Триумф королевы, или Замуж за палача (СИ)

Глава 27. Сюзанна

Ночь как раз сменилась серым рассветом, когда по мостовой застучали копыта. К воротам подкатила черная повозка, с места возничего слез уже знакомый бритоголовый, махнул рукой подчиненным, что-то приказал. Те исчезли за домом, затем вернулись с остальными. Отлично. Если охрану снимают, значит, самая большая опасность позади.

Штрогге вошел в дом молча, потеснил меня в полумрак коридора, закрыл дверь на замок, и только потом стянул с головы капюшон.

— О светлые боги!

Его глаза полностью залила чернота. Не осталось ни белков, ни радужки, ни зрачка. Черные змеи вен вились по всему лицу, спускались к шее и прятались под воротом. Таким я не видела его даже во время наших «душевных» встреч в подвалах, когда по приказу короля линаар практически выворачивал мой разум наизнанку. Что же должно было произойти, чтобы он дошел до такого состояния?!

— Я пропустил что-нибудь важное? — поинтересовался Макс, сдергивая с рук перчатки. — Как Жеони и Джейме?

— Не пропустил, — не ожидала, что первое, о чем он спросит, будет состояние слуг. — С ними всё в порядке, оба спят уже несколько часов.

— Рад, что они не пострадали.

— Со мной тоже всё хорошо, если тебе интересно.

— Вижу.

Он стянул сапоги, бросил их на пол. Следом полетели шарф, теплый плащ и даже сюртук. Штрогге ослабил ворот рубашки, прошел в кабинет, плеснул в стакан крепкой травяной настойки, выпил залпом, а потом принялся зажигать свечи. Методично, размеренно, одну за другой, словно это было сейчас самым важным в мире делом.

— Если не бежишь от меня в ужасе, то хотя бы не стой столбом посреди комнаты, — бросил он. — Принеси еще свечей, мне нужен свет. Как можно больше света.

— Не поделишься, что случилось?

Золотистые огоньки постепенно заполнили все свободные поверхности. Мягкое дрожащее сияние превратило комнату в некое подобие священного храма, правда, с винными бокалами, опасными зельями и книгами по магии. Макс закрыл глаза, неторопливо и очень глубоко вдохнул. Темный рисунок вен на его лице слегка побледнел. Ах вот оно что: ему нужен свет, чтобы вернуться к более человеческому виду!

— Кроме того, что час назад я убил женщину, предварительно стерев её личность весьма мучительным способом? — ответил он наконец на мой вопрос. — И что стал свидетелем спланированного ею отравления королевы и последующего за этим выкидыша? Ну, почти ничего.

— Как? — опешила я. — Кто?

— Марта Стейн, помнишь такую?

Пришлось кивнуть, хотя судьба мелкой дворяночки из провинции меня взволновала куда меньше осознания того, что Агнес в очередной раз потеряла ребенка. Редкая удача для меня.

— Я буквально слышу, как в твоей голове выстраивается механизм очередной интриги. — Муж наклонился ко мне, словно собирался поделиться чем-то секретным: — Я был в её воспоминаниях. Погружался так глубоко, как никогда прежде. Видел, как она взрослела в окружении лидорских аристократов, как ты по-женски делилась с ней наблюдениями о короле, его привычках, предпочтениях в еде, музыке, развлечениях. Помогала выбирать платья, дарила драгоценности. У тебя отличный вкус, Сюзанна. Жемчуг действительно ей шел. Интересно, зачем ты это делала?

— Баронесса была по-своему полезной, — я пожала плечами, — отличным способом занять скучающие умы сплетников. Идеальная кандидатка в фаворитки: красивая влюбленная пустышка, не представляющая угрозы стране.

— Агнес бы с тобой сейчас не согласилась.

