Когда я снова слышу автоответчик, сжимаю телефон так крепко, что удивительно, как он не ломается.
С тех пор, как я в последний раз видел или слышал Бьянку прошло три дня. Я звонил ей, но бесполезно. Приходил в ее общежитие, но в итоге стоял там, как псих, разговаривая с ее дверью, потому что она так и не открыла.
Она желает тебе скорейшего восстановления.
Слова отца обжигают меня изнутри.
Эта холодная фраза совсем на нее не похожа. По крайней мере, не когда дело касается меня.
Точно так же я почувствовал, что что-то не так, когда она назвала меня Оук, ведь она – единственный человек в моей жизни, который никогда не сокращает мое имя. Она произносит оба слога… словно для нее это важно.
Чувствую тревогу. Что, если к ней вернулось еще одно воспоминание?
– Хватит меня игнорировать, – рычу я, выйдя из лифта. И добавляю, потому что мое терпение уже на исходе: – Я заеду вечером. И не думай, что я не выломаю твою чертову дверь, если ты снова не впустишь меня. Выломаю, мать твою.
Я выплевываю последнюю часть в трубку, когда дверь в студию открывается.
Брови Дилан подскакивают к потолку.
– А этот злобный медведь – мой двоюродный брат, Оукли.
Какой-то парень, в очках и с ирокезом – Лэндон, как я думаю – смеется.
– Что ж, он точно знает толк в словах.
Я смотрю на Дилан.
– Ты общалась с Бьянкой в последнее время?
Дилан качает головой.
– Нет. Я звонила ей пару раз, чтобы узнать, как дела, но она не брала трубку.
С одной стороны, я рад, что она игнорирует не только меня. Но с другой? Значит, она не общается ни с кем.
Дилан отмахивается.
– Уверена, ей просто нужно время наедине с собой, чтобы разобраться во всем.
Ну уж нет.
Дилан опускает взгляд на мой живот.
– Как твое ножевое ранение?
Глаза Лэндона расширяются.
– Нормально. – Потирая шею, я говорю: – Как Джейс? Вышел из клетки?
– Да, его отпустили той же ночью. – Она морщится. – Очевидно, Стоун не стал писать заявление.
Хм… интересно.
– Хорошо.
Она кивает.
– Да.
Я решаю сразу сказать, что думаю.
– Я ценю то, что Джейс сделал, но не собираюсь целовать его за это в зад.
Лэндон давится своим напитком.
– Поверь мне, никто не ждет, что ты будешь целовать его зад, Оук. Он помог тебе, поскольку знал, что ты защищал Бьянку. – Она пожимает плечами. – И потому что глубоко внутри он все еще хорошо к тебе относится. – Дилан поворачивается к Лэндону. – Давайте заканчивать с нашей драмой. Лэндон, это Оукли. Оукли, это Лэндон Паркер. Тот потрясающий музыкант, о котором я тебе рассказывала.
Мы обмениваемся рукопожатиями.
Я не планировал встречаться с ним так скоро, но он в городе всего на несколько дней, поэтому сейчас или никогда. Так что я взял выходной.
– Как жизнь, чувак? Я много хорошего о тебе слышал.
Он кивает.
– Я тоже. Твои стихи просто пушка.
Воу.
Я поворачиваюсь к Дилан, которая переминается с ноги на ногу, отводя глаза.
– Давай сюда.
Ворча, она достает мой блокнот из сумки и, шумно вздохнув, кладет на мою ладонь.
– Ладно. Но просто чтобы ты знал, они мне очень нравятся.
Это меня ничуть не успокаивает, ведь я уверен, что это дерьмо не для меня.
Лэндон потирает руки.
– Готов делать музыку?
Дилан усмехается.
– И на этом я вас оставлю творить магию. – Наверное, она чувствует мое волнение, когда идет к двери, потому что останавливается и касается моего плеча. – У тебя все получится, Оук. Даже если ты и строчки не напишешь, я все равно горжусь тобой, потому что ты вышел из своей зоны комфорта. – Дилан целует меня в щеку. – Люблю тебя, задница.
– Взаимно, – бормочу я.
Она смотрит на Лэндона.
– Присматривай за моим мальчиком.
Лэндон поднимает стакан.
– Слушаюсь, босс.
Как только она уходит, Лэндон переводит взгляд на меня.
– Ты боишься иголок?
Да уж, не совсем та фраза, которую я от него ожидал. Хотя он музыкант, поэтому, наверное, тут нет ничего необычного.
Сердце начинает биться чаще, а ладони потеют.
– Я не связываюсь с наркотиками.
И достаточно хорошо себя знаю, чтобы понять – мне пора сваливать отсюда и побыстрее.
Лэндон моргает, очевидно, ничего не понимая.
