Глава 6. Сюзанна

— О небо, как ты вообще оказался тут?!

Сквозь узкую боковую дверцу мы выскользнули на площадку между храмом и поминальной часовней, удачно отделенную от людной улицы густой, аккуратно выстриженной можжевеловой изгородью. Карл повлек меня в самый дальний угол, где высокие надгробные стелы закрыли нас от посторонних. Его пальцы сжались на моих плечах, он не желал отпускать меня ни на миг. Казалось, я слышала, как неистово бьется его сердце, словно мы были сейчас одним целым. Его дыхание стало прерывистым, руки опустились на мою талию, сжали её, скользнули ниже. Возмутительно ниже.

— Ка-арл, — тихо простонала я, тая в его руках мягким воском, невольно прижимаясь теснее, исступленно цепляясь за нотки нежности в его голосе. — Как ты нашел меня? Откуда узнал, где искать?

Я обвила его шею руками, привстала на носочки, целуя со всей накопленной страстью, смешанной с шальной, пьяной ноткой безумства. Он прикрыл на мгновение глаза, потом его губы скользнули по моей щеке, легко прошлись по шее. Я охнула и пошатнулась, по телу прокатилась волна горячего изумления, когда он слегка прикусил мочку моего уха. То, что происходило сейчас между нами, походило на бурю после долгих месяцев засухи. Он подхватил меня, не позволяя упасть, но слегка отстранился, вглядываясь в черты моего лица.

— Вики, моя Вики, — прошептал Карл, в глазах его читалась обеспокоенность и жалость. — Что они с тобой сделали?!

Это отрезвило получше холодной воды, вылитой за шиворот. Еще бы! Моя красота всегда была предметом восхищения даже среди недоброжелателей. Титул, деньги отца, родство с королем, конечно, тоже играли свою роль, но именно я, а не королева, её фрейлины или случайные фаворитки его величества, придавала двору шарм, задавала тон поведения и моду.

В прошлом.

Сейчас, видя на лице мужчины изумление, тревогу и сожаление, я испытала укол раздражения.

— Как ты меня нашел?

Он наконец расслышал мой вопрос. Шумно втянул носом холодный воздух, потом глубоко выдохнул. Теплое дыхание закружилось на морозе паром.

— Тебе не понравится ответ, — произнес он.

А. Ага. Ну, конечно. Не иначе как его величество поспешил известить о мезальянсе всему двору. Брак с простолюдином, тем более такой профессии, для женщины моего положения — это не просто позор. Это скандал. Многие отцы предпочли бы видеть своих дочерей на плахе, а не в постели наемника. Думаю, что теперь моё имя станет сродни бранному слову, а почтенные матроны и гувернантки будут опасливо бледнеть и закрывать уши юным подопечным при одном только намеке на разговор обо мне.

Еще вчера я была осужденной заговорщицей, государственной преступницей. Было в этом что-то жуткое, но многозначительное и будоражащее, дающее пищу домыслам и фантазиям. Вполне возможно, что лет через пятьдесят наша с отцом история стала бы легендой и даже вдохновила какого-нибудь провинциального поэта на балладу или две. Но король нашел отличный способ уничтожить меня, не лишая жизни. Сегодня я — жена палача. В каком-то смысле это хуже, чем быть казненной: отцу хотя бы отрубили голову, признавая за опальным герцогом право умереть смертью, приличествующей дворянину.

От мысли о том, чья именно рука скорее всего опустила на его шею меч, мне стало дурно. Бедный, бедный папа, а ведь меня даже не было рядом в этот момент… Я сглотнула ком в горле и стиснула зубы.

— Не имеет значения, что они болтают, — быстро произнес Карл, по-своему истолковав мое поведение. — Пусть проваливают в бездну! — Он прижал мою голову к своей груди, словно я была малым ребенком, испугавшимся темноты. — Главное, что ты жива и на свободе. А с остальным мы справимся. Вместе, слышишь? Ты и я. Как когда-то давно, как мы и хотели. Если ты только позволишь.

Ох, милый Карл! Я невольно улыбнулась и подняла на него взгляд. Провела рукой по короткой бородке, окаймляющей стиснутые губы. Прежде он предпочитал бриться полностью, однако новый образ ему шел, добавляя возраста и значимости. И привлекательности, что уж тут лукавить.

Несмотря на скромное состояние и баронский титул, Карл Мейдлиг, старший секретарь герцога Гвейстера, привлекал больше внимания, чем иные графские отпрыски. Молодой, великолепно образованный, к тому же отмеченные доверием моего отца, он мог бы выбрать практически любую женщину — от неприлично богатой дочери торговца до титулованной дочери графа с родословной, идущей если не от бога, то уж точно от его ближайших потомков. Однако он выбрал меня.

