Триумф королевы, или Замуж за палача (СИ)

Глава 24. Ками

Звонкая пощечина заставила голову Карла безвольно мотнуться в сторону. Ками сдавленно охнула и потерла ушибленную ладонь. Скривилась, бросила ошарашенным слугам:

— Ведро воды сюда, из колодца. И таз. И полотенца. И свежую рубашку принесите, если есть у кого. И передайте на кухню, что нам понадобится крутой говяжий бульон с луком, перцем и требухой.

— Ками, мы что, у тебя дома? — гость шагнул в гостиную нетвердой походкой, осмотрелся. — Я, кажется, уснул в дороге. А Людвиг тут? Не хочу, чтобы он знал про меня, не хочу, чтобы видел, но ты должна услышать, должна понять правду…

— Помолчи.

Камилла дождалась, пока лакеи стянут со слабо протестующего гостя сюртук и сапоги. Подтолкнула его в спину. Карл доковылял до дивана в гостиной и сполз на него бесформенной грудой:

— Я больше не мог молчать, понимаешь? Не мог носить это в себе. Мне надо было рассказать хоть кому-то, надо было… — его взгляд остановился на собственных руках, словно они были ему незнакомы. — Эти руки в крови. Это я убил герцога Гвейстера. Понимаешь? Я.

Слуги как раз принесли воду и огромный медный таз для замачивания белья, Камилла безжалостно вцепилась пальцами в черные кудри, заставила Карла нагнуться и приказала лакею железным тоном:

— Лей.

Что за бред он несет, какая кровь и убийства? Будь проклято вино, превращающее даже самых достойных мужчин в посмешища. Ледяная вода жгла руку и брызгала на подол роскошного платья, но Ками держала жертву до тех пор, пока под ногами не натекла огромная лужа. Постепенно крик протеста превратился сперва в жалобный стон, а потом полностью смолк. Тяжело дыша от ярости и гнева, Камилла забрала из рук камердинера мужа свернутую рубашку и полотенце и буквально всунула их Карлу.

— Приведи себя в порядок.

Она отвернулась и отошла к окну, брезгливо поджав губы. Видеть старого друга таким униженным и жалким было выше её сил, но больше всего ей сейчас хотелось не выслушивать пьяные оправдания, а как следует надавать ему по щекам, чтобы заставить мыслить и рассуждать здраво. Боги, какой позор! Она прижала кончики пальцев к вискам. Заставить двор замолчать теперь сможет разве что сам Солнечный, а восстановить разрушенную репутацию будет и ему не под силу.

— Ты, наверное, думаешь, что я слабовольный идиот, — донеслось сзади на удивление внятно.

Она обернулась, рассматривая всклокоченные волосы, бледное до синевы лицо, ярко горящие глаза. Он уже вытерся и переоделся, рубашка из грубого полотна, разумеется, оказалась не по размеру, и явно принадлежала кому-то из простых слуг, но хотя бы была чистой.

— Это самое мягкое определение из всех возможных.

— И что я не достоин ничего, кроме презрения, — горько улыбнулся он. — Не отвечай, и так знаю, что это правда. И всё же это был один из самых честных моих поступков за последние полгода.

Карл виновато опустил голову и посторонился, пропуская служанку с половой тряпкой и пустым ведром. Камилла заставила себя несколько раз медленно вдохнуть и выдохнуть:

— Прикажу тебя накормить и уложить в комнате для слуг. Проспишься — поговорим. У меня нет ни малейшего желания выслушивать хмельные бредни.

Она думала, что Карл покорно примет такое решение, но вместо этого он только глухо расхохотался, закрыв лицо ладонями. Плечи его сотрясались, а смех постепенно стал походить на плач.

— Прекрати! — крикнула она наконец, не выдержав.

— Ты мне не веришь, да? — он вскинул на нее совершенно трезвый и осмысленный взгляд. — Думаешь, я перепил настойки с дурманом или сошел с ума? О нет-нет, — в два шага он подскочил к ней и, сжав её плечи, зачастил: — Я убил герцога, понимаешь? Нашего с тобой покровителя, человека, открывшего нам дом, дорогу в будущее, сердце в конце концов. Я любил его, как второго отца. Уважал, как наставника и, возможно, будущего суверена. Ценил, как человека и личность. И убил. Вот этими вот руками. Хочешь знать, как? — Он тряхнул Ками, словно та была тряпичной куклой.

