У синего моря

Глава седьмая

Весна шла торопливо, солнечные лучи немилосердно топили снег; он ворчливо сбегал мутными ручьями в речку; река неслась навстречу морю, на простор.

В устье волны сталкивались, бились одна о другую, вздымались; вверх взлетал фонтан брызг.

А горный поток все напирал и напирал, и, устав бороться, море на миг уступало, пропускало речную синь в свои зеленые просторы. Потом воды вновь сшибались в беспощадной схватке, как два смертельных врага.

Матвей с Егором спустились на берег. Стоял отлив, и по утрамбованному водой песку было легче идти, чем по размокшему дерну.

Не останавливаясь, Егор всматривался в далекую округлость моря.

— Ждешь? — спросил Матвей.

— Жду, так жду! Шесть лет не видел Анку… Девочка была, какая она теперь? Институт закончила, доктор…

— Да, Егор, врач нам очень нужен. Что, если она не захочет у нас остаться, уйдет на базу? Там лучше…

— Что ты, Матвей, как не захочет?

— После большого города у нас не понравится ей. В Ленинграде, знаешь, какие больницы?

— Построить надо. Дал бы комбинат плотников.

— Не думаю, чтобы отказали, а впрочем, кто его знает, они тоже много строят.

— Торопиться надо, Матвей. Директора бы застать.

— Да, солнышко высоко, да и нам далеко. Катер до зарезу нужен. Не приходилось бы столько времени на ходьбу тратить.

— Конечно, катер очень нужно, пожалуй, только… почему жену не надо?

— Ты что так, вдруг?..

— Анку вспомнил, жену вспомнил… Дети у тебя есть, мать им надо.

— Родной не будет, а чужая есть.

— Жалко тебя, молодой.

Матвей ничего не ответил, улыбнулся, подумал: «Эх, Егор, Егор, душа ты человек. Стариться стал помаленьку, виски побелели…» И вспомнил, как они познакомились несколько лет назад.

…Было уже поздно, кто-то осторожно постучал в окно. Матвей вышел, пригласил гостя войти. Вошел коряк небольшого роста, и даже в широкой кухлянке было видно, что он сутул. Длинные, спадающие на плечи волосы опоясывал через лоб узенький нерпичий ремешок. От продолговатых, но широко разрезанных глаз тонкой изморозью разбежались к вискам мелкие морщинки, из-за короткой верхней губы матово поблескивали крупные зубы, отчего казалось, что гость смеется.

Присев на корточки возле двери, он спросил:

— Ты — Матвей Логов?

— Да, я Матвей Логов.

— А я Егор.

— Очень приятно.

— Есть люди, говорят: «Хороший Матвей человек, светлый», шаман говорит: «Худой Матвей человек, пустой». Где правда — сам хочу знать. Только за это духи меня наказали, горе пришло, дочка заболела, шаман не хочет лечить, потому что я к тебе хотел идти, вот дочка и умрет, пожалуй…

— Ты дома ее оставил?

— Нет, здесь, в нарте лежит… совсем плохо ей…

Лицо Егора улыбалось, а по щекам катились крупные мутные слезы.

— Так что же ты сидишь, неси ее в дом быстрее!

Егор внес семилетнюю девочку. Пухлые, как у отца приподнятые губы девочки потрескались, на плотно закрытых веках часто вздрагивали густые длинные ресницы, сгущая синеву под глазами. Все худенькое, грязное тельце пылало жаром.

Матвей растер ее тельце спиртом, разжал зубы, влил теплого вина с аспирином, укутал.

И в который уже раз задал себе вопрос: почему он не врач? Сюда нужна целая армия врачей, чтобы вылечить этот маленький народ, приучить людей к чистоте, научить беречь свое здоровье. Но… на весь район был только один врач, да и тот за сто километров. Везти в Карагу больную девочку нечего было и думать. Вся надежда на спирт и аспирин. Матвей положил на грудь и спину спиртовый согревающий компресс, растер виски, ноги.

А за окном, придавив и укутав все светлое, тихо, но грозно чернела ночь. Ни луны, ни звезд. Казалось, только выйди за дверь — и ты провалишься в бездонную черноту. Изредка ветер шуршащим шепотом торопливо пробегал по крыше и, притаившись, затихал.

Егору чудилось, что сама смерть затаилась за большими окнами и ждет, ждет…

Тихо всхлипывая, он шептал:

— Анкой звать, одна она у меня… Женки-то нет, померла. Жалко шибко дочку-то… одна она у меня… — Он уткнулся лицом в колени, и плечи под толстой кухлянкой судорожно задрожали.

Уже под утро Анка тихо попросила пить.

— Дочка! — обрадовался Егор. — Давно молчала, много молчала…

— Ничего, Егор, теперь будет жить, температура стала спадать, значит, кризис миновал, а за доктором все же съездишь, мало ли что.

— Друг ты, Матвей, хочешь — нарту сделаю? Хорошо умею делать…

— Знаю. У Данилы покупал твои нарты. Ты дома мне помоги делать.

