Триумф королевы, или Замуж за палача (СИ)

Глава 26. Макс

В этой части дворца Максу еще не приходилось бывать. В комнате начальника королевской стражи — да, в день, когда он еще мальчишкой решился на первый побег. В кабинете его величества Фердинанда, для личного знакомства, сразу после коронации — тоже, пусть тайно, а путь туда не запомнился из-за плотной повязки на глазах. И два года спустя, в день прибытия ко двору принцессы Ванлиата, в парадном приемном зале. Макс занял место среди людей тайной службы и дворцовых стражников. Тогда его лицо еще не обезобразил шрам, а тщедушная и тощая не по возрасту фигура не привлекла бы излишнего внимания. Это был, пожалуй, первый и последний раз, когда линаару позволили находиться так близко к цвету и гордости королевства: лидорской аристократии. До этой ночи.

Теперь же никто не попросил его закрыть лицо капюшоном, не повел коридорами для слуг, не предложил хотя бы для вида набросить на плечи плащ стражника. Макс досадливо потер переносицу. Быть средством устрашения ему было не внове, но не среди кружевных рюшей, золотой лепнины, дорогих ковров, мебели, обитой бархатом, и прочей бесполезной ерунды.

— Куда мы идем? — негромко поинтересовался он у бритоголового.

— В приемную её величества.

— Зачем?

— Мне не сообщили. Приказано проводить.

Ощущение беды дохнуло в лицо, стоило Максу переступить порог комнаты, залитой ярким светом свечей и ламп. Король был тут, как и амарит, канцлер, незнакомец в ванлиатском наряде, видимо, посол или какой-то родственник королевы, несколько суетящихся мужчин с нашивками лекарей на одежде, насмерть перепуганные слуги и стайка придворных дам, бледных, как сама смерть. Большинство даже одеты были небрежно, с наскоро подобранными волосами, в домашней обуви, похоже, их, как и самого Макса, привели сюда в спешке.

Штрогге скользнул по женщинам равнодушным взглядом, пытаясь понять, что происходит, но задержался, приметив среди совершенно незнакомых лиц хорошо узнаваемые черты: отливающие медью кудри, глаза цвета лесного озера, горящие на щеках веснушки. Ошибки быть не могло: Камилла фон… А, не так и важно.

Имя всплыло в памяти само собой, когда девушка, привлеченная суетой, обернулась в его сторону. Замерла, разумеется узнав. Пальцы рук, плотно переплетенные в замок, дрогнули, в глазах плеснули удивление и испуг. И еще понимание, что ничего хорошего его визит не сулит. Она бросила быстрый взгляд на всхлипывающих дам на соседнем диванчике, потом снова на него.

Штрогге едва заметно качнул головой: молчи, никому не нужно знать о нашем знакомстве. Умница Камилла поняла, опустила глаза и поджала губы, вот только на лице застыло выражение печали и жалости. Интересно, к кому. Явно не к себе или мэтру.

— А вот и вы, — канцлер Глосси подхватил Макса под руку и повлек в сторону. — Боюсь, мой друг, не могу пожелать вам доброго вечера, ни даже пообещать спокойной ночи, — он отхлебнул вина, поперхнулся, чуть не расплескав содержимое тяжелого серебряного бокала. Штрогге пришлось перехватить у него питье и от души хлопнуть по спине. — Вообще не знаю, — прохрипел канцлер, — когда нам теперь удастся насладиться покоем.

Макс проводил взглядом двух служанок, несущих в дальнюю комнату медную бадью с горячей водой, выскочившего им навстречу помощника лекаря в балахоне, перехваченном фартуком. Острый взгляд палача безошибочно распознал на белой ткани побуревшие пятна крови.

— Что тут происходит, — тихо поинтересовался он, отставляя бокал подальше. Что-что, а пристрастие канцлера к выпивке не пойдет на пользу разговору.

— Королева, — горестно прошептал Глосси. — Покушение. Кто-то пытался её отравить. И, боюсь, всё более чем серьезно.

Из за закрытой двери донесся едва слышный стон, затем топот ног. Разговоры в приемной стихли, все взоры обратились к створкам, однако никто из них так и не вышел. Фердинанд выругался вполголоса и уперся кулаками в подоконник, низко опустив голову.

