Сокрушенная империя

Глава тридцать девятая Бьянка

Я стучу каблуками по ступенькам, поднимаясь в его квартиру.

Очевидно, Оукли на меня обижен, но вместо того, чтобы поговорить со мной об этом… он меня избегает. И мне это надоело.

Я стучу кулаком в его дверь так сильно, что рука начинает болеть.

Мне насрать, что сейчас раннее утро и у него выходной. Мне нужно поговорить с ним, сейчас.

Дверь распахивается после седьмого удара.

Мне приходится напомнить себе о необходимости дышать, ведь когда он открывает дверь, нам нем надеты только серые пижамные штаны.

Оук подносит к губам ложку с хлопьями, залитыми молоком в его тарелке.

– Привет…

– Ты обещал! – кричу я. – Обещал, что не бросишь меня, но стоило мне сделать то, что тебе не понравилось, и ты обиделся, а потом сбежал. – Я тычу в него пальцем. – Это не круто, Оукли Зэленка. Я знаю, что тебе тяжело от того, что я со Стоуном, но ты не имеешь права строить обиженного из-за моего решения, поскольку сам отказываешься рассказывать мне, что было между нами.

Он продолжает есть хлопья, пристально изучая меня.

– Ты закончила? – Я смотрю, как двигается его шея, пока он глотает. – К твоему сведению, я собирался предложить тебе провести сегодня время вместе.

Я сжимаю руки в кулаки.

– И почему не предложил?

Его губы изгибаются в усмешке, когда он смотрит на часы.

– Потому что сейчас девять утра субботы, а ты не жаворонок.

Что ж, логично.

– Оу.

Я напрягаюсь, когда он делает шаг вперед. Он смотрит на меня страстным взглядом.

– И чтоб ты знала, малышка. Мне насрать на твоего маленького парня.

И вот всего одной фразой он сровнял Стоуна с землей.

Я собираюсь сказать, что нам лучше не говорить о нем, но Оукли произносит:

– Дай мне одеться, и я отведу тебя позавтракать, а потом нас ждет небольшое приключение.

Все мое внимание приковано к нему.

– Приключение? Какое приключение?

Вернувшись к хлопьям, он подмигивает.

– Увидишь.

Я непонимающе смотрю на здание.

Когда Оукли говорил о том, что нас ждет приключение, я и подумать не могла, что он имел в виду что-то настолько… постоянное.

Я нервно переминаюсь с ноги на ногу, поскольку мне не нравится мысль о том, что иголки с чернилами будут впиваться в мою кожу.

– Я тоже должна буду что-то набить?

Он качает головой.

– Нет. Ты здесь для моральной поддержки.

– Ох, – дразню его я. – Ты хочешь, чтобы я держала тебя за руку?

В его взгляде столько мучений, что мне становится больно.

– Всегда.

После этого он открывает дверь, и мы входим внутрь.

Я смотрю на Оукли, пока он здоровается кулаками с каким-то рослым парнем за стойкой.

– Как дела, мужик?

– Как только будешь готов, – говорит ему парень.

Я уже сгораю от любопытства. Мы идем в дальнюю комнату.

– Что ты будешь бить?

В его взгляде снова мелькает загадочный огонек.

– Увидишь.

Оукли садится на большое черное кресло, а я устраиваюсь напротив. Мгновение спустя я слышу жужжание тату-машины. Моргаю от замешательства, потому что парень начинает делать тату на пальцах Оукли.

– Серьезно? Пальцы?

Я не хочу осуждать его, но это то еще местечко для татуировки.

Он слегка кивает, словно в этом нет ничего особенного. Едва ли. Ведь это навсегда.

– Почему?

– Потому что хочу, – невозмутимо говорит он.

Чувствуя необходимость позаботится о нем, я предупреждающе смотрю на мастера.

– Лучше тебе сделать все красиво.

Глаза парня расширяются.

– Прости. Ты кто?

Оукли смеется.

– Она моя…

– Бьянка, – перебиваю его я. – Я – его Бьянка и твой ночной кошмар, ведь если ты испортишь его татуировку, я засуну свой каблук в твою задницу.

