У синего моря

Глава шестая

Следом за Иваном выехали в стойбища Матвей с Егором.

Подбитые белой жестью полозья скользили легко, но собакам было жарко. Они бежали, тяжело дыша, высунув длинные языки; старая шерсть рыжими клочьями повисла на боках, пятнами блестела новая.

Вдруг собаки с визгом и лаем рванулись вперед, снег взметнулся, заскрипел под стальным наконечником остола, завихрился. А виновник собачьего азарта — косой — тут же скрылся в зеленых кустах кедрача. Упряжки промчались еще несколько метров и сбавили бег.

Солнце начинало клониться к западу, торопливо скатываясь за длинные цепи гор, выпустило яркие оранжевые брызги, отчего белые вершины стали розовыми. Небо из синего делалось пепельным, длинные тени постепенно таяли, начинало темнеть. Меховая опушка одежды покрылась куржаком. Снег затвердел, собаки побежали резвее.

Скоро запахло дымом. Подъехали к стойбищу. Собаки подняли разноголосый лай, из юрт выбегали люди. Подходили к нартам гостей, здоровались.

— Мей, Матвейка!

— О! Это ты, Максим?

— Я пастуха тут нашел. Целый день говорил, шибко хорошо говорил. Некоторые люди в артель пойдут. Другие боятся. Шаман тут.

— Зачем он приехал? Лечить кого-нибудь?

— Пошто лечить? — удивился Максим. — Злых духов зовет.

— Для чего?

— Один парень сказал ему худое русское слово «жулик». Шаман рассердился. У парня заболел живот.

— Пойдем-ка, Егор, посмотрим, что с парнем.

В юрте пахло прелыми шкурами, терпким потом, собаками. Высокий старик с трахомными глазами подал Матвею маленький стульчик.

— Что с сыном, старик?

— Шаман злого духа вселил. Я просил: прогони. Шаман сказал: «Давай десять оленей». У меня есть только три.

Матвей прошел за полог. Рослый еще совсем молодой парень лежал, обхватив руками живот.

За эти десять лет, что Матвей жил на Камчатке, ему не раз приходилось сказывать помощь больным. И сейчас, осмотрев парня, поговорив с ним, Матвей встревожился: «Похоже на приступ аппендицита, но может быть и отравление. Шаман неспроста пугает злым духом».

В юрте собрался народ. Это еще больше встревожило Матвея. Он подозвал Егора:

— Мы должны спасти парня.

— За доктором ехать?

— Да. Скажи Лукашевскому, срочно нужна операция.

Старик дал Егору легкую нарту, запряженную двенадцатью собаками, и он уехал.

Надвигалась ночь, но люди не расходились. Окружив большой костер, молча, боязливо прислушивались к стуку бубна. Он гремел на все стойбище.

Завыла собака. Ей начала вторить другая, третья. Скоро вой подхватили все собаки стойбища.

Старик молчал. Но глаза его неотрывно следили за каждым движением Матвея и ждали…

Собаки наконец смолкли. Прекратил свое колдовство и шаман. Наступила тишина. А люди все чего-то ждали.

Парню становилось хуже. Крупные капли пота покрыли лоб, глаза ввалились, живот затвердел. Теперь Матвей уже был уверен, что это приступ аппендицита.

«На что же рассчитывает шаман? — думал он. — Ведь исход болезни может быть разным. Видно, плохи его дела, если решился на такой риск».

Шаман Хогай — старый знакомец. Шесть лет назад Матвей впервые увидел его. Артель только создавалась. И коряки то уходили, то приходили. В это трудное время, в самый разгар путины в реке вдруг стала дохнуть рыба. Огромные кетины всплывали, покачивая белыми брюшками. Матвей ничего не мог понять. За два дня из артели ушли пятнадцать семей: испугались наказания злых духов. Задачу помогла разрешить Авдеевна — она потеряла целое ведро негашеной извести. Матвей тогда догадался: рыбу кто-то глушит. Стал дежурить на реке по ночам. И только на третью ночь ему удалось поймать виновника. Это был Хогай. Тогда ему удалось скрыться. С тех пор они не встречались. Правда, не один раз был прострелен малахай Матвея, но кто старался, трудно узнать — тундра большая, кустов много.

И вот неожиданная встреча. Он вошел в юрту. Его пропустили к костру. Прищурив косые глаза, шаман прямо смотрел на пламя.

— Ты, говорят, можешь вылечить парня? Если через десять минут ему станет легче, ты получишь десять оленей, — предложил Матвей.

Хогай молчал.

— Ты хорошо по-русски умеешь говорить, Хогай, даже грамоту знаешь, почему сейчас молчишь?

Хогай встряхнул длинными, как у женщины, волосами и твердо ответил:

— Парень умрет.

— Я тебе предлагаю то, что ты просил у старика.

— Не надо. Пусть умрет.

— Не надо потому, что спасти парня не можешь.

Хогай порывисто встал, вышел из юрты. Вслед за ним один за другим стали уходить коряки. Скоро юрта опустела. Матвей не удерживал людей. Он знал — словами не докажешь.

Старик молчал.

Матвей устал. Хотелось спать, но он не отходил от больного: в эту ночь от Хогая можно было ожидать чего угодно. «Только бы скорее приехал Лукашевский, — думал Матвей, — только бы скорее!»

А парень изнемогал от боли. Иногда Матвею казалось, что он не доживет до утра, что он не доживет до приезда врача. Матвей выходил на улицу, напряженно всматривался в темноту, вслушивался.

Уже на рассвете, словно по команде, залаяли десятки собак. А вскоре у юрты остановилась упряжка.

Матвей помог Лукашевскому раздеться. Это был высокий человек. Волосы его поблескивали сединой, но глаза смотрели молодо.

— Ну, Илья Ильич, сегодня ты мой добрый дух, и ты должен быть сильнее злого.

— Если не перитонит… Но, надо сказать, свидания ты мне назначаешь так, что действительно приходится являться как духу.

Илья Ильич осмотрел больного.

— Будем надеяться на молодой организм, да и, кроме операции, выхода нет.

На холоде молча люди ждали, чем кончится этот поединок.

Старик стоял у самого входа. На короткие, под кружок остриженные волосы, падали редкие снежинки.

Матвей следил за пульсом. Вот уже наложен шов. Глаза парня закрыты, но бледные губы чуть-чуть улыбаются.

Лукашевский вышел из юрты.

— Ты — отец? — спросил он у старика. — Куропатку бы надо.

— Кому надо куропатку?

— Сыну. Он скоро захочет есть. А шуметь здесь не надо, парень спать будет, — обратился Лукашевский к корякам.

Старик взял охотничье двухствольное ружье и, надев малахай, долго, изучающе смотрел в лицо сына. Потом торопливо пошел к юрте шамана.

Коряки, одни нерешительно, другие смело отправились следом.

Старик подошел к юрте, откинул меховую полость, закрывающую вход, и громко, раздельно, чтобы слышали все, сказал:

— Хогай! Я пошел на охоту. Сын мяса хочет.

К вечеру шамана в стойбище не было. А через день целый караван упряжек направился в сторону артели.