Триумф королевы, или Замуж за палача (СИ)

Глава 37. Сюзанна

Всадника я заметила даже раньше вечно настороженного линаара. Лошадь пробиралась по плохо расчищенной дороге с заметным усилием, однако довольно быстро.

— Макс.

Тот вскинул голову, проследил за моим взглядом и тут же выпрямился, перехватив топор в правой руке поудобнее. Этот жест у него получился настолько профессиональным и красноречивым, что я невольно поежилась. Двор был завален свежими поленьями, Макс пинком ноги отбросил самые ближние, чтобы не помешали в случае драки. В этот момент всадник придержал поводья и стянул с лица шарф, намотанный почти до самых глаз. Штрогге заметно расслабился и даже приветственно махнул рукой.

— Пожалуй, вернуться к вам при свете дня было разумной идеей, — произнес Карл, стягивая с рук перчатки и дуя на озябшие пальцы. — Не то стать бы мне слегка пониже или подырявее.

Штрогге хмыкнул, крутанул в руке оружие и одним четким движением вогнал его в массивную колоду для заготовки дров:

— Не подкрадываться к людям в темноте — вообще полезная привычка, — заметил он. — А то мало ли.

Карл соскочил на землю, похлопал коня по холке:

— Есть новости, и много, сейчас обустрою этого красавца и расскажу. Найдется у вас горячее питье? С рассвета в седле, замерз, как проклятый.

Немного времени спустя мы снова оказались за одним столом и снова прекрасная иллюзия уюта и безопасности омрачилась реальностью.

— Значит, доказательства, — подвела я итог всему перечню требований, что передала мне лидорская аристократия. — Документальное подтверждение невиновности отца для проведения трибунала над Фердинандом.

— Мы должны решить этот вопрос как можно скорее: в столице уже случилось несколько стычек стражи с чернью, по провинциям ползут разговоры о необходимости переворота. Доказательства — разумное требование, — веско произнес Карл. — В этом случае знать готова поддержать твои притязания.

— Они могут заставить короля отречься? — с сомнением уточнил Штрогге.

— Нет, — я качнула головой. — Они могут напрямую лишить его короны, если достигнут согласия между собой. Древняя привилегия, скрепленная той самой клятвой, которую принесли первый король из нашего рода и маги, боровшиеся с полудемонами. Если это произойдет, сама кровь укажет на ближайшего наследника. Это единственный способ активировать мои силы.

Макс оперся спиной о стену, задумчиво рассматривая потолочные балки.

— Я могу засвидетельствовать хоть на главном алтаре Солнечного невиновность герцога, если, конечно, король не убьет меня через печать раньше. Но чутье подсказывает, что напыщенные лорды не поверят клятве палача. Нужно что-то гораздо более весомое.

Карл согласно кивнул, но промолчал. Я же поджала губы, переводя взгляд с одного мужчины на другого:

— Ну, и кто скажет это первым? Могу и я: Глосси.

— Он скорее убьет нас собственными руками, чем даст показания.

— Нам не нужны его слова, только документы. Те самые, которыми он пытался подкупить меня и которые сделали бы его фактическим теневым соправителем при зависимой королеве, а не исполнителем при сильном монархе.

— Я бы не верил канцлеру на слово, — вставил Карл. — Он мог блефовать.

— Не в этот раз. Это практически игра в открытую при очень и очень высоких ставках. Уверена, трибунал проверит достоверность каждого клочка бумаги десяток раз, любая подделка или недоговорка грозит Глосси потерей всего.

— И как мы заставим его отдать эти бумаги?

— Можно украсть, — я качнула головой, — отобрать, выкупить, уговорить, дав канцлеру иллюзию того, о чем он мечтает: власти и победы. — Карл с Максом опасливо переглянулись, а я с трудом удержалась от того, чтобы не выдать собственные эмоции. Глосси совершил огромную ошибку, позволив мне выжить, и я собиралась воспользоваться этой ошибкой в полной мере. Другое дело, что сделать это, сидя в лесу, было невозможно. — Я знаю, что для Макса и меня это колоссальный риск. Но какие еще у нас есть варианты?