Единственную, кого бы ему не отдали ни при каких обстоятельствах.

Я поняла это далеко не сразу. Мне было тринадцать, ему — пятнадцать, когда мы увиделись впервые. Юноша поступил на службу вместе с десятком таких же, как он, но неожиданно показал недюжинные способности и в ведении дел, и в заведении знакомств. Через год выяснилось, что его — единственного из всех служащих отца — знают по имени практически в каждом благородном доме. Еще два года спустя он оказался желанным гостем на приемах и балах. Для одних — как остроумный собеседник, для других — как короткий мостик для общения с герцогом, для третьих — в статусе перспективной партии.

Карл стал нашим с отцом спутником на официальных выездах и королевских приемах, около него всегда вились стайки молоденьких девиц и их настороженных матушек. Однако, к вящему одобрению (и тихому разочарованию) аристократии, ни скандала, ни романтической истории так и не сложилось. Он был мил, но сдержан, обаятелен, но предельно вежлив. И ни разу не дал повода для пересудов. Отличное сочетание качеств, поднявшее его стоимость на брачном рынке выше, чем было допустимо для человека его статуса.

Мне было семнадцать, когда он в первый и в последний раз рассказал мне о своих чувствах. Сказал, что понимает их безнадежность, что не ждет моего ответа. Просил лишь позволить быть рядом и поддерживать, как бы ни сложилась моя судьба.

Я растерялась. С одной стороны, я была польщена: еще бы, самый неуловимый жених столицы у моих ног. С другой, чувствовала раздражение: он даже не попытался бороться за мою руку и сдался без боя! Что за слабость?!

Со свойственной юности непоследовательностью, я позволила ему поцеловать себя, а уже на следующее утро, испугавшись, что кто-то нас видел и поползут слухи, рассказала обо всем отцу.

К моему несказанному удивлению, скандала не вышло:

— Это действительно был только поцелуй? — уточнил он.

— Клянусь! Ничего более, мы бы никогда не…

— Хорошо. Я тебе верю. И ему тоже: он поклялся, что не перейдет черту.

Я воззрилась на отца в немом удивлении. Он знал? Более того: знал и позволил Карлу сделать это?!

Папа кивнул:

— Только слепой бы не заметил его чувств. Однако, мы трое знаем, что ничем большим, чем нежная привязанность, это быть не может. Он пришел ко мне сам, мы поговорили и всё обсудили, как мужчина с мужчиной. Карл любит тебя по-настоящему — бывает и такое — и не станет ломать твою жизнь. В противном случае…

— Ты уничтожишь его, — тихо закончила я, нимало не сомневаясь в том, что отец именно так и поступит.

— При малейшем подозрении, что твоя репутация может пострадать, — кивнул он. — И не важно, кто станет причиной этого подозрения — ты или он. Это понятно?

— Да, — потупилась я.

— Вот и хорошо, — он подошел и ласково потрепал меня по щеке. — Ты разумная девушка, достойная высокой судьбы. Будь аккуратна и внимательна. Об остальном я позабочусь сам.

Я удивленно вскинула на него глаза, не совсем понимая, о чем «остальном» он говорил. Однако объяснений не последовало, и мне позволили удалиться. Карл сохранил должность и положение, я — доверие отца. Едва зародившаяся любовь осталась тайной для всех.

Несколько лет спустя, когда начались аресты, я вспомнила и об этом разговоре, и о чувствах, так и не ставших реальностью, и горько корила себя. Знать бы заранее, что мне будет угрожать плаха, плюнула бы на мнение общества и позволила Карлу зайти намного дальше поцелуя, а может, и сбежала бы. Потеряла бы титул, состояние и положение, но получила бы шанс на жизнь с любимым.

Они говорили мне, что Карл арестован. Они утверждали, что он умер под пытками, казнен, повешен. Или что он рассказал всё о заговоре, чтобы выкупить свою жизнь, что дал показания против герцога, которые теперь я могу подписать — и тоже стать свободной. И что он бежал из страны, оставив меня гнить в подземелье.

Я не поверила. Ни тогда, ни позже. Да простят меня боги, но в моих молитвах его имя всегда шло рядом с именем герцога Гвейстера.

И теперь он стоял рядом, сжимая меня в объятиях. Сильный, нежный, встревоженный, все еще влюбленный и… Свободный.