Оукли и мастер обмениваются удивленными взглядами, прежде чем парень возвращается к работе.

Встав, я начинаю разглядывать различные эскизы на стенах. Существует так много разных стилей. Цветные и светлые, или темные с большим количеством теней. Как бы меня ни пугали иголки, я бы солгала, если бы сказала, что идея сделать тату не привлекает меня.

Тогда я понимаю, что раз я так сильно этого хочу… возможно, мне стоит рискнуть. Схватить жизнь за яйца и немного пожить.

– Я тоже хочу.

Оукли совсем не удивляет мое заявление. Парень, делающий ему тату, смеется и говорит:

– Джейн сейчас за стойкой, она хорошо бьет. Если хочешь, можешь подойти к ней. По-моему, у нее есть окно.

И прежде чем успеваю себя остановить, я направляюсь к Джейн.

– Не так уж и больно, – говорю я через плечо. – Это нормально?

– Абсолютно, – заверяет меня Джейн. – Людей обычно отталкивает страх неизвестности. – Она замолкает. – Я через минуту закончу. Получается потрясающе.

Я встречаюсь глазами с Оукли, сидящим в другом конце комнаты. Его мастер закончил несколько минут назад, но я пока не видела, что он набил.

– Готово, – говорит она.

Я начинаю жалеть, что сделала тату на лопатке, потому что так я ее не вижу. Джейн смеется, заметив мои метания.

– Подожди. Я сейчас принесу зеркало.

Мгновение спустя она уже держит одно за моей спиной, пока я пытаюсь разглядеть что-то во втором.

Проклятье.

Глаза щиплет от подступающих слез, ведь это именно то, что я хотела.

Джейс, Коул и Дилан пару лет назад набили себе бабочек в память о Лиаме, и я тоже хотела. Но проблема в том, что Лиам умер до того, как успел ею стать. Так же как и я сейчас, он был гусеницей, заточенной в кокон. Именно это я и набила.

Фиолетово-зеленую гусеницу в коконе.

В надежде, что однажды я смогу освободиться и стать бабочкой.

Я даже не понимаю, что плачу, пока Оукли не заключает меня в свои объятия.

Он не говорит, что все в порядке, не закидывает меня ничего не значащими словами, не утверждает, будто Лиам сейчас в лучшем месте.

– Мы никогда не превратимся в бабочек, – выдавливаю я, пока он укачивает меня в своих руках.

– Гусеницы тоже классные, – шепчет он мне в волосы. – Можно висеть вниз головой, и твое тело состоит из тысячи мышц, никаких костей. Это круто.

Я не могу не уставиться на него. Откуда он вообще это знает?

– Когда мне скучно, я читаю «Википедию», – объясняет он, прежде чем я успеваю спросить.

У меня вырывается смешок.

– Не знаю, как у тебя это получается.

Его лицо становится серьезным.

– Получается что?

Я обвиваю руками его шею, прижимаясь ближе.

– Заставлять меня почувствовать себя лучше, когда ни у кого больше это не получается.

Оукли поглаживает меня по спине.

– Могу сказать то же самое о тебе, малышка.

Тогда я вспоминаю.

– Покажи свои руки.

Усевшись поудобнее на его коленях, я опускаю взгляд.

О нет.

Это плохо. Очень плохо.

На восьми его пальцах набиты огромные буквы, складывающиеся во фразу «Обратно в…», а на мизинце нарисовано нечто напоминающее растение в горшке.

Я прикладываю ладонь ко лбу и издаю стон.

– Оукли, это бред какой-то.

– Неправда, – спорит он, показывая на свои пальцы. – Обратно в… – он поднимает мизинец и поигрывает бровями, – туман.

Несколько секунд я думаю о том, чтобы сделать ему приятно и сказать, что это потрясающе… но это была бы бессовестная ложь.

– Это тупо. – Я встаю с его колен. – Давай вернем того парня, чтобы он сделал что-то с этим.

– Она идеальна, – настаивает он. – Я набил то, что люблю больше всего на свете.

Я тяжело вздыхаю. Ну, естественно.

– Траву.

Его лицо меняется, и он смотрит мне в глаза.

– То, что она больше не со мной, не значит, что я перестал любить ее.