— Подробности.

— Ай, — возмутился канцлер, высвобождая стиснутую железной хваткой Макса руку. — Не дробите мне кости, я и так вот-вот рассыплюсь. Подробности? Если бы я знал, — он сокрушенно покосился на отставленный бокал, но не потянулся к нему. — Вечер шел, как обычно, ну, разве что за исключением небольшого и весьма пикантного скандала на приеме в честь помолвки одной из фрейлин. В общем, её величество покинула торжество раньше времени, ушла к себе, приняла ванну, сказала, что не голодна и к ужину не выйдет. А потом ей стало плохо. Начался озноб, затем боли в животе, дурнота, лихорадка. Разумеется, тут же послали за лекарями, известили его величество. Что тут началось! Шум, крики, поиск виновных. Проверили все угощения, к которым она прикасалась, питье, лекарства… Увы, в одном из снадобий от дурноты, которые леди Агнес принимает с начала беременности, оказался подмешан яд. Заметьте, кем-то из очень близких друзей или слуг.

Брови Макса удивленно взлетели вверх. Ничего себе, а он-то думал, это в подвалах тюремного замка или в темных подворотнях опасно. Видимо, не настолько, как на начищенном до зеркального сияния паркете. Присутствие в комнате придворных дам сразу получило несколько иной оттенок.

Из-за двери вновь донесся протяжный стон. Жаньи дернулся и бросился на звук, однако навстречу уже спешил седовласый мужчина.

— Что там? — тяжелый голос Фердинанда заставил всех испуганно умолкнуть.

— Соболезную, милорд. У королевы выкидыш.

Лицо короля посуровело и застыло, одна из старших дам горестно зарыдала. Макс обернулся в её сторону, однако взгляд его задержался на стоявшей за её плечом блондинке с неожиданно холодными глазами. Забавно, что и Камилла обернулась именно к ней. Девушка была молода, к тому же одета в ослепительно красивое платье цвета золотистого перламутра, что на фоне некоторой взъерошенности остальных казалось странным. Линаар прищурился, всматриваясь в едва заметные магические завихрения, оплетающие всех присутствующих невидимой паутиной. Тревога, ужас, страх, злорадство, неверие и радость. Он присмотрелся внимательнее: конечно, утверждать наверняка было бы самонадеянно, но далеко не все из собравшихся испытывали такие уж однозначные эмоции.

— Что-то можно сделать? Я мог бы помочь, — вопрос амарита не заинтересовал Макса настолько, чтобы оторваться от изучения подозреваемых, а вот ответ заставил забыть о дамах и их тайнах.

— Нет, — лекарь качнул головой, — спазмы и повышение температуры тела привели к необратимым последствиям. Открылось кровотечение, увы, на таких сроках мы просто бессильны. Всё, на что можно надеяться, что избавившись от плода, она выживет. Однако не хочу вам лгать: шансов мало.

Посланник Ванлиата кивнул, будто лекарь подтвердил его догадки, молча поклонился:

— Примите мои соболезнования, ваше величество, — и вышел.

Его не задержали, не окликнули, очевидно не внеся в круг потенциальных отравителей. Жаньи бессильно опустился в кресло и уронил голову в ладони. Глаза Фердинанда же медленно разгорались огнем ярости:

— Уже выяснили, что за яд?

— Адонис, белладонна и еще несколько менее токсичных компонентов. Настои королевы готовят ежедневно, и ручаюсь, что это не медленное отравление, как бывает при использовании других ядов. Возможно, злоумышленник хотел только добиться срыва беременности, но перепутал дозировку.

— Вот как? — Фердинанд повернулся к Штрогге, будто только что заметил его присутствие. — Что ж, удачно, однако, что тут собрались именно те люди, которые могут помочь окончательно прояснить ситуацию. — Он обернулся к слугам и придворным, не встретив ни единого ответного взгляда. — Каждый из вас так или иначе находился рядом с её величеством сегодня, надеюсь, вы понимаете, что это значит. Даю последний шанс: если вам есть, что рассказать, то сейчас самое время.