Я аккуратно высвободилась из его объятий и отступила на полшага, рассматривая внимательнее его дорогой, подчеркнуто элегантный сюртук и плащ, сапоги из отлично выделанной кожи, украшенные серебряными пряжками. Под плащом поблескивала белыми искорками цепь с массивной подвеской, ворот безукоризненно белой шелковой рубашки оторачивало кружево, на указательном пальце левой руки покоился массивный золотой перстень с печаткой.

Сердце неприятно кольнуло от внезапно вспыхнувшего подозрения. Я остро почувствовала пропасть, пролегшую между нами. Замученная, бледная, потускневшая девушка рядом с ярким, сильным, полным жизни и страсти мужчиной.

Свободным мужчиной. Свободным и состоятельным мужчиной, будто ничего страшного в его жизни и не случилось, внезапно дошло до меня. Кажется, я многое пропустила за эти полгода.

— Ты изменился, — наконец произнесла я. — То есть, выглядишь хорошо, даже очень.

В его глазах вспыхнула радость и совсем немного — гордость, а потом его плечи напряглись. Скрытый смысл моих слов дошел до него с запозданием. Улыбка погасла, гримаса боли исказила всё еще любимые черты лица.

— Вики, — неверяще протянул он, — ты же не хочешь сказать, что…

— Вики больше нет, — вздохнула я, выпрямляя спину, но отводя взгляд. — Леди Сюзанна Виктория Альгейра умерла. Осталась Сюзанна Штрогге.

Совсем новая, не та, которую ты помнишь.

— Нет, — он порывисто шагнул вперед, поймал моё лицо в ладони, не позволяя отвернуться, — посмотри на меня!

В его тоне звенели страх и растерянность:

— Ты — это ты, всегда, что бы не случилось. Вики, моя Вики… Сильная, смелая, дерзкая! А я — всё ещё я: мужчина, который любит тебя всем сердцем. Что они тебе сказали обо мне? Как обманули?! Что сделали?!

Он вдруг отпустил меня и отвернулся, прикусив край ладони, чтобы не зарычать от гнева.

— Это правда, да? Тебя не просто держали в обители всё это время?

Я удивленно моргнула, не совсем понимая, не ослышалась ли. Осознание накатило резко и страшно: вот, оказывается, что было сказано непосвященным! Дочку преступного герцога просто закрыли в келии для молитв. Так милосердно, так благочестиво. Интересно, мужа я нашла там же? Это же так обыденно: герцогиня и палач вместе поют хвалу солнечному покровителю в тиши и уединении храма. Я задохнулась от нахлынувших эмоций.

— Тебя допрашивали? — продолжил Карл уже тише. Я кивнула. — Проводили дознание? — Отвела глаза и поежилась, невольно запахивая плащ на груди. — Тебя пытали…

Он побелел, как полотно, и согнулся, пряча лицо в ладонях, будто его ударили в живот.

— Я убью их, — глухо произнес он. — Одного за одним. Каждого, кто посмел поднять на тебя руку. Клянусь. А потом можешь вырезать моё сердце и бросить его псам за то, что не смог уберечь тебя.

Он вновь подошел, упал передо мной на колени, обнял мои ноги и ткнулся лицом в ткань юбки.

— Прости меня, Вики. Я не знал, клянусь.

Он поднял на меня глаза, полные муки, раскаяния и тоски, пальцами сжав мой подол. Я застыла, разрываясь от бури, клокочущей в груди. Карл, мой единственный возлюбленный, о спасении которого я мечтала долгие месяцы, на прощальный взгляд которого надеялась перед тем, как умру в непроглядной темноте камеры, стоял передо мной на коленях, вымаливая милость и лишь сейчас осознавая, что в действительности произошло.

— Одно твое слово — и мы покинем город. Я увезу тебя в безопасное место. За углом ждет экипаж, у меня есть поддельные документы для нас обоих, деньги, одежда, верные друзья, которые помогут замести следы, скрыться так, что ни один маг, ни один король никогда нас не найдет. Да в бездну! Ты даже не обязана ехать со мной, я пойму, если ты не захочешь больше видеть меня, Сюзанна. Я дам тебе всё, что нужно, чтобы сбежать из города. У тебя будет состояние и свобода, чтобы не зависеть ни от меня, ни от кого бы то ни было до конца жизни.

Я стиснула кулаки так, чтобы пальцы заныли. Сердце билось пойманной птицей, жар мужской ласки и собственного желания еще горел на моей коже, я почти наяву ощущала дыхание соленого морского ветра — запах путешествий и свободы. Однако мысли уже остыли и заработали с четкостью заводного механизма.