— Кто же знал, что Марте хватит дури на покушение? Ты хоть представляешь, сколько таких, как она, было в постели Фердинанда за последние лет пять? Откровенно говоря, я даже не была уверена, что дядя заинтересуется ею надолго, слишком уж бесхитростно она предлагала свою любовь и преданность. Такое может привлечь мужчину, но никак не удержать.

— Тут ты права, чтобы удержать, нужно гораздо большее, — в его тоне проскользнула откровенная насмешка, заставившая меня присмотреться к Максу внимательнее.

— Что ты хочешь услышать? — я сдвинула на стол между нами несколько свечей, наблюдая, как тьма медленно тает на его коже, а глаза хотя бы отдаленно приобретают человеческий вид. — Что мне жаль Марту? Что я скорблю о потере Агнес? Не более, чем они обе скорбели о моей судьбе. Пусть хоть все друг друга сожрут. Единственное, что сейчас меня волнует, это что будет со мной и как помочь тебе. Вид у тебя, мягко скажем, паршивый.

— Справлюсь сам. Не впервые.

— А нужно ли? Самому, — я обошла стол и коснулась кончиками пальцев тонких черных узоров, нахмурилась: кожа линаара горела. Рука легла на его плечо напротив печати, ладонь прошибло огнем, словно от ядовитой крови.

— У тебя жар.

— У меня не бывает жара. И лихорадки не бывает. Но за умение проникать в чужие мысли надо платить, а король, как и я, как и ты, отлично знает, что теми, кто «по-своему полезен» принято жертвовать. Время от времени.

Он выдвинул ящик стола и вынул из него уже знакомый кинжал, заправил его за пояс сзади, принес небольшую кожаную сумку, сунул в нее папку с бумагами и два увесистых мешочка из запертого прежде отделения шкафа. Движения Штрогге были лишены суетливости, но я все равно поняла: он спешит и не на шутку встревожен.

— Переоденься, — бросил мне муж отрывисто. — Мы уходим, как только окончательно развиднеется.

— Но Джейме спит, повозка будет готова в лучшем случае через час.

— Разве я сказал «поедем»? Обувь выбирай поудобнее, никаких украшений и дорогих нарядов. И постарайся не разбудить Жеони: чем меньше она и Джейме будут знать, тем лучше всем нам.

— Но…

Слова застряли в горле, когда муж поднял на меня непроглядно-черный взгляд:

— Не заставляй меня повторять, пожалуйста. И не трать время зря.

В голове роился десяток вопросов, но благоразумие настойчиво советовало воздержаться от проявлений любопытства. Из дома мы вышли спустя всего полчаса. Оба в потертых плащах с чужого плеча, которые Штрогге вытряхнул из каморки около кухни, да и на улицу пришлось выходить через задний двор. Я шла, низко опустив капюшон и стараясь не поднимать головы, Макс точно так же, но в полушаге впереди, показывая дорогу. Одной рукой он придерживал сумку, переброшенную через плечо, второй то и дело пытался поплотнее запахнуть плащ, очевидно, лихорадка давала о себе знать, и линаар мерз на свежем утреннем ветру.

Идти пришлось долго. Без Макса, уверенно петляющего в лабиринте грязных улиц нижнего города, я бы точно потерялась. Только когда в нос ударил запах сырости, тины и рыбы, я поняла, что мы выбрались к торговым причалам. Тут уже царила оживленная суета: мужчины выгружали корзины с уловом на бревенчатый причал, гнали лодки вверх по течению реки. Буквально в паре шагов в стороне группа женщин чистила и потрошила рыбу для продажи. Вся набережная была буквально завалена сетями, плетеными из лозы ловушками, сачками на длинных рукоятках и мотками веревок.

— Сюда, — Штрогге ухватил меня повыше локтя и потянул в сторону почерневших от времени двухэтажных деревянных домов. — Постарайся не таращиться по сторонам, будто впервые видишь ловцов.

— В если впервые? — тихо возмутилась я. — Видишь ли, отец не считал нужным водить меня по таким местам.