— Мне больно, — только и смогла выдавить она.

Карл разжал хватку и отступил, но лишь для того, чтобы набрать в грудь воздуха и продолжить:

— Они схватили меня в первый же день. Еще там, в имении отца. Ни слова не сказав, натянули мешок на голову и увезли в столицу, заперли в каком-то доме. Ничего не объяснили, даже обвинений не выставили, просто спрашивали, спрашивали, спрашивали…

— Кто они? — замирая от леденящего предчувствия, уточнила Ками. — О чем спрашивали?

— Люди канцлера. Стража короля, храмовники, — Карл развернулся к ней всем телом. — Им было интересно всё: как часто герцог ходил на молитву, сколько времени проводил в порту и на верфях, с кем переписывался, с кем встречался, кому платил за сведения, кто на него шпионил, — Ками помотала головой, попятилась, закрыла уши. — Сперва меня просто запугивали, — безжалостно продолжил Карл, — затем били, грозили пытками. Потом ненадолго оставили в покое, бросили в комнате без окон, с единственной дверью в темный коридор, я даже не знал, день за стенами или ночь, сколько я уже нахожусь там, что происходит с самим герцогом, с Сюзанной, с тобой. А потом началось самое жуткое, — он сжал кулаки и губы его исказила горькая ухмылка: — меня отвезли к канцлеру Глосси и предъявили результаты расследования. Бесспорные доказательства вины семейства Гвейстер: счета, письма с признаниями, протоколы допросов тех бедолаг, которым не посчастливилось встретиться с палачами и дознавателями в подвалах.

Ками смертельно побледнела. Во рту у нее пересохло, она хотела попросить Карла замолчать, но язык отказался шевелиться, да и тело стало непослушным, словно чужим.

— Сперва я не мог в это поверить. Отрицал, спорил, кричал. Канцлер заставил прочесть меня всё от точки до точки — и это, демоны меня разорвите, не было ложью. Не хватало только одного: признания вины. Глосси сказал, что и Сюзанна, и герцог своё участие в заговоре отрицают. А потом явился лорд Жаньи, да-да, наш с тобой общий знакомый, фаворит короля и любимчик королевы. Он-то и изложил мне августейшие требования: я должен дать показания, указав на настоящего преступника, взамен на собственную жизнь и снисхождение к семейству Гвейстер. Тогда всё произойдет быстро и безболезненно. Если я этого не сделаю, не останется иных вариантов, кроме как подвергать Сюзанну и её отца пыткам до тех пор, пока они либо не умрут, либо не подпишут признание. Косвенных улик хватало ровно на то, чтобы добиться от трибунала подобного разрешения.

— Без-безболезненно? — бесцветным тоном повторила Ками.

— Смерть от удара мечом — настоящий дар в сравнении с колесованием или сожжением на костре, — жестко пояснил Карл. — Именно это ждало герцога, Сюзанну, меня, возможно, тебя, и еще десяток самых близких к нам лиц.

Ками сдавлено застонала, но тут же зажала себе рот обеими руками.

— Я отказался, — глухо продолжил Карл. — Сказал, что они не посмеют. И тогда Глосси приказал привести герцога. — Он отошел к столику в углу, взял стакан, плеснул в него воды из хрустального графина, выпил одним глотком. — Герцога было не узнать: постаревший, седой, с отросшей щетиной, худой, как доска, весь в синяках и ссадинах. От прежнего уверенного в себе человека не осталась ничего, кроме глаз. Жаньи показал документы и ему, повторил предложение короля, герцог отверг его с презрением и холодностью, вызвавшей у меня почти священный ужас. А потом канцлер приказал страже поставить герцога на колени, держать его руку и сделал вот так, — Карл щипцами вытащил из камина тлеющую головню и опустил на свою левую ладонь.

Раздался легкий треск, затем от руки Карла поднялась струйка дыма. Комната мгновенно наполнилась отвратительным запахом жженой плоти. Камилла отшатнулась, чувствуя, что сейчас лишится сознания. К горлу подкатим ком, в ушах зашумело.

Карл же даже не шевельнулся. Равнодушно посмотрел на чернеющую кожу, стиснул кулак, дробя раскаленный уголь на несколько кусков, лишь потом стряхнул обломки обратно в камин.