— Скажи что-нибудь, — почти прошептал Карл, опуская голову. — Накричи. Ударь, если хочешь. Только не молчи, прошу.

На минуту между нами повисла оглушающая тишина, а потом, не выдержав напряжения, я протянула руку, ласково коснулась его кудрей, невольно сжимаясь от восхитительно приятного чувства близости. Карл попытался поймать мою ладонь, чтобы оставить на ней поцелуй, но я не позволила: сжала пальцы и дернула волосы, заставив его поднять голову:

— Где ты был? Последние полгода. Я хочу знать, что с тобой произошло.

Надо отдать ему должное — ни единой капли смущения или растерянности на его лице не появилось. Владеть собой его учил не только мой отец, но и вся та банка змей и скорпионов, что по неведомой случайности звалась высшим обществом и в особенности — королевским двором. Нам, рожденным и живущим в тени трона, приходилось быть осторожными, прятать эмоции, отыгрывая положенные происхождением роли. Мне казалось, что это нормально и естественно, но Карла я никогда не ставила в один ряд с придворными льстецами и интриганами, слишком уж честен и искренен он был по отношению ко мне и моей семье.

И поэтому теперь, не увидев ни малейшего намека на испуг в его глазах, я дрогнула: что, если мои подозрения беспочвенны, и я только что унизила того, кто продолжает любить меня?

— Я предал тебя.

Ответ повис в воздухе, явно нуждаясь в дополнениях и разъяснениях.

— Каким именно образом? — ровным тоном поинтересовалась я. — Только не говори, что тебя обманом заставили подписать признания или обвинения против отца.

Его брови удивленно взлетели вверх, в глазах вспыхнуло изумление:

— Я бы не стал. Никогда в жизни.

Он сжал губы и поднялся, упрямо вздернув подбородок.

— Думай, что хочешь, но я не знал, насколько всё плохо, пока не вернулся в столицу.

Ах да… Я нахмурилась и потерла лоб. Заточение, похоже, повредило не только мою способность рассуждать здраво, но еще и перемешало воспоминания, стерев и исказив часть из них.

— Тебя же не было в городе, когда всё рухнуло, — медленно пробормотала я, вытягивая из прошлого обрывки событий. — Ты был в имении родителей, кажется, твоя мать заболела, и герцог позволил тебе отлучиться ненадолго.

— Именно, — он кивнул.

— Мне сказали, что ты вернулся на следующий день…

— Так и было бы, если бы знал, но меня не посчитали нужным известить, — он покачал головой. — Я приехал спустя несколько недель, Вики. Всё уже было кончено: ваш дом опечатан и передан короне, приговор герцога оглашен и приведен в исполнение, большинство его друзей брошены в подземелья или сосланы, а ты пропала бесследно. Говорили, что тебя отослали в обитель, замаливать ошибки отца, и что король милостиво взял тебя под личное покровительство.

Меня передернуло. Так себе покровительство вышло. Выходит, отца казнили почти сразу, а мне сказали об этом лишь месяцы спустя. Сволочи. Они лгали мне, шантажировали, пугали, чего ради?! Лишь для того, чтобы унизить и сломать? Потешить раненое самолюбие? Дать волю самым низким порывам души?

Это была ошибка. Отец всегда говорил, что поверженных врагов, особенно тех, кто претендует на твою власть, следует убивать. Желательно, на глазах толпы под рев труб и грохот барабанов, чтобы ни у кого не возникло сомнений: вот виновный, вот его голова катится с плахи, некому поднять оброненный стяг и объявить себя чудом спасшимся борцом за собственную правду. Я никогда не понимала, почему, считая милосердие к поверженным долгом.

Теперь, кажется, начала понимать.

— Мои соболезнования, — продолжил Карл с тоской в голосе. — Герцог был великим человеком, способным на отчаянные поступки. Мне его не хватает.

У меня горло перехватило, глаза противно защипало. Папа, как же так? Мы даже не простились по-человечески…

— Я любила его, Карл! Всем сердцем, как никого на свете! — всхлипнула я. Его не должны были казнить, он был невиновен.

— Он сознался, — Карл скорбно наклонил голову. — Это ведь благодаря ему меня не тронули. Он назвал имена соучастников — сплошь высшая аристократия, ни одного мелкого дворянина, вроде меня.

А вот горничных и лакеев его признание, очевидно, не уберегло. Как и конюхов, посыльных, старого привратника, кухарку с целым выводком поварят, чьи перепуганные мордашки до сих пор являются мне в кошмарах.

