У синего моря

Глава двадцать восьмая

С восхищением смотрел Иван, как пишет Матвей.

— Ты слова делаешь?

— Слова.

Иван тяжело вздохнул.

— Что вздыхаешь? Что-нибудь нехорошо?

— Хорошо, Матвей. Камень тут пропал, — приложив руку к груди, торопливо заговорил Иван, — сила выросла… Только… учить-то, Матвей, будешь?

— А как же, обязательно. У нас сейчас новая учительница приехала, вот с ней и поговорим.

— Женщина?

— Девушка.

— Ладно, пускай… А доктор — это много?

— Много, Иван.

— Учи меня много…

— Шкурки в магазин сдал?

— Сдал. Никита помог.

— Пока поживешь у Никиты, а там видно будет.

Еще в первый день внимание Ивана привлекло странное сооружение на берегу реки. Там женщин было много, они смеялись, громко разговаривали. Иван, никогда не видевший столько женщин, боялся к ним идти, а любопытство одолевало, и он решился. Приблизившись, понял, для чего это сооружение. Плоская большая крыша, с уклоном в одну сторону, закрывала от солнца и дождя столы, за которыми работали женщины, и площадку, вернее высокий дощатый настил, куда рыбаки выбрасывали из лодок рыбу. Иван поднялся по ступенькам на настил, заваленный свежей кетой, снял малахай.

— Мей! — громко поприветствовал он женщин.

— О! — разноголосо ответили те, с любопытством рассматривая неожиданного гостя. Они стояли внизу, крючками подтягивали на столики рыбу. Распластав брюшко, одним поворотом ножа вырезали жабры и вместе с внутренностями бросали в широкий желоб, икру отбирали в мелкие плетеные корзинки, а рыбу по узкому огороженному мостику подталкивали на следующий стол. Чистильщицы сбрасывали рыбу в огромное корыто с проточной водой, мойщицы мыли ее узкими жесткими щетками и бросали в носилки, только после этого рыба попадала на засольный стол, а затем в чан. Иван никогда не видел, чтобы так обрабатывали кету или горбушу. Матрена варила ее целиком, с внутренностями.

— Зачем так много людей, зачем рыбу в соль кладут? — поинтересовался Иван. Девушка в лыжном костюме и коротких резиновых сапогах, записывая что-то в тетрадь, в свою очередь спросила:

— А ты кто?

— Я Иван.

— А я — Маня. А рыбу солят для того, чтобы не портилась, ее повезут на материк.

Иван удивленно посмотрел на Маню, но спросить, что такое материк и зачем туда повезут испорченную, как ему казалось, рыбу, мешало мужское достоинство.

— Ты чей?

— Я свой, сам.

— Ты приехал?

— По речке прибежал.

— Зачем?

— Надо.

Вдруг что-то загудело. Иван сорвался с места, поскользнулся, упал. Все громко засмеялись. Это было уж совсем непонятно: и гудит страшно, и женщины смеются над мужчиной…

Маня помогла Ивану встать и, сдерживая улыбку, прикрикнула на женщин:

— Хватит вам! Совсем не смешно — человек поскользнулся. — Иван с благодарностью посмотрел на Маню. Лицо ее было как у многих женщин — широкое, скуластое, щеки ярко горели, только глаза такие же острые, как у Анки. Ему казалось, что они видят его беспокойное сердце. И не зная, что сказать, заметил:

— Зубы у тебя, как сахар.

— Мою щеткой. А это, чего ты испугался, в железную бочку бьют, сейчас обед будет, пойдем в столовую.

Непонятное слово — "столовая". Но Иван послушно пошел за Маней.

— Ты Анку знаешь? — спросила Маня.

— Знаю, давно.

— Вон она идет… Это она не про тебя ли говорила? Ты брат Данилы?

