Еще совсем недавно на этой песчаной полосе, где росла только жесткая трава осока, не ступала нога человека.
Сейчас по всему берегу горели костры. Их желтокрасное пламя слабо освещало пришвартованные к берегу кунгасы, склонившихся под тяжестью ноши грузчиков, груды кирпича, строительный лес, ящики с оборудованием.
Усиливался прибой, неустанно тарахтели катера, что-то кричали люди, и все это сливалось в глуховато-грозный переливчатый гул. С востока усиливался ветер, небо начинало синеть, и скоро забрезжила узкая полоска рассвета, отделила море от неба, отодвинула дальше и дальше его густую синь.
Раздался густой прощальный гудок парохода, и казалось, оттого, что уходит пароход, на берегу все притихло. Пламя костров угасло, о них никто не заботился. Люди смотрели на удаляющийся пароход, на их лицах были усталость, сожаление, потому что это маленькое звено — пароход — связывало их с той землей, которую они называли "большой". С уходом парохода эта связь нарушалась.
Иван тоже смотрел вслед пароходу. Уехал в Ленинград Анфим. Долго будет учиться, приедет доктором. Ивану тоже хотелось на большую землю, где так много загадочного, но он знал, что ехать туда ему рано, надо учиться здесь, надо построить этот завод, о котором он пока не имеет никакого представления. Он знает только одно: это будет большой дом, очень большой. В нем будут варить кету и горбушу, крепко закрывать ее в банки, а потом отправлять на Большую землю.
Анка тронула его за локоть, он обернулся.
— Ты пошто здесь?
— Письмо в Ленинград отправляла.
По волнам закачались узкие блестящие дорожки от первых лучей солнца. Иван посмотрел на свои ладони. В кожу въелась кирпичная пыль. И ему стало хорошо оттого, что руки были в этой пыли, что рядом стоит Анка, что здесь, на этом берегу будет строиться завод и он, Иван, тоже будет строить его.
— Ты очень устал? — спросила Анка.
Иван кивнул и тихо ответил:
— Я хорошо устал…
Анка улыбнулась. Она поняла его.
Пароход уже казался маленькой точкой. Анка и Иван, как бывало в детстве, взявшись за руки, долго смотрели вслед ему. Костры давно погасли, на небе разгоралась заря, появились первые чайки. В свежем утреннем воздухе их гортанный крик раздавался требовательно, словно призывал проснуться море и горы, и казалось, он проникал даже в самые затаенные глубины, где тоже была жизнь, которую надо разбудить.
И прошедшая утомительная ночь, и рассвет, и Анка рядом — все это наполнило душу Ивана неиспытанным чувством торжества, полноты ощущений, и, не зная, как выразить свое чувство, легонько вздохнув, он сказал:
— Чайки проснулись…