— Герцог был невиновен.

Ублюдки: и король, и канцлер. Наверняка они шантажировали его моей жизнью, как и меня — его. Вынудили назвать имена наименее угодных трону людей, когда вытрясли всё возможное из прислуги и убедились, что им нечего поставить в вину отцу.

— Он подписал всё, что они пожелали, но так и не раскаялся, не попросил о помиловании для себя лично. Пролитой крови хватило, чтобы успокоить страхи короля и возмущенной толпы, бунта не случилось, разбирательство закончилось довольно быстро.

Ты ошибаешься, Карл. Для меня оно тянулось почти шесть месяцев.

— А ты? Что о заговоре знал ты? — произнесла я вслух, испытывающе глядя на него.

— Ничего, — он посмотрел мне прямо в глаза, и я облегченно вздохнула: не лжет. — Клянусь: если бы знал, то сделал все, чтобы спасти его, вас обоих. Собственно… — он смущенно потупился, — я пытался. Готовил побег, вербовал людей, расспрашивал служителей храмов в каждом уголке страны, был готов подкупить всех и каждого за одну только весточку о тебе. Когда услышал о браке, о том, что ты в столице, чуть не сошел с ума. Бросился к вашему дому, но вовремя одумался, понял, что меня заметят. И стал ждать, решил, что если это правда ты, то я найду тебя перед солнечным ликом, — он кивнул в сторону башенки храма.

— Ты хорошо меня знаешь, Карл.

Я протянула ему руку, он посмотрел на нее с недоверием, напряженный, как тетива охотничьего лука. Медленно, робко, осторожно, будто боялся спугнуть, коснулся моих пальцев:

— Ты простишь?

— Ты не виноват.

— Я не спас. Должен был быть рядом, защитить, похитить у них из-под носа.

— Я бы не бросила отца одного, — осознание этого оказалось внезапным даже для меня. — А ты бы погиб ни за что, — набрала в грудь воздуха и выдохнула: — Если бы я потеряла еще и тебя, то не выдержала бы, — голос дрогнул, напряжение схлынуло, а вместе с ним ушла и скованность. Каждая следующая фраза теперь давалась легче предыдущей. Я снова провела рукой по его щеке и приблизилась, почти касаясь его губ своими: — Ты нужен мне, Карл. Живой и сильный. Потому что кроме тебя некому помочь мне восстановить справедливость и очистить имя отца. Если и вправду любишь меня, поклянись, что пойдешь за мной до конца и отомстишь за его смерть и за то, что мне пришлось пережить.

Он замер:

— Это может убить нас.

— Знаю.

— Мы можем сбежать прямо сейчас.

Я отрицательно помотала головой:

— Я не отступлю. Но ты еще можешь.

— Нет. Я не предам тебя во второй раз.

Он склонился к моей руке совсем не так, как до этого. Обжигающая страсть и болезненная вина сменились чем-то совершенно другим: уважением на грани восхищения. Словно я стала полководцем, поднявшим знамя и пошедшего в атаку на превосходящего противника.

От этого сравнения на губах невольно появилась кривая улыбка. Мы еще посмотрим, кто кого, ваше величество. У меня есть Карл, у него есть друзья и союзники. И года не пройдет, как вы пожалеете о своей жестокости.

— Мне надо идти.

Я высвободилась и торопливо осмотрела себя, в порядке ли одежда, не выдам ли я себя неосторожной небрежностью.

— Куда пора? — растерялся Карл.

— Домой. Прислуга знает, где меня искать, если не вернусь быстро, они могу прийти сюда и увидеть лишнего.

Карл, казалось, оторопел:

— Ты, — он едва выдавливал из себя слова, — ты пойдешь к… нему?

— К мужу, — твердо кивнула я.

— К палачу, — как-то растерянно поправил мой возлюбленный.

— Имеющему на меня полное право перед законом и богами.

Он не придумал, как возразить, только стиснул зубы и кулаки сжал, понимая, что бессилен изменить тот факт, что я принадлежу другому. Однако, стоит отдать ему должное: Карл не вспылил и не позволил ревности взять верх над разумом.

— Мы увидимся снова?

— Обязательно.

— Когда?

— Через неделю, — бросила я, отступая. Ох, как же не хотелось уходить! Но еще больше не хотелось, чтобы о нашем крохотном мгновении счастья узнали посторонние. — В это же время. Я найду способ прийти одна, Карл. Верь мне. И собирай всех, кто готов помочь.

— Как именно помочь?

— Пока не знаю, но обязательно придумаю.

Загрузка...