Не расскажут, это Макс понял почти мгновенно. Не столько потому что действительно виновны, сколько потому что знают, как можно извратить любое неосторожно сказанное слово или даже мысль. Интересно, сколько из них в тайне мечтали подлить королеве если не яд, то хотя бы рвотное? Сколькие знали об этом, сколькие готовы ткнуть пальцем в другого, лишь бы сохранить свою голову? Впрочем, Фердинанд понял это гораздо раньше — именно поэтому Штрогге оказался здесь, а не у себя дома.

— Я так и думал. Мэтр?

Камилла побелела, хотя, казалось бы, куда больше. Глосси хлопнул Макса по плечу и отодвинулся в сторону, вновь прикладываясь к вину:

— Ослиную ж задницу! — пробормотал он себе под нос. — Не хочу на это смотреть, боги, ну за что опять?

Макс тяжело вздохнул, чувствуя, как печать на плече наливается свинцовой тяжестью. Ярость Фердинанда вливалась в сознание, ломала волю и требовала беспрекословного подчинения: изорвать их в клочья, растерзать, сейчас, немедленно. Королю даже не надо было произносить что-то вслух, линаар мог поклясться, что слышит немой приказ в своей голове, и не видит ни единой лазейки для отступления. Он — инструмент, не человек со свободой выбора, пора бы уже это запомнить. И всё же, это Максу жить с этими воспоминаниями, осознавать каждое соприкосновение с чужим разумом, преодолевать боль его сопротивления, пропускать её через себя, вновь собираясь из осколков каждый треклятый раз. И потомуон не спешил.

— Что именно вы желаете знать? — уточнил, упрямо сопротивляясь давлению чужой воли. — Чем точнее будут вопросы, тем больше шансов получить верный ответ.

— Мне нужна правда. Кто, зачем, как заказал яд, кто его изготовил.

— Степень воздействия?

— Любая, — в глазах — холод, в голосе — равнодушие. — Время нежностей прошло. Покушение на королеву и убийство нерожденного наследника трона — это измена. Я не прощаю измен.

Одна из служанок тихо охнула и осела на руки подруг, да и остальные выглядели не особо бодрее. Макс едва сдержал рвущееся из горла рычание. Не прощаешь? Ну так возьми в руки клещи и сам сделай грязную работу, подонок. Надолго ли тебя хватит? Впрочем, тебя, может, и надолго.

И всё же ему удалось промолчать, более того: поклониться, выражая полную покорность и уважение, и только затем подойти вплотную, скрыв то, что должно быть сказано, от посторонних.

— Если позволите, — Макс старался говорить почтительно и спокойно. Нет, разумеется, он не сомневается в справедливости приказа, лишь указывает на возможности, которые могли ускользнуть от августейшего внимания под влиянием гнева. — Совершенно не обязательно проводить допрос тут, для каждого, тем более прилюдно. Мои силы не безграничны, а подобное... выматывает. Прикажите взять подозреваемых под стражу. Ночь в подземелье — достаточное испытание для девятерых из десяти, поверьте моему опыту.

Фердинанд развернулся к Максу — и тот едва не скривился от боли: руку прострелило до самого запястья, по спине волнами покатился жар.

— Вы смеете давать мне советы? В ваших интересах, чтобы всё закончилось быстро и у меня не возникло дополнительных вопросов, к примеру, к фрои Сюзанне. Или мне и с вами нужно говорить по-другому?

Макс едва зубами не скрипнул от досады.

— Нет, ваше величество.

— Вот и хорошо, — он обернулся к женщинам: — Леди Камилла, вы первая, прошу. Вы так много сделали для своей королевы в последние дни, хочу быть уверенным, что не слишком много.

Ками поднялась, нервно одернула платье, растерянно оглянулась по сторонам в поисках защиты. Увы, напрасно. Вокруг нее сразу образовалось пустое место: одни отводили глаза, другие затихли, радуясь, что пока не их очередь. Вряд ли их предупредили, что их ждет на самом деле, однако люди инстинктивно реагировали на линаара, как на неизвестного и опасного хищника. На негнущихся ногах Камилла подошла немного ближе, сделала неловкий реверанс, произнесла едва слышно:

— Как прикажете, ваше величество. — И обернулась к Максу: — Простите, я... не знаю, как дальше... Что от меня требуется?

Твою ж мать!