— Не умею, упадет, пожалуй, мой дом.

— Умеешь делать нарты, научишься и дома ставить, согласен?

Но не скоро еще пришел Егор и стал помощником Матвея.

Матвей внимательно посмотрел на Егора. Он мало изменился. Только вместо кухлянки он носит темный костюм да синюю косоворотку. Срезал свою косицу, а ремешок оставил. Он придерживает непослушные густые волосы, остриженные в кружок.

Егор заметил внимательный взгляд Матвея, спросил:

— Ты пошто на меня так смотришь?

— Вспомнил, как познакомились.

— А… Вот и комбинат.

— Да, пришли. Если бы ты знал, Егор, как не хочется мне снова просить, но что поделаешь, строить некому. В этом году надо подобрать в бригаду строителей сметливых парней и учить, учить.

Директор комбината Невзоров был у себя в кабинете.

— А, Матвей! Знаю, просить будешь. Чего тебе: стекла, кирпича?

— Ни того, ни другого, а просить буду.

— Иначе тебя и не затащишь. Так чего же тебе?

— Выручай, Анатолий Федорович, народу собралось много, строить надо, а плотников нет.

— Теперь понятно, почему пришел с Егором. Плотник плотника видит издалека.

— Это к рыбакам относится.

— Так вы рыбаки и есть, выудите все, что получше.

— Ну, так как?

— И куда бы мне от тебя откочевать, а?

— Теперь уж некуда, — засмеялся Матвей.

— Некуда… Сколько надо?

— Ну, хотя бы человек пять…

— Не смогу. Строим больницу, пекарню, клуб.

— Ну, так сколько же?

— Ты все только просишь, почему юколы зимой не дал?

— У самих мало было. В этом году дам сколько хочешь.

— Слово?

— Слово.

— Ну, ладно, отпущу троих. Идет пароход, среди вербованных должны быть плотники, тогда посмотрим.

Матвей подошел к окну.

— Растет комбинат, а ведь когда я начинал, одна избушка стояла.

— Строим помаленьку. Твое начало, мой конец.

— Ну, конца-то, пожалуй, тут не видать. Сейчас все приходится делать вручную, а вот построим электростанцию, тогда не придется людям на плечах таскать сельдь в Анапке, конвейеры будут. Да и обработка рыбы механизируется. Одним словом, проснется Камчатка.

— Так, значит, рыбу сам обрабатывать будешь?

— Голова кругом идет. Хоть бы с осени предупредили. Подумай сам, — Матвей отошел от окна, закурил, — икрянки нет, тары нет, икряного мастера тоже нет.

— Икряного мастера я тебе дам, тарой обеспечат, а икрянку строй.

— Начали уж. Пойдем, покажи людей.

— Э, нет. Пойдем сперва обедать. Мне от моей Натальи Петровны и так уж попадает, что ты редко заходишь.

— Сейчас не могу, сам знаешь: всюду один, и Егор ждет.

— Егор? А говоришь, покажи. Он наверняка отобрал самых лучших.

— Отобрал… Что они — олени?

— Олени не олени, а у вас место лучше, прямо курорт — зелень кругом, цветы, а мы в песке тонем. Сам бы к вам сбежал.

— Как же, вытащишь тебя. Ну, ладно, пойдем, а то ведь нам домой сегодня.

Когда Невзоров с Матвеем вышел, молодой белобрысый парень допытывал Егора:

— Платить как будете, мне это важно…

— Тебя, Митин, только плата и интересует, а ведь ты комсомолец, — перебил парня Невзоров.

— Так это ж главное, товарищ директор, я, можно сказать, за этим и ехал, коровенка худая, дом надо…

— За длинными рублями, значит?

— Ладно, платить будем хорошо. Ты скажи, как работать будешь? — спросил Матвей.

— Работает он хорошо, — ответил за парня Ильин — худенький старик небольшого роста. Матвей посмотрел на него и подумал: «Где только сила в нем держится? Разве что в бороде, уж больно велика».

— Что смотришь, человек? Не смотри, что тощ, сила в жилах у меня, — лукаво улыбаясь, представился Ильин.

— Уж не надумал ли и ты, Ильин, уйти от меня?

— Надумал, директор. Не жил я среди этого народа, интересуюсь.

— Интересуешься… А если я не разрешу?

— Дело твое, человек. Только, я думаю, какая тебе польза делать мне неприятность? Ты пойми, по воле-то красивее жить.

— Ах, Егор, Егор, что ж ты наделал? Лучшего плотника отнял.

— Так мы-то давно с ним друзья. Он плотник — я плотник.

— А может, останешься, дед, а?

— Слово я дал, не годится человеку перекидываться.

— Ну, что поделаешь! Я вот смотрю на Матвея и думаю: непременно сейчас будет катер просить.

— Так она, потребность-то человека, нескончаема, — ответил Ильин за Матвея.

Матвей рассмеялся.

Уже поздно вечером они прибыли домой.