— Мы можем остановиться в пригороде. Жрецы и Фердинанд не смогу почувствовать меня на этом расстоянии, по крайней мере — сразу. Да и вообще, искать у себя под носом даже Глосси не станет. И всё же мне не нравится делать что-то вслепую.

— Не вслепую, если сможем переговорить с нужными людьми.

— С кем именно? — насторожился Карл, и я отвела взгляд.

— Сперва давайте доберемся до места, хорошо?

Еще немного поспорив, мы все-таки пришли к неизбежному итогу, а уже на следующий день собрали немногие оставшиеся вещи и тронулись в путь. Если Макс о чем-то и догадывался, то говорить вслух не спешил. Изредка я ловила на себе его долгие многозначительные взгляды, но гораздо чаще сама погружалась в глубокую задумчивость, перебирая в голове малейшие детали собственного плана.

Карл ощутимо нервничал. На забитых посетителями постоялых дворах и пустых дорогах, в глухих деревеньках, которых мы проехали с полдесятка, и городке покрупнее вблизи столицы. Он хмурился, слушая разговоры людей за столами таверн, поджимал губы, встретив на тракте очередную телегу с вооруженными вилами крестьянами. Больше он не пытался поговорить со мной наедине, не прикасался, не делал попыток обнять, хотя остался все так же вежлив и внимателен. Между нами словно пролегла невидимая трещина, из которой ощутимо тянуло холодом, и я не была уверена, что смогу когда-либо заставить себя перешагнуть на другую сторону. Мы были рядом и словно в сотне часов пути друг от друга. Разговаривали, иногда даже шутили, но пьянящее и искристое чувства доверия между нами растаяло бесследно.

В дом, недавно уже послуживший линаару укрытием, мы вошли в сумерках. Он был совсем не такой уютный, как в горах: кособокий, с низким потолком и крохотным загоном для животных, однако пока нам этого хватило. От близкого речного разлива тянуло сыростью и весной, поодаль, на другой стороне реки горели огни города. Карл довольно быстро попрощался и уехал, пообещав доставить к утру свежие новости.

— Ложись спать, завтра будет долгий день, — Макс с удовольствием скинул грязную дорожную куртку, завернулся в теплый плащ, вышел на заднее крыльцо и неотрывно смотрел туда, где над неровной каймой далеких крыш мерцала громада замка.

— А ты как же?

— Приду позже.

Он провел на холоде не менее двух часов, потом вернулся в дом, прислушался к моему нарочито ровному дыханию, лег на свободную лежанку у стены и затих. Я подождала еще немного, тихонько поднялась, подхватила узелок с единственным чистым и достаточно приличным платьем, купленным по дороге специально для выходов в город, на цыпочках прокралась к выходу. Пальцы стиснули крохотный алмазный флакон, вынутый вечером из кармана куртки мужа. Прости, Макс, я знаю, что брать чужие вещи нехорошо, но отбирать надежды — еще хуже.

На самом пороге я нерешительно замерла и оглянулась. Бледный лунный луч упал на спокойное и умиротворенное лицо Штрогге. Во сне линаар не казался ни грозным, ни пугающим. Более того, я поймала себя на мысли, что мне неудержимо хочется прикоснуться к его губам прежде, чем уходить в ночь и совершить самую большую глупость в своей жизни. Я сделала осторожный шаг вперед, протянула руку, почти коснувшись его волос, но вовремя опомнилась и торопливо вышла вон, закрыв за собой дверь.

Что ни говори, но Глосси прав: платить по счетам надо уметь. И иногда это приходится делать лично.

***

— Глазам своим не верю. Бежать, залить кровью древнюю обитель, прятаться — и всё ради того, чтобы заявиться ко мне среди ночи? Признаться не ожидал, вы умеете удивлять, фрои Сюзанна. — Канцлер повернулся к двоим держащим меня охранникам и уточнил: — Её обыскали?