Рука сжалась в кулак так, что черная кожа перчаток мерзко скрипнула. Это просто приказ, просто работа, которую можно сделать быстро и точно. Он может быть предельно аккуратен, но, увы, не может не сделать ничего. То, что палач и жертва знакомы, дела не меняет. Да и как знакомы? Обменялись парой неловких фраз. А теперь вот этот открытый, но всё понимающий взгляд, будто она знает, что вырываться, бежать и сопротивляться — значит только усилить агонию.

И почему в его жизни всё настолько мерзко оборачивается?! Твою ж безднову, демонову, подзаборную мать!

— Пусть все выйдут, — Штрогге и сам не узнал свой голос, таким низким и хриплым он стал. Дышать резко стало нечем, горло пересохло.

— Они останутся, — холодно отозвался Фердинанд.

— Они выйдут, — огрызнулся Макс. — Они — помеха. Их мысли и страхи мешают. Вы потребовали, я исполняю. Если хотите ответов, не мешайте мне делать мою работу, — плюнь он под ноги королю, это бы не выглядело так оскорбительно. — Все посторонние — вон. Даже лекари.

Минуту поколебавшись, Фердинанд кивнул. Одного за другим стража начала выводить придворных.

— Стойте, — внезапно произнес Жаньи, оторвав голову от сложенных рук. Его глаза подозрительно покраснели, но похоже, что он уже справился с самыми сильными эмоциями. — Кто исследовал яд? Какой у него срок действия?

— Симптомы должны были проявиться спустя минут двадцать после отравления. Максимум — полчаса.

— А когда принесли то лекарство от дурноты, вы сказали, что его готовят ежедневно?

— Да, во второй половине дня, — подтвердил лекарь.

— Камилла фон Гобстрот невиновна, — амарит закрыл глаза и устало откинул голову на спинку кресла, словно собирался уснуть. — Её даже не было в покоях королевы в это время, она уехала прямо с приема, увезла этого идиота, Карла Мейдлига. Он изволил явиться на торжество в непотребном виде и нести пьяный бред, она великодушно вызвалась позаботиться о его душевном и физическом здоровье. И, насколько я понимаю, оставалась дома до того момента, пока за ней не явилась люди канцлера. Это могут подтвердить десятки свидетелей: стража, слуги, возницы, да хоть садовники в оранжерее. Верно?

Он повернулся к Ками, и та, к огромному облегчению Макса, торопливо кивнула несколько раз. Федринанд прищурился, будто сомневался в словах собственного фаворита.

— Мы напрасно теряем время, — нажал Жаньи. — А между тем у меня масса вопросов к настоящему виновнику или виновнице.

Король тяжело вздохнул и бросил:

— Вы свободны, леди Камилла. Отправляйтесь домой, однако вам запрещено покидать город без моего личного разрешения. Любая попытка нарушить этот приказ будет сочтена признанием вашей причастности к покушению. Это понятно?

— Д-да, ваше величество, — произнесла она едва слышно.

Король кивком указал на дверь, где все еще толпились невольные зрители, мол, вон отсюда. И тут Макса уколол чей-то острый, полный ненависти взгляд. Чутье линаара сработало раньше, чем разум: тонкая игла магии сама собой рванулась на яркий вкус чужой эмоции.

— Ой, — тишину разорвал удивленный вскрик юной блондинки в роскошном платье. Жемчужное ожерелье на её шее со звоном лопнуло, бусины покатились по полу.

— Марта Стейн, — губы Фердинанда исказила кривая улыбка. — С вами мне тоже было бы очень интересно поговорить начистоту. Не откажете?

***

Чтобы попасть в её воспоминания не пришлось прикладывать особых усилий. Вряд ли эта миловидная куколка вообще интересовалась тем, что такое послойные барьеры, как выстраивать мысленную защиту, да и что в принципе может сделать с чужим разумом толковый менталист.