— Ты давно уже не герцогиня Гвейстер, а простолюдинке тут не на что смотреть.

Продолжить спор я не успела, мы замерли перед полинялой вывеской, приколоченной прямо к двери. Знак чертополоха, на удивление искусно вырезанный и очень правдоподобный, намекал, что тут живет лекарь. Макс несколько раз стукнул входным кольцом по простой металлической скобе и принялся ждать. Вскоре за дверью послышались шаркающие шаги и недовольное ворчание:

— Кого еще там Фазур принес? Ни минуты покоя, ублюдочная жизнь.

— И вам доброго утра, мастер, — очаровательно улыбнулся Макс старику в халате и ночном колпаке, распахнувшему дверь. Тот сонно прищурился, потом хмыкнул:

— Ого, мэтр, да в каком виде. А кто это? — немного насторожился он, одаривая меня неприязненным взглядом. — Тощая какая и бледная, пусть ждет на улице, терпеть не могу продажных девок: или заразу разносят или на руку не чисты.

Рука Макса впилась в мой локоть прежде, чем я успела высказаться.

— А я думал, вы хотели познакомиться с моей женой поближе.

— О! — брезгливость лекаря испарилась в мгновение ока. — Раз такое дело, то заходите оба.

Следом за мужчинами я поднялась по скрипучей лесенке на второй этаж. Сквозь мутные, самые низкопробные и местами треснувшие, стекла света проникало мало. Впрочем, покосившаяся мебель, покрытая пылью, давно не мытый пол с многочисленными пятнами и паутина по углам большего не заслуживали. Разительно отличалась только одна комната, та самая, куда мы и вошли. Старик стянул с головы колпак и небрежно бросил его на спинку единственного гостевого кресла.

— Садитесь, фрои.

Небрежным жестом я смахнула тряпку на пол:

— Простите, боюсь подцепить какую-нибудь заразу. — И села, сложив руки поверх юбки, как идеальная воспитанница на уроке этикета.

Острые глазки впились в меня клещами, затем старик разразился хриплым смехом:

— Нет, а она хороша. Определенно, вам подходит, дорогой мэтр.

— Хотелось бы удостовериться на практике, что это действительно так, — Штрогге оперся плечом о стену около идеально вымытого окна и внимательно рассматривал прохожих внизу. — Сегодня ночью произошли… некоторые события. Боюсь, мне придется вам поторопить, мастер.

Я перевела непонимающий взгляд с мужа на лекаря, тот цокнул языком:

— Оплата вперед.

Штрогге молча снял с плеча сумку и перекинул её собеседнику. Прошло несколько минут, прежде, чем противный старикашка неожиданно ловко пересчитал золотые монеты — целое состояние, на которое можно было бы купить два таких дома, как этот. Довольно хмыкнул, сунул нос в бумаги, кивнул, затем сгреб оплату в ящик стола:

— Тогда приступим.

Он развернулся, рассматривая меня приблизительно с таким же выражением лица, как женщины на пристани рассматривали рыбу для потрошения. Холодок опасения прошелся по моей спине:

— К чему именно приступим?

— Фрои, вас не затруднит закатать рукав повыше? — он вынул из стойки стеклянную колбу, потянулся к острому ланцету, сверкнувшему серебром.

— Не затруднит, — тяжелая ладонь Макса опустилась на моё плечо. — Фрои выдерживала вещи и похуже, крохотное кровопускание для нее пустяк.

Я метнула яростный взгляд на линаара: мог бы и по-человечески объяснить, куда и зачем мы явились. Увы, мой гнев пропал впустую, Макс упорно рассматривал улицу, будто опасался, что там уже собрались городские стражники вместе с гвардейцами короля. Рано беспокоитесь, уважаемый муж. Насколько я знаю Фердинанда, ему понадобится время, чтобы прийти в себя и вспомнить о злосчастной племяннице. Раз люди Глосси пока от нас отстали, то день или два относительного покоя у нас есть. А вот дальше...