— Да, милорд. Никакого оружия: ни кинжала, ни стилета.

Эти ребята действительно знали свое дело, бесстыдно ощупав едва ли не каждый клочок моего тела, проверив все слои юбок, карманы, обувь и даже прическу, из которой вынули пару особо острых шпилек. Не заметили лишь то, что я намеренно оставила на виду: тонкую цепочку с необычной алмазной подвеской, оплетенной несколькими витками золотой нити. Старший, правда, покосился на нее с жадным блеском в глазах, но, помня названное мной имя и титул, отобрать не решился.

— А магически?

— Жрец проверил: никаких следов.

— Хорошо. Можете отпустить её и займитесь патрулированием окрестностей. В жизни не поверю, что её ручное чудовище не спряталось где-нибудь поблизости.

Я с нескрываемым удовольствием потерла освободившиеся запястья:

— Мэтра здесь нет. Нам нужно поговорить с глазу на глаз, а он бы этого не понял.

Глосси хмыкнул, но приказ, разумеется, не отменил.

— О чем поговорить, фрои?

— Сперва позвольте выразить соболезнования в связи со смертью вашей обожаемой супруги.

— Благодарю, это произошло так внезапно. Один-единственный приступ удушья и… — он развел руками.

— И вот вы уже свободный и богатый человек.

— Помилуйте, мне слышится в вашем тоне зависть? Это несправедливо: я был готов оказать вам схожую услугу дважды. Не моя вина, что вы сами всё испортили.

Сукин ты сын, так я, оказывается, тебя должна поблагодарить? Может, еще и виноватой себя почувствовать, что помешала себя облагодетельствовать? Впрочем, канцлер явно не собирался затягивать эту милую светскую беседу. Лицо его помрачнело, в маленьких глазках появился нехороший блеск:

— Зачем на самом деле вы пришли, Сюзанна? Только не говорите, что передумали и хотите принять моё предложение.

— Извиниться.

— А? — он уставился на меня непонимающе, очевидно, прикидывая, могла ли я повредиться рассудком.

— Извиниться, что не восприняла всерьез ваше предупреждение. Что не прислушалась к голосу разума и не заключила сделку, которая могла бы помочь и нам, и Лидору. Вы были правы, я ошибалась.

— Допустим. А может, вы нагло врете, глядя мне прямо в глаза, и вы пришли меня убить? — с издевкой уточнил он. — Это звучало бы более правдоподобно.

— Это было моим первым желанием, — я тоже улыбнулась. — Еще там, в обители. Знаете ли, Ханс дал мне множество поводов для раздумий. Эмоции — разрушительная сила, однако сейчас я думаю, что это было бы неразумно.

— Любопытно, почему.

Я демонстративно пожала плечами:

— Потому что слабый нуждается не в оружии, а в крепкой руке, умеющей его держать. Мне нужен сильный покровитель, способный принимать жесткие решения, и, похоже, что этим человеком можете быть только вы.

Он буквально расхохотался.

— Какая милая и незатейливая лесть. Как шипение змеи перед броском. Интересно, зачем мне связываться с вами теперь? Фердинанд вот-вот лишится трона: его сместят или аристократы, или чернь, я и так получу всё, о чем мечтал.

— Потому что кто бы не избавился от короля, он не предложит трон вам. Если начнутся бунты, можете быть уверены: на вилы поднимут не только августейшую чету, но и всех, кто стоял подле трона. Особенно вас, аристократов, придворных, тех, кто купается в милости текущего правителя.

— А вас, значит, нет?

— Зачем? Я — жертва сильных и жестоких мужчин, я не сделала ничего плохого, как и мой отец. Вы не можете не знать, о чем шепчутся в приемных богатых домов и о чем кричат на грязных улочках. Мое имя — это будущее, а не прошлое.