В её мыслях пестрым ворохом громоздились планы на поход к куаферу и модистке, сплетни и подслушанные по углам обрывки чужих разговоров, страх перед деспотичным отцом и презрение к подавленной его вечными придирками матушке. А еще ненависть к Агнес за то, что будучи женой Фердинанда, она не может отказаться от внимания Жаньи: вздрагивает, заслышав его голос, улыбается, если он украдкой касается её плеча, в толпе придворных ищет взглядом вовсе не супруга, а амарита. Разве такая женщина имеет право быть рядом с королем? Видит Солнечный, Агнес не может выполнить свой долг, потому что её показная верность — по сути измена брачным клятвам. Внимание же короля к Марте вызывало у последней чистый, почти детский восторг, равно как чистую и такую же детскую обиду — его нежелание признать очевидное и произнести «те самые», заветные слова.

Ей нравилось быть в его постели. Ощущать его ласки, чувствовать силу рук и жар поцелуев. Нравилось чувство наполненности, когда Фердинанд брал её сзади на столе или лицом к лицу на мягких простынях, нравилось прижиматься к его груди, ласкать сильные плечи, сжимать крепкие ягодицы, ощущая резкие толчки внизу живота. Стонать от удовольствия, закусывая губы, упиваясь тем, как тяжело он дышит, с какой страстью терзает поцелуями её роскошную упругую грудь и тонкую шею. Нравилось, что даже после близости в нем не появлялось ленности, что можно продолжать любоваться мягкой грацией хищного зверя. И нравилось чувствовать эту острую, режущую и такую сладостную боль подчинения кому-то по настоящему могущественному, великолепному, ослепительному. Тому, кто однажды всё поймет и сделает её не просто шлюхой, а женой и матерью наследников трона.

Ради этого она могла перетерпеть шепотки в спину. Согласилась опуститься на колени перед соперницей. Ради этого решилась убивать.

— Борсучий переулок, дом восемь, лавка мастера Эйментуса Феллисио Ротге, южанина с островов. Заказ изготовлен и передан с посыльным, обычная доставка среди десятков обычных заказов. Аптекарь был уверен, что готовит стандартное средство для камеристки, оказавшейся в нежелательной тягости. Оплата в золоте наперед, цена стандартная. Больше никто о задуманном не знал, слишком опасно, что разболтают. Яд подмешан собственноручно, сразу, как горничная принесла свежий настой…

Как и всегда, Штрогге пересказывал чужие воспоминания с механической точностью и полным беспристрастием. Какие уж тут оценки и суждения, когда голова словно налита чугуном, в разум все еще отчаянно пытается отделить собственные воспоминания от чужих, да еще и искаженных болью.

Глосси молча пил, не забывая при этом тщательно следить за записывающим всё секретарём, король сверлил взглядом запертую дверь в спальню супруги, Марта, сжав ладонями виски и мерно раскачиваясь из стороны в сторону, сидела прямо на полу. В её остекленевших глазах плескались отчаяние и ужас пережитого.

— Сообщники? — голос Фердинанда не выражал ровным счетом ничего.

— Нет.

— Другие жертвы отравления?

— Их не должно было быть.

— Что дальше?

— Она должна была уехать сегодня вечером, с королевой осталась бы Камилла, чья верность короне и так под сомнением. Однако после выходки барона Мейдлига всё пошло наперекосяк, а королева отослала всех дам, заменить или хотя бы вылить испорченное лекарство оказалось невозможно, — только произнеся это Макс начал ощущать собственные эмоции по отношению к происходящему. Вот же мелкая дрянь! И ведь ни капли не дрогнула, зная, чем это обернётся для Ками. Более того, была уверена, что наглая выскочка, жена торговца и подруга государственной преступницы, заслуженно вернётся туда, где ей и место: в подвалы, коих она избежала по нелепой случайности. А Марта получит свободу от навязанного жениха, вернется ко двору и займет место подле возлюбленного.

— Это все? — Фердинанд, наконец, оторвался от созерцания запертых дверей.

— Да.

В ушах всё еще звенело от напряжения, но Макс радовался хотя бы тому, что не придется допрашивать остальных: на дежурное предложение секретаря опровергнуть сказанное, Марта Стейн только помотала головой и поставила на бумаге кривую подпись. Что ж, по крайней мере, она трезво оценила свои шансы, точнее их полное отсутствие.

Появившийся за плечом Глосси молча сунул в руку Максу бокал вина.

— Давайте-ка пару глотков и отойдите к свету, а то на нас смотреть страшно: не глаза, а черная бездна.