Я дернула тесемки на запястье, отвернулась, чтобы не смотреть на острое лезвие и то, как алые капли стекают по поверхности стекла. Мельком отметила, что пальцы мужа удобно лежат на рукояти кинжала.

— Вот и всё. Пока что.

Лекарь согнул мою руку, отошел к столу и зажег горелку.

— Как самочувствие, фрои? — поинтересовался он совсем по-дружески.

— С учетом того, что я не спала всю ночь, голодна и сердита, то вполне терпимо.

— На мэтра или на меня? — он кинул быстрый взгляд поверх огня, но тут же вернулся к пробирке, добавляя туда какие-то жидкости. — В ваши с мужем дела я не полезу, конечно, но в качестве извинения за собственную грубость обязательно предложу вам миску супа, когда мы закончим.

Звучало обнадеживающе. По крайней мере, предполагается, что это самое «после» вообще наступит. Я одернула рукав, встала, подошла к столу, с интересом рассматривая приборы.

— Так это вас следует благодарить за то, что мой муж делает настойчивые попытки превратиться в клочья дыма?

— Подобное упорство не может не радовать. Как его успехи?

— Видимо, меньше, чем он хотел.

— А ваши занятия магией?

— Боюсь, я безнадежная ученица.

— Значит, будем действовать наощупь, — он внимательнейшим образом изучил содержимое пробирки и удовлетворенно кивнул. — Мэтр, выпейте это.

Макс с трудом отлепился от стены и с сомнением покосился на бледно-розовый раствор:

— Меня часто называли кровопийцей, но не в прямом же смысле. Без этой мерзости нельзя обойтись?

— Эта мерзость, — нахмурился старик, — может замедлить ответную реакцию печати, а она будет, поверьте, гораздо сильнее прежнего. Эта мерзость — плод моих научных изысканий, на которые я потратил половину жизни. Эта мерзость — часть священной силы самого Солнечного. Я уже говорил: в этом доме ничего и никогда не происходит просто так. Что-то не устраивает — выметайтесь.

Вместо ответа Макс молча опрокинул в себя содержимое колбочки. Поперхнулся, закашлялся. Лекарь сухо кивнул:

— А теперь вы, фрои.

В следующее мгновение он перехватил мое запястье и прижал два пальца к тому месту, где когда-то была завязана брачная лента. Кожу словно кипятком окатило, из глубины проступили огненные знаки, идеально повторяющие ритуальный рисунок. Я дернулась, но цепкие пальцы старика впились в меня намертво.

— Тише-тише, ничего особенного, простая активация. Мэтр, мне нужно видеть вашу печать.

Макс покорно разделся и повернулся к нам спиной.

— Что за..?

Печать, прежде выглядевшая тусклым контуром, буквально горела всеми оттенками алого и золотого. Рубцы, что прежде казались обычными шрамами, сияли, как вшитые под кожу раскаленные нити. Не могу сказать, что запомнила все детали, но готова была поклясться, что в прошлые разы клеймо выглядело в разы менее пугающе.

Штрогге покачнулся и ухватился рукой за спинку кресла:

— Его величество слегка не рассчитал силы. Надеюсь случайно, но от этого не легче.

— А я-то думаю, что за спешка, — помрачнел лекарь, отпуская меня и ощупывая плечо линаара.

Я непонимающе переводила взгляд с одного мужчины на другого:

— Это сделал Фердинанд? Но зачем? И почему она так выглядит?

Макс не ответил, объяснять пришлось лекарю:

— Потому что раньше она сдерживала, а сейчас — убивает, — он поскреб пальцем нос, потом закатал повыше рукава и обернулся ко мне. — Что ж, фрои. Если не планируете в ближайшее время стать почтенной вдовой, прошу выполнять в точности, что я говорю.