— Канцлер сказал, что лично проследит, чтобы её костер горел медленнее обычного, что попросит палача выбрать цепь подлиннее, дав ей иллюзию, что есть возможность спастись. Что заставит нас смотреть на это. И что нам стоит прислушаться к предложению короля, пока еще есть шанс.

Карл тяжело вздохнул и вернулся к дивану. Опустился на него, глядя в пустоту неподвижным взглядом. На его лице не было видно ни следа боли или жалости к себе, только отвращение. И дикая тоска в глазах по прошлому, которое нельзя изменить.

— Я дал показания, — глухо закончил он. — Выбрал самого вероятного виновника, чтобы спасти остальных. Обвинил герцога во всем, что только можно: в подготовке заговора, организации переворота, сговоре со знатью. Поклялся на священных знаках, что говорю правду, в обмен на быструю смерть, достойную дворянина, для него, и помилование — для неё.

Камилла всхлипнула, только сейчас осознав, что щеки стали мокрыми от слез и уже довольно давно.

— Герцог не произнес ни единого оскорбительного слова, молча подписал все бумаги и ушел, не глядя в мою сторону, будто я стал пустым местом. А меня снова увезли с мешком на голове, на этот раз — в дом родителей. Сказали, чтобы молчал, что за мной пришлют, когда всё уляжется. Что никто и никогда не узнает о моей бесценной помощи короне, но что корона умеет быть благодарной, — он равнодушно посмотрел на рану. Ками сглотнула: надо бы промыть, перевязать, обработать целительными мазями, но что-то подсказывало, что Карл просто не позволит этого сделать. — Когда я вернулся, меня ждали новая должность, солидное вознаграждение, какая-никакая, но легенда непричастности. Не знаю уж, кто в нее поверил по-настоящему, а кто просто решил не соваться в слишком опасное дело. Большинство наших друзей остались живы и даже целы, однако Сюзанна так и не получила свободу: Жаньи нарушил слово, сумев его не нарушить.

Ками все-таки нашла в себе силы сдвинуться с места, подойти, опуститься рядом. Потянулась, чтобы осмотреть и перевязать ожог, но так и не решившись.

— Ты рассказывал об этом кому-то?

— Нет, я же не совсем безумец. Ну, то есть, до сегодняшнего вечера не считал себя таковым.

— А Сюзанне?

— О том, что лишил её отца, потому что не захотел смотреть на её мучения? Думаешь, она бы поняла мой выбор, приняла его? Нет, Ками, я промолчал. Хотел уговорить её бежать, думал, сознаюсь, когда ей не будет ничего угрожать, когда она найдет новую опору в жизни.

Ей осталось только покачать головой:

— Вики не из тех, кто отступит. И вряд ли забудет. Даже увези ты ее силой — она бы вернулась.

В комнате повисла гнетущая тишина. Слуги убрались с глаз долой еще в начале пламенной речи Карла, и теперь тишину нарушал только треск углей и едва уловимый гул в каминной трубе.

— Я предал герцога, Ками? — голос Карла прозвучал обреченно и безжизненно. — Это из-за меня, да? Не сломайся я в тот день, возможно, обвинений трибуналу было бы недостаточно, а они оба были бы живы и свободны?

Она только головой качнула:

— Я так не думаю. Двор редко отпускает жертв, приготовленных на заклание. В конце концов, герцог тоже поставил свою подпись.

— Что, если мой поступок стал той каплей, что его сломила? Он был сильным человеком, но у всякой силы есть предел.

— Это было его решение в той же степени, что и твоё. Он мог продолжать упорствовать, мог даже отказаться от собственных слов на суде, сказав, что они получены под пытками. Однако не стал. Ты пошел на это, поскольку хотел оградить от жуткой участи близких, возможно, он поступил также. И, положа руку на сердце, ты готов поклясться, что он действительно был невиновен?

Их взгляды встретились. Ками сжала губы, чувствуя, как её раздирают горечь и жалость.

— Нет, — качнул головой Карл, — не готов. Вот только всё равно чувствую себя купленной в подворотне шлюхой, а мой собственный костер, — он несколько раз сжал и разжал изуродованную руку, — пожирает меня до сих пор. Не повторяй моих ошибок, Ками. Кем бы ни казались эти люди, как бы они ни улыбались тебе, рассыпая дары и комплименты, они тебе не друзья. Не позволь им одурманить и уничтожить себя. Беги, пока еще есть возможность.