Макс заставил себя сделать несколько глубоких вдохов, подавляя острое желание засунуть непрошенную заботу канцлеру в задницу. Что, не нравится наблюдать за работой линаара? Так и ему не нравится. Казалось бы, столько лет прошло, мог бы привыкнуть и просто делать то, чему его учили. Так было бы проще.

Жаль только, что привыкнуть не выходило.

— Ваше величество, — Глосси нервно сглотнул и попятился от Штрогге подальше. — Если вы позволите, я немедленно займусь окончанием расследования. С аптекарем мои люди поговорят сами, они же передадут баронессу под охрану в замок.

— А вот и нет, — подал голос Жаньи. Все время, пока длился допрос, амарит просидел неподвижно в своем кресле, внимательно наблюдая, но не делая попыток вмешаться. Теперь же встал, подошел к скорчившейся на полу девице, рассматривая её со странной смесью гадливости и удовлетворения. — Я уже говорил, что чувствовал влияние яда прежде, и это не первая сорвавшаяся беременность королевы. Как давно вы при дворе, Марта?

Девушка судорожно вдохнула, словно вынырнув из-под толстого слоя воды. Взгляд её далеко не сразу стал осмысленным, а голос прозвучал растерянно:

— С тринадцати лет, милорд. Но это не имеет значения, ведь…

Жаньи отвесил ей звонкую пощечину, заставив умолкнуть:

— Не вам решать, что имеет значение, а что нет, — прошипел он. Тонкие черты лица амарита исказила гримаса ярости, темные глаза метали молнии. — Что, если прежние неудачи — ваших рук дело? Что, если вы действовали по чьей-то указке, а не по собственной глупости? Что, если вы не идиотка, а хладнокровная, расчетливая сука? Мэтр Штрогге, вас не затруднит еще раз углубиться в воспоминания леди Марты, чтобы убедиться в её непричастности к предыдущим печальным событиям? — Жаньи обернулся к Максу с таким невинным видом, словно предлагал тому выезд на пикник или прогулку верхом. — Скажем, с момента её появления при дворе.

Макс едва зубами не скрипнул, понимая бессмысленность этого вопроса. Затруднит, еще как, и Жаньи отлично осведомлен о последствиях. Настолько глубокое воздействие на старые воспоминания неизбежно приведет к распаду личности подопытного, потере координации, связной речи, сумасшествию и боги знают чему еще. И хорошо, если сам линаар после сможет выйти из этой комнаты без посторонней помощи.

Марта, почувствовав, что дело принимает совсем безрадостный для нее оборот, часто-часто заморгала, по её щекам хлынули слезы:

— Видят боги, к большему я непричастна! — выкрикнула она, умоляюще глядя на короля. — Она все равно бы выкинула, не сейчас, так через месяц или два. Я виновна лишь в том, что помогла воле богов свершиться раньше. И сделала это только потому, что боялась потерять вас, потому что полюбила!

Возможно, она добавила бы что-то еще, но в этот момент дверь в спальню королевы открылась, и в приемную вошел лекарь:

— Хорошие новости: кровотечение остановилось, угроза жизни миновала. Леди Агнес в сознании, хоть и очень слаба. Мы дали ей успокоительные и обезболивающие, её нельзя волновать, да и долгие разговоры ей противопоказаны. И всё же королева просит зайти… — договорить он не успел: амарит, потерявший всякий интерес к Марте, потеснил почтенного врачевателя и скрылся за дверью, — … вас, ваше величество.

Король проводил Жаньи долгим взглядом, кивнул лекарю. Затем подошел к трясущейся от страха Марте, ласково приподнял её подбородок, всмотрелся в огромные от страха глаза.

— Поверь мне, прошу, — в её голосе прозвенела отчаянная, исступленная мольба. — Да, я ошиблась, но только потому, что хотела сделать счастливым тебя.

— Их было двое, Марта: дочь и сын, моя плоть и кровь, моя душа, моё наследие, — Фердинанд убрал руку и попятился, медленно провел ладонью по лицу, будто снял с него липкую паутину, отвернулся, на мгновение замер у дверей в комнату Агнес. Обернулся. — Что же это за любовь такая, что за нее надо платить жизнью нерожденных детей? Мэтр, она ваша.