***

Чужие холодные пальцы сжали мои виски, кожу словно сотней крохотных иголочек укололо.

— Не оборачивайтесь на меня, смотрите на печать. Расфокусируйте взгляд и прекратите думать о посторонних вещах хотя бы на десять минут. Страх и мельтешение эмоций отвлекают. Вы же почти герцогиня, а не суеверная деревенская баба, нечего так дергаться, вас готовили к… А, да много к чему. Извольте сосредоточиться.

Человек за моей спиной шумно потянул носом и забормотал слова священного гимна, мне же не осталось ничего иного, кроме как терпеливо ждать. Впрочем, недолго.

Едва с его губ сорвалось завершающее «истинно», как что-то в окружающем мире неуловимо сдвинулось. Нет, мы по-прежнему находились в скудно обставленной комнатке убого дома, но в то же время словно бы вне её. Кресло, стол, шкафчик, даже окно — всё это стало плоской декорацией, нарисованной талантливым художником. Я удивленно моргнула и подняла к глазам собственные руки, дернулась в попытке обернуться, за что тут же получила увесистый пинок коленом:

— Да не дергайся же ты! И так связь едва прощупывается, — его пальцы впились в меня еще сильнее, вынуждая держать голову прямо. — Только на печать, поняла?

Но я все равно продолжала оторопело рассматривать мужа и украдкой — саму себя сквозь одежду, ставшую призрачной и похожей на тающий дым. Тело Штрогге выглядело так, будто было соткано из тысяч тончайших нитей, переплетенных между собой, как в шелковом полотне. Часть из них светилась и переливалась всеми оттенками от бело-золотого до раскаленно-алого, другая, серая и безжизненная, пряталась среди сполохов света. Вот Макс вдохнул — в районе груди разлилась слепящая белизна, сердце вспыхнуло алым, толчками разгоняя сияние до самых кончиков пальцев. Я видела едва уловимые сполохи, пронизывающие мышцы при любом движении, и так же четко видела, как свет меркнет и теряет силу, соприкасаясь с серыми нитями.

Но удивительнее всего выглядело клеймо. То, что в реальности горело и полыхало, сейчас выглядело угольно-черным уродливым пятном, тянущим во всем стороны скрюченные и колючие отростки. Зрелище было настолько пугающим, что я со свистом втянула воздух сквозь сжатые зубы.

— Увидели, да? — довольно проскрипел старикашка. — Вот это настоящая мерзость. Она как плющ на живом дереве: тянет соки, пускает корни, расползается везде, куда только способна дотянуться. И пьет, пьет, пьет, пока дерево не засохнет на корню.

— Это действительно магия моего рода? — голос понизился до шепота. Поверить в реальность того, на что смотрят мои глаза, оказалось сложно.

— Это истинное обличье мира. Сложно объяснить все детали, но если очень грубо, то живое светится, мертвое рассыпается прахом. Линаары, жрецы солнечного, королевские отпрыски и пьянчуги в трактире, дети Фазура, наследники Солнечного с точки зрения жизненного цикла совершенно одинаковы, и все мы в той или иной степени — свет. Будь вы колдуньей или хотя бы инициированным магом, вы бы могли заметить это и раньше, но увы. Считайте, что были близоруки, как крот, а теперь смотрите на мир через оптические линзы.

— И эти линзы сделали вы?

— Эти линзы и есть я, тот, кто полностью владеет благословенным даром.

— Тогда зачем вам моя помощь?

— Потому что видеть и иметь возможность что-то изменить — не одно и то же. Вы с мужем связаны в некое подобие целого, а королевская кровь, фрои, — часть его печати. Чтобы выковать заготовку кузнецу нужна не только сила и кусок металла, но также жаровня, молот и наковальня.