— Брат… — упавшим голосом ответил Иван и остановился. Такой Анку он еще не видел. Здесь она была как на бумаге, только живая и еще лучше. Нерпичьи торбаса приросли к земле, и не было силы у Ивана оторвать их. Первый раз в жизни он почувствовал себя слабым, беспомощным. Глядя в землю, судорожно ухватившись пальцами за кухлянку, он тянул ее от себя.

— Что с тобой? — встревожилась Маня.

— Кухлянка новая, тяжело маленько, давит…

— Еще бы… Тепло, а ты в кухлянке, костюм надо носить.

Иван не понял, что ему надо носить.

Анка обняла Маню за плечи, поздоровалась с Иваном. В темном костюме она казалась строгой и красивой.

— Иван! Ну вот и молодец! — Анка подала ему руку. — Отец уже говорил мне, что ты приехал. Что же к нам не пришел? Я ждала тебя.

— Ты ждала меня?

— Ну да.

— А ты пошто косы на голову кладешь? Женщины на спине носят, — неожиданно для себя спросил Иван.

Анка улыбнулась.

— Так легче. Ты знаешь, где мы живем? Приходи вечером, хорошо? Сейчас я к больному иду.

Анка ушла далеко, а Иван стоял и радостно думал: "Легкая, светлая и… ждала меня…"

— В столовую-то пойдешь? — спросила Маня.

Иван вздохнул, но согласился.

В столовой, кроме Ульяны, не было никого. Иван нерешительно поздоровался. Ульяна ответила ему. Она расставляла на длинном столе тарелки, резала хлеб.

— Садись за стол, — приказала Маня. — Сейчас я тебе принесу обед.

Иван послушно присел на край скамьи. Маня подала суп. Суп Ивану понравился, а когда принесли котлеты, он с недоверием посмотрел на незнакомую еду.

— Ты чего не ешь?

— Чаю жду.

Маня ушла за чаем. Иван решил взять котлеты с собой: пусть собака попробует. Прямо с тарелки спустил котлеты под кухлянку и подскочил от боли: они были горячие, обожгли голое тело.

Маня принесла чайник.

— Ты котлеты уже съел? — спросила она. — Еще хочешь?

— Нет, они горячие. Я пойду.

— А чаю? — удивилась Маня.

— Не буду пить чай…

Он вышел из столовой, развязал ремень, котлеты упали. Иван сердито пнул их ногой и пошел к Матвею.

Туман по-осеннему закрыл гладь реки, заклубился во впадинах гор и росой осел на камни, на траву. Над морем разгоралась рассветная полоска.

Всплакнула чайка, за ней другая. Мир просыпался. Рыбаки вышли на берег реки, собрали закидняк с колышков, где он сушился, сложили его на корму кунгаса и поплыли к устью.

Туман таял.

Иван думал: "Солнышко большое, горячие руки у него, хорошо обнимает… И счастье маленькое есть. Люди с ним, и с бумагой он говорить учится, и Анку каждый день видит, а люди гордо зовут ее "доктор". Иван похоронил маленькую Анку, грустно немножко… Грустить нет времени: с утра — лов, позднее он пойдет к Елене Анатольевне, вечером снова лов, а когда все люди уснут, Иван еще долго будет выводить буквы, запоминать их и уснет, довольный прожитым днем.

Кунгас упирается в каменистый берег, несколько рыбаков спрыгивают с него, травят один конец невода, крепко держат за канат, а кунгас идет по реке полукругом. Ловко сбрасывают рыбаки в воду невод. Пахнет свежестью, морским прибоем и кедрачом.

Описав полукруг, кунгас подходит к берегу. Рыбаки, разделившись надвое, начинают подтягивать невод. Вода бурлит, клокочет — это мечется рыба. Иван знает: скоро он будет с ног до головы мокрым, и не он один, а все, кто держит невод, пока рыбу не вычерпают в лодки. Лодки пойдут против течения, а с кунгаса снова будут закидывать невод. И женщины на берегу будут петь и смеяться, обрабатывая рыбу, а потом она пойдет на материк. Иван теперь знает это слово — на большую землю, туда, где нет моря…