Его лицо помрачнело, очевидно, Глосси тоже обдумывал подобные варианты и не исключал дерьмового для себя исхода. Наверняка он имел не один и не два запасных плана, однако, уверена, первым пунктом в них значился побег. А следовательно, потеря престижа, влияния, денег.

— И что вы можете предложить, кроме мифического «все будет хорошо»? — наконец произнес он.

— Прощение старых обид. Союз на равных. И, конечно же, гарантии безопасности. Вы отдаете мне бумаги, связанные с делом отца, я обеспечиваю вам спокойное будущее. Конечно, в вашей власти убить меня прямо тут, но честно сказать, меня это уже не пугает.

Он нервно прикусил губы и заложил руки за спину. Перекатился с пятки на носок, но крякнул и скривился, потирая ноющие колени.

— Я вам не верю. Хочу, но не могу, дорогая фрои.

— Как и я вам, милорд, — я изобразила скучающую светскую улыбку. — Но мы могли бы обменяться гарантиями. Покажите мне документы и… — я плавно подняла руку и потянула за концы шнуровки на груди. Глаза Глосси блеснули, выдав волнение, — и я докажу серьезность своих намерений.

Он проследил за тем, как я ослабляю петли, распускаю едва закрепленные пряди волос, как медленно провожу кончиками пальцев по шее, ключицам, линии выреза на груди.

— С чего ты решила, — его голос стал хриплым, дыхание участилось, но он все еще боролся с проснувшимся инстинктом, — что мне интересна шлюха, подобная тебе?

— Мужчинам всегда интересны шлюхи. Особенно почти коронованные.

Он приблизился, по хозяйски схватил край декольте, дернул, вынуждая меня практически прижаться к нему всем телом. В нос ударил резкий запах перегоревшего вина. Я даже не поморщилась, выдохнула негромко:

— Документы, канцлер.

Его лицо исказила насмешка, очевидно, сходство со шлюхой, требующей показать оплату, стало слишком ярким. Глосси отпустил меня, снял с шеи ключ на цепочке, отпер им сперва один ящик стола, а затем другой, спрятанный внутри.

— Вот. Боги знают, почему, но я чувствовал, что эти сведения будут пущены в дело. Ну, довольны?

Я неспешно пролистала документы, с трудом сдерживая ликование. Тут было всё: переписка с Фердинандом, протоколы допросов, о которых Штрогге знать не мог, страницы, исписанные почерком самого канцлера, иными словами — недостающие звенья для официального обвинения. Мне потребовалось все самообладание, чтобы спокойно закрыть папку и вернуть её Глосси:

— Этого вполне достаточно, благодарю.

— Ну и хорошо, — он снова убрал бумаги в стол и повернул ключ. Потом приблизился ко мне, резким движением сдернул с плеча ткань платья, толкнул меня спиной на стол и навалился сверху.

— Вот так скучно? — я легонько чиркнула ногтем по его груди, даже не делая попытки вырваться. — Можно подумать, вы вы собираетесь взять перепуганную служаночку.

— А ты разве чем-то от нее отличаешься?

— Вы забываете, милорд, что юность я провела при дворе, где имела возможность наблюдать за весьма пикантными приключениями старших дам. Я видела, какими взглядами провожает королеву Агнес лорд Жаньи, и видела его, выходящим из спальни Фердинанда на рассвете. Я знаю, что происходило за закрытыми дверями королевской опочивальни, и видела, как развлекались за закрытыми дверями тюремного замка. Я — одна из немногих женщин, почувствовавших ласки настоящего линаара. Неужели наша с вами близость заслуживает лишь торопливого нетерпения?

— И с чего ты предлагаешь начать? — в его глазах уже вовсю плясали шальные искры.

— С вина. Налить вам?

Глосси закряхтел, но поднялся сам и позволил встать мне. Я направилась к столику в углу, игривым жестом коснулась изогнутой спинки дивана:

— Закройте дверь, опустите шторы и устраивайтесь поудобнее. Не хотелось бы, чтобы нам помешали любопытствующие.