Штрогге хрипло выругался, по его телу прокатилась судорога боли, которую я почувствовала только легким отголоском. Лекарь вновь усилил хватку и торопливо зашептал молитву. Мир качнулся и сдвинулся еще раз. Звуки обычного окружения отдалились и стали тише, зато комната наполнилась отчетливым звоном. Многоголосым и нестройным, как бывает, если разом тронуть струны лютни. Печать на плече Макса дрогнула, расслоилась и внезапно рассыпалась на сотню фрагментов, которые медленно закружили в воздухе между полом и потолком. Отделившись от тела они наполнились светом и теперь бросали на стены мебель причудливые блики, словно огни, сошедшие с мачт кораблей в грозовую погоду.

Большая часть была мне совершенно незнакома, но некоторые отдаленно напоминали знаки, что показывал мне Штрогге: боль, огонь, холод. За спиной раздалась восхищенно-похабная тирада, однозначно дающая понять только две вещи: что лекарь раздосадован, и что дело несколько хуже, чем ожидалось.

— Фрои, попробуйте-ка прикоснуться к символам «кровоток» и «держать» и повернуть каждый на четверть круга по часовой стрелке.

— К-каким именно символам? — прозвучало жалобно. — Я не знаю их начертаний.

— Песья задница! Левый верхний на уровне плеча и вот тот бледно-золотистый, мерцает еще. Плеча я сказал, а не груди. Вы вообще меня слушаете? Коснитесь хотя бы одного.

Я послушно протянула руку, однако мои пальцы беспрепятственно прошли сквозь светящуюся руну, что вызвало у старика новую порцию возмущений.

— Тяните её на себя, зовите, старайтесь придать ей вес и плотность, — сыпал он советами, — я не смогу держать контакт вечно, время уходит, фрои. Попробуйте услышать её звук, напеть его тон, это даст вам контроль. Боги! Вы и впрямь безнадежны.

— Знаете, до сегодняшнего утра я вообще не знала, что бывает так. Лучше помолчите и дайте мне сосредоточиться, — огрызнулась я.

— Сюзанна, — спокойный голос Макса ворвался в наш диалог вороньим карканьем. — Эти знаки начертаны той же кровью и силой, что течет в твоих жилах. Они принадлежат тебе по праву рождения наравне с титулом, они — это ты. Не борись с ними, не пытайся заставить, просто почувствуй.

Я на мгновение зажмурилась, прогоняя нахлынувшую ярость и обиду. Макс прав, как бы то ни было, у меня есть все исходные, чтобы совладать с этой проклятой магией.

На то, чтобы суметь прикоснуться к знакам, у меня ушло не менее получаса. На то, чтобы выполнить все указания старика — еще час. Многое приходилось переделывать и менять прямо на ходу, ведь оказалось, что «течь» и «гореть» всегда должны стоять в противофазе и отдельно, тогда как «трансформация», «память» и «активировать» — только в группе и только в этой последовательности.

Штрогге вынес все эти издевательства молча, хотя каким-то шестым чувством я улавливала, что ему становится всё хуже. Один раз я рискнула указать на это лекарю, но тот презрительно фыркнул:

— Печать проникла в каждую часть его тела. Её отростки тянутся практически ко всем органам и конечностям, а мы вырываем её с корнем там, где это только возможно. Если кто и выдержит подобное, то только дитя Фазура.

— Мы сможем уничтожить её полностью? — с тревогой спросила я, заметив, что Макс уже без стеснения уселся на пол и обессиленно уперся головой в жесткое сиденье.

— Я бы хотел, фрои. Это было бы величайшим достижением и вершиной моей карьеры, — в голосе его звучала тоскливая радость, — но этого не будет. Ваше воздействие на знаки существенно, но снять клеймо, не убив, может лишь тот, кто полностью признан магией крови. И это, увы, пока не вы. Заканчиваем.

Он вновь собрал элементы клейма в единое целое, вернул печать на место, забормотал молитву, дожидаясь, пока угаснет всякое мерцание и магические сполохи. Я облегченно вздохнула, понимая, что от жуткой багровой печати осталась едва ли четверть.

