Восход жёлтого полумесяца

17. По Карамюсте

Окталатии — безусловно, самое сердце и главный символ Карамюсты. Две высокие стройные башни по разным сторонам Элщимающа обрамляют стержневой канал города. Словно придерживая бурный, особенно — в сезоны обильных осадков и разливов, поток, Окталатии собирают воедино два рукава Элщимающа и направляют его по строго прямой вдаль, к Плоской Юнбё.

Если в хорошую ясную погоду подойти к воде и взглянуть в серо-аргентинскую, чуть вогнутую из-за перепадов рельефа перспективу канала, то можно даже увидеть Юнбё. В неё, собственно, и упирается Элщимающ.

Если же посмотреть в противоположную сторону, то сразу за Окталатиями Элщимающ под прямым углом прорезает другой канал — Юрамафиш. В месте встречи два полноводных канала образуют крутые воронки, шумно бурлят, словно не давая друг другу ухватить лишней пригоршни воды.

А прямо за Юрамафишем — прогулочная аллея, излюбленное место отдыха горожан. Она расположена внутри междуречья Элщимающа и заканчивается у другой плоской — Каменной, на которой находится участок, место службы инспектора и Ямтлэи.

Вода в канале отблёскивает, будто искрится тем самым аргентумом, которым знаменит Элщимающ. Рабочая спешка насыщенного событиями утра не мешает напарникам наслаждаться вынужденно долгой прогулкой.

Легко и приятно, несмотря на то, что путешествие неблизкое: расстояние от участка до резиденции Куныза — это больше, чем половина длинной оси географически чуть приплюснутой с боков Карамюсты, а теперь — идти столько же обратно.

Но протяжённый маршрут имеет свои плюсы: Окталатии находятся как раз по пути в участок, и напарники решают не откладывать визит к Лонару Гомбе на потом.

— Вчера, кстати, разговаривал с Жутёротафом, — сказал Ямтлэи, когда они проходили по мосту через Эневойтт.

— Когда это ты успел? — заинтересовался инспектор, услышав фамилию начальника. — Во время допроса Знёрра? — язвит он, всё ещё припоминая напарнику его прегрешение.

— Нет, — отвечает Ямтлэи сухо, но тут же меняет тон на более мягкий и слегка виноватый: — Ночью, на актёрских плясках.

— Ах, ну да, — подчёркнуто пафосным голосом сказал инспектор и криво ухмыльнулся. — Я и забыл, что вы оба… — инспектор делает непонятный жест, то ли изображая ночных игроков, то ли это просто невольное или ошибочное движение.

Ямтлэи не замечает насмешки в свой адрес или делает вид, что не заметил, и невозмутимо продолжает:

— Так вот, Жутёротаф считает, что Знёрр каким-то образом связан с трупом из Хейиси.

Говорит это с некоторой отчуждённостью, будто бы не имеет отношения к своим словам, и инспектор легко улавливает тональный посыл — Ямтлэи и сам не поддерживает инициативу Жутёротафа. Во-первых, оснований для подобного предположения пока нет, во-вторых, с чего бы это начальнику вмешиваться в рядовое дело его подчинённых?

— Какие интересные темы вы там обсуждаете, — сказал инспектор, — на этих ваших ночных плясках.

— На самом деле, просто выдалась свободная минута, — понурив голову, отвечает Ямтлэи. — Вот он отчего-то и спросил. А я отчего-то ответил… Начальник всё-таки, с чего бы я ему не стал рассказывать?

— Ну да… — с нескрываемым пренебрежением в адрес Жутёротафа говорит инспектор. — Так уж ему это интересно! По-моему, кроме плясок, Жутёротафа в этой жизни больше ничего не интересует.

— Возможно… — с вернувшейся к нему отрешённостью ответил напарник.

Инспектор недолюбливает своего начальника. Можно сказать — терпеть не может, и есть за что: по мнению инспектора, Жутёротаф жутко некомпетентен и донельзя поверхностен. Вчерашний дозорный из захудалого уличного дивизиона. Ночной актёришка, почти клоун, оказавшийся на своём сегодняшнем месте по нелепой случайности. Или по капризу витающего в облаках вышестоящего руководства. Или ввиду родственных связей — к несчастью, подобных примеров хватает, взять того же Зеддоэфа.

Вероятнее всего, ошибка перераспределения. Такое иногда бывает. Иначе объяснить невозможно, тем более, что рвения служить Жутёротаф не выказывает.

— И на чём он основывается, делая такие предположения? — инспектор возвращается к предмету разговора.

— Для этого ему достаточно того, что найденный в сумке Полумесяц имеет отношение к драгоценным изделиям, — Ямтлэи осторожно улыбается.

— И-и-и? — протянул инспектор, тоже улыбаясь в предвкушении продолжения.

— А Знёрр брал магазин самоцветов…

Инспектор громогласно и совершенно не сдержанно рассмеялся. Расхохотался на всю улицу так, что некоторые прохожие обернулись. Ямтлэи скромно улыбается, но по глазам видно, что абсолютно согласен с мнением инспектора по обсуждаемому вопросу.

— Ты знаешь, он сказал это с такой уверенностью, — чуть более раскованно говорит Ямтлэи, своей иронией подбадривая веселье инспектора и таким образом заглаживая невольную вину за излишнюю болтливость с начальством. — С такой уверенностью, будто бы Знёрр ему сам об этом рассказал… — смеётся Ямтлэи.

— Он хоть понимает, что вина Знёрра в ограблении магазина самоцветов — вещь, которую ещё предстоит доказывать? — сквозь смех произносит инспектор. — Или то, что сумка принадлежала утопленнику лишь теоретически?

— Неуверен, что он в курсе этого, — ответил Ямтлэи, внутренне радуясь реакции инспектора.

— К тому же, в списке пропавших из магазина товаров никакой полумесяц не упоминается — я проверял.

— Вот-вот, — поддакивает Ямтлэи.

Инспектор отсмеялся, вспышка положительных эмоций угасла так же быстро, как возникла. Выплеснув наружу недовольство и раздражение от известия о начальнике, сующем свой некомпетентный нос в их дела, он успокоился.

— Нет, в логике Жутёротафу, конечно, не откажешь, — говорит инспектор, уже почти не улыбаясь, — но здравомыслия ему точно не хватает… Откуда он такой вообще взялся?

— Из дозорных. Служили с ним вместе.

— Даже так? А в каком районе?

— Где мы с ним только не служили… — загадочно протянул Ямтлэи.

У входа в правую Окталатию инспектор на секунду замирает, окидывая взглядом её соседку на противоположной стороне Элщимающа. К очередному юбилею Карамюсты решили обновить символ и лицо города, но как всегда не успели, и инспектор наблюдает ремонтников, висящих на высокой башне.

Больше половины здания окрашено в исторические цвета — бледно-жёлтый по срединным этажам, тёмно-розовый с белыми вертикальными полосами ложных колонн на верхних. Однако часть Окталатии всё ещё серая, в отделочном покрытии, и это портит вид, уродует нарядную и статную красавицу.

Грязно-розовый верх Окталатии живо напоминает инспектору цвет гремучего