Его движения стали рваными и резкими, выдавая крайнюю степень возбуждения. Он отвернулся, механически выполняя мою просьбу. Я же наполнила два бокала, оглянулась и, убедившись, что Глосси смотрит в другую сторону, сняла с шеи алмазный пузырек. Штрогге говорил, что десяти капель достаточно, чтобы убить.

Я добавила в бокал канцлера девять.

Диван за моей спиной скрипнул под тяжестью грузного тела. Я неторопливо подошла к мужчине, протянула ему питье. Он принял подношение бездумно, наблюдая, как я провожу пальцами по своей и так уже почти обнаженной груди. Отпил, любуясь моими медленными сладострастными движениями, блаженно зажмурился, когда я опустилась перед ним на колени, ослабила застежку штанов и пока еще через ткань одной рукой коснулась его естества. Он дернулся, прижимая мою ладонь сильне, сделал глубокий вдох.

— Молчите, — я стремительно приложила палец к его губам, не позволив застонать. — Пейте. Смотрите. Когда решите взять меня, я буду готова.

— Сумасшедшая!

Моя рука скользнула под юбки, коснувшись тела в самом чувствительном месте, бесстыдно лаская и заставляя ловить отголоски удовольствия, стирая грань между болезненным бредом и реальностью. Глосси подался вперед, одним махом осушил бокал и вернул его на столик. Дыхание его стало шумным, на лбу выступили бисеринки пота, глаза превралились в узкие щелочки. Он с жадностью ловил каждое мое движение, облизывал пересохшие от волнения губы, все больше и больше превращаясь в охваченное похотью животное. В конце концов прыгающими пальцами развязал на шее кружевной платок, стянул сюртук…

А потом внезапно побледнел, замер, испуганно прислушиваясь к собственным ощущениям, и закашлялся.

Кровью.

Его руки бессильно вцепились в ткань рубашки на груди, поднялись к горлу, впиваясь ногтями в кожу. В глазах всего за какую-то долю мгновения промелькнули удивление, недоверие, ужас, а затем — понимание. Глосси рванулся в мою сторону, однако судорога свела его тело и бросила к моим ногам как раз тогда, когда меня пронзило острой волной удовольствия.

С его губ сорвался болезненный хрип, смешанный со стоном, пальцы вцепились в ворс ковра, однако ни подняться, ни даже дотронуться до меня у канцлера не вышло. Все еще дрожа от наслаждения и ярости, я поднялась на неверные ноги, не обращая внимания на извивающееся в муках тело. Подняла почти пустой бокал, перевернула, позволив последним каплям упасть вниз.

— Надо же, какое смертельное удовольствие.

Наклонилась, сорвала с шеи канцлера цепочку с ключом, открыла ящик стола, вынула оттуда бумаги. В груди горячей волной поднялась радость, смешанная с чувством жестокого, мрачного торжества. Я заплатила за них очень высокую цену, но Глосси заплатил еще дороже.

— Тварь! — прохрипел он едва слышно, в его глазах полыхнула нечеловеческая ненависть. Бессильная и потому особенно приятная.

— Именно. Та, которую вы сами и создали.

Я оперлась о край стола и просто смотрела, как этот червь пытается подняться, доползти до двери или позвать охрану и как борется со смертью, с каждой минутой все отчетливее понимая, что никогда не победит.

Девять капель. Три четверти часа. Кровь, изгадившая ковер, пол и даже подол моего платья.

А потом Глосси затих, и всё закончилось.

Рычаг открытия потайной двери, о котором всего пару дней назад упомянул Макс, повернулся без единого звука. В проходе было абсолютно темно, тянуло сыростью ночи, холодом и свободой. На пороге я оглянулась в последний раз, чтобы увидеть, как огонь, выпущенный из камина, с удовольствием пожирает ковер, рассыпанные по полу бумаги, мебель, тело, оставшееся лежать с широко распахнутыми глазами, а затем закрыла эту часть своей жизни навсегда и шагнула в ласковую тьму.