— Ха! — старик с гордостью очертил оставшиеся символы пальцем. — Ставлю галон пива против стакана кислой браги, что вам предстоит узнать много нового о своих новых возможностях!

В этот момент Макс вдруг хрипло застонал и обхватил себя руками. Несколько раз по его телу прошла болезненная судорога, а потом он рухнул на пол. Рот линаара раскрылся в немом крике, тело выгнулось и потеряло свои очертания. На месте человека образовался сгусток бешено вращающегося сгустка тьмы и света.

— Назад! — старик отшатнулся и потянул меня в сторону.

— Что происходит? Это мы сделали?

— Нет.

Вовремя. Длинное и гибкое щупальце тьмы со свистом рассекло воздух там, где мы стояли секунду назад. На полу осталась глубокая трещина, словно кто-то рассек толстенное дерево огромной секирой. Я в ужасе зажала рот рукой и прижалась к стене.

Бесформенное нечто сжалось, обретая контуры и вес. Царапнули по полу длинные когти, поднялась дыбом серо-черная шерсть на загривке, половицы жалобно всхлипнули под массивной звериной тушей. Волк припал на передние лапы, будто перед прыжком, потянул носом воздух и угрожающе зарычал, обнажая острые белые зубы.

— Не шевелитесь, — едва слышно шепнул мне старик, вычерчивая дрожащей рукой символы, призванные, очевидно, защитить нас, если разум зверя пересилит человеческий.

Я же замерла, неотрывно рассматривая серые, совершенно человеческие глаза и белесый шрам, отчетливо проступающий сквозь дымчатую шерсть. Левая рука сама собой легла на запястье, все еще покрытое светящимися брачными символами. Волк умолк, моргнул и вновь потерял очертания, превращаясь в дикую помесь человека, крылатой твари с завитыми рогами и бесформенных, тающих под порывами невидимого ветра клочьев дыма.

— Дитя Фазура, — восхищенно прошелестело за спиной. — Так вот что дает изменчивая кровь праотца демонов! Мэтр, вы нас понимаете?

Фигура медленно склонила увенчанную рогами голову.

— Вы должны постараться вернуться к более привычному виду. Сможете?

Дым уплотнился, крылья и завитки дыма растворились бесследно, среди серого завихрения обозначились знакомые черты лица. Однако эта трансформация оказалось для него чрезмерно сложной. Магия выпустила линаара из своих объятий резко, будто выплюнув. Человек, вновь обретший форму, рухнул на пол и зашелся кровавым кашлем. Попробовал встать, потерял равновесие, опустился на колени, согнулся пополам, держась за живот.

— Макс!

Освободившись от хватки лекаря, я бросилась к тяжело дышащему мужу. Алая капля крови, попавшая мне на ладонь, буквально прожгла руку насквозь. Я вскрикнула от неожиданности и отшатнулась. Что за дрянь, снова?! Значит, тело линаара считает происходящее с ним смертельно опасным и защищается единственно доступным способом: убивает. А это значит что...

— Мы не исправили печать.

Макс скорчился на полу, скребя пальцами по половице, как раненый зверь.

— Кажется, она тут ни при чем.

Старик метнулся к столу, вырвал из стойки длинный стеклянный стержень, отпихнул меня в сторону и склонился над Штрогге, макнув стекло в кровь, которой натекло уже порядочно.

— Тишина!

Палец ударил по стеклу, комната наполнилась звоном, рассыпавшимся на десяток полутонов разной громкости и чистоты. И всё бы ничего, но один из них — дребезжащий, неправильный, словно бы ржавый и ранящий — звучал громче всех. Моя способность воспринимать магию таяла с каждой секундой, однако то, что это не предвещает ничего хорошего, я поняла без долгих пояснений.