– Я тоже. – Он показывает мне толстую синюю ручку. – Но у меня диабет, и я должен сделать укол инсулина. Некоторые люди боятся иголок, поэтому я всегда спрашиваю.
После этого напряжение внутри меня испаряется.
– Все в порядке. Делай, что нужно.
Кивнув, он поднимает рубашку, сжимает кожу на животе и вставляет в нее иглу.
– Я в завязке, – поясняю я, чувствуя себя глупо из-за того, что занервничал.
Если он и осуждает меня, то виду не подает.
– Круто. Давно?
– Один год, шесть месяцев и восемь дней.
Кто же считает?
Он искренне улыбается.
– Ты молодец.
Поскольку мы тут делимся диагнозами и все такое, я говорю:
– Кстати, у меня эпилепсия. Так что, если увидишь, как я бьюсь в судорогах, это не тверк.
Он обеспокоенно смотрит на меня, сев за пианино.
– Я должен что-то сделать, если у тебя случится приступ?
Качаю головой.
– Нет. В смысле, было бы круто, если бы ты проследил, чтобы я не разбил себе голову, но иногда и такое бывает. Я не стану перекладывать на тебя ответственность, если это случится.
– Что ж, я буду стараться этого не допустить, – заверяет меня он, посмеиваясь.
Парень осматривает комнату, остановив взгляд на гитаре.
– У тебя есть предпочтения? Я могу играть на чем угодно, но к пианино меня тянет больше.
Можно с уверенностью сказать, что я чувствую себя как рыба, выброшенная из воды.
– Я не знаю. Если честно, все это меланхоличное дерьмо – не совсем мое.
Наступает неловкость. Состроив гримасу, он говорит:
– Слушай, ты неправильно это все воспринимаешь. Девчонкам нужны эмоции, которые ты вкладываешь в свои песни. – Лэндон усмехается. – Да и парням тоже.
Пару лет назад я бы воспользовался этим, чтобы снять кого-то, но теперь мне есть дело только до одной девушки.
– Может и так, но я не ищу легкий секс. – Сажусь рядом с ним за пианино. – Это не значит, что я не люблю секс. Черт, я его обожаю, но… – Я не договариваю предложение, ведь не привык быть настолько открытым с кем-либо.
Конечно, кроме нее.
Лэндон поднимает бровь.
– Но?
К черту.
– Есть одна девушка.
Его взгляд падает на что-то напротив.
– Каждая великая песня о любви начинается с одной девушки. – Он усмехается. – Или парня. – Лэндон поигрывает своими темными бровями. – Иногда одновременно.
Я не совсем понимаю, что он имеет в виду под этим заявлением. Но проследив за его взглядом, я складываю два и два.
Перед ним в рамке стоит фотография, на которой запечатлена фигуристая девушка с длинными рыжими волосами и кучей веснушек, которая пытается отобрать что-то, напоминающее свитер у золотого ретривера. Справа от нее стоит высокий блондин, который, судя по его виду, злится на собаку. А слева Лэндон, смотрящий на эту троицу с широченной улыбкой.
Словно уловив мое любопытство, Лэндон говорит:
– Это моя девушка и мой парень. – Уголки его губ приподнимаются. – И наш сумасшедший пес.
– Оу. – Да, теперь понятно. Хотя отношения с двумя людьми одновременно кажутся охренеть какой сложной задачей. – Звучит…
– Непросто? – Он кивает. – Да, сначала так и было, но сейчас… не знаю… кажется, что так правильно. Нам хорошо вместе.
Повезло.
– Главное, чтобы вас все устраивало.
Лэндон касается клавиш на пианино.
– Готов писать меланхоличное дерьмо?
О, нет.
– Не знаю. Я никогда раньше этого не делал.
– Все просто. – Он нажимает одну из клавиш, наполняя комнату мелодичным звуком. – Покажи мне хорошие, плохие… и отвратительные кусочки своей души.
Только один человек видел все это.
Выхожу из студии, написав две песни и чувствуя странное торжество внутри. Я не думал, что мне понравится, но, когда я услышал, как мои слова сливаются с музыкой, это было потрясающе. И я точно хочу попробовать это снова.
Захожу в лифт, и у меня начинает звонить телефон. В надежде, что Бьянка решила вытащить свою упрямую голову из задницы и поговорить со мной, я достаю телефон из кармана.
Сглатываю, когда вижу имя Кристалл на экране.
– Не сегодня, Сатана, – бормочу я.
Я уже готов сбросить вызов, когда задумываюсь – что-то могло случиться с Кей-Джей.
Нажимаю на зеленую кнопку.
– В чем дело?
Кристалл всхлипывает на том конце провода, от чего крохотные волоски на моей шее встают дыбом.
– Приезжай в больницу. Твой отец… – Она рыдает так громко, что я едва могу различить ее следующие слова: – В него стреляли.