— Это яд, фрои. И не его собственный. Эй, — он обмотал руку полой халата и от души хлопнул по окровавленной щеке. — Вы что-то ели или пили в последние двенадцать часов?

Глаза Макса остались закрыты, его тело выгнулось дугой в мучительной судороге.

— Дайте ему противоядие! — мой голос сорвался, пустив от волнения знатного петуха.

— От чего, фрои? Это стрихнин, болиголов, вытяжка из чемерицы, магическое проклятие или всего понемногу?

— Мне-то откуда знать?!

— А что вообще происходило до того, как вы явились сюда?

Осознание рухнуло на голову ледяной водой. Покушение на королеву, срочный визит во дворец, гибель наследника, расследование — и человек, становящийся всё более и более неудобным в роли мужа племянницы короля и свидетеля творящихся при дворе преступлений. Кто бы ни желал главному палачу смерти, сегодня ночью он был на расстоянии вытянутой руки от Штрогге.

— Нет-нет-нет, — я обхватила лицо линаара, пытаясь дозваться до гаснущего сознания словами, мысленно, да хоть бы магией, сделавшей нас мужем и женой. Без Макса мои шансы вернуть украденную жизнь и свободу стремительно таяли. — Не смей, слышишь? Ты не выполнил данного обещания, мы заключили договор, помнишь? — на глаза навернулись слезы. — Ты не посмеешь уйти вот так, едва получив свой желанный кусочек свободы. Прошу… Я обещала помочь, позволь хотя бы попробовать выполнить свою часть сделки. Ты же дитя Фазура, тебя не может убить такая ерунда. Макс!

Мой взгляд скользнул по стойке с бесполезными пробирками и хитрыми устройствами и вдруг задержался на небрежно сброшенной одежде Макса.

— Твою ж!

Он должен быть тут, точно должен! Дрожащими руками я нащупала в одном из внутренних карманов заветный алмазный пузырек. Рискуя обжечься еще раз, рванула крышку, склонилась над мужем. Лекарь, угадав мою задумку, заставил Макса разжать стиснутые челюсти.

Один, два, три, четыре, пять. Последняя капля маслянистой темной жидкости стекла по горлышку опустевшего флакона. Какого демона Штрогге не наполнил его полностью? Надо десять капель, тут как раз поместилось бы раза в полтора больше. Не похоже на моего такого предусмотрительного и осторожного мужа.

Разве что… Я моргнула, пораженная догадкой: их и было в полтора раза больше. Не знаю уж, почувствовал ли линаар яд или просто догадался, что он будет, поэтому выпил первую часть лекарства до того, как явился домой. Видимо, решил, что этого достаточно, или что печать убьет его быстрее, вот и потащил меня сюда как можно скорее.

Лекарь приложил два пальца к вене на шее Макса, посчитал пульс, прислушался к дыханию. Я с ужасом ждала судорог или еще чего-то подобного, но тело Штрогге наоборот обмякло, стиснутые в кулаки пальцы разжались, с лица сошла гримаса боли.

— Кажется, вы успели вовремя, фрои, — подтвердил мои выводы старик, медленно поднимаясь на ноги. — Хорошо, не хватало мне еще трупа посреди лаборатории. Устроили тут безда знает что.

Я наградила его тяжелым взглядом. Приду в себя, поем и высплюсь — убью лично. Только сперва вытрясу все о том, что тут произошло, и откуда у грязного лекаришки из подворотни такие знания и способности.

— Его надо перенести на кровать.

— Вот еще, — фыркнул он. — Дам вам одеяло и поищу половик поплотнее. Придет в себя — и убирайтесь, мне проблемы с городской стражей не нужны. Хотя нет, вот еще, — он прохромал в коридор, повозился там у двери кладовки. Что-то хрохнуло, стукнуло, в комнату вкатилось простое деревянное ведро, следом прилетела половая тряпка. — Вода в колодце на заднем дворе. Уберитесь тут, фрои, наука не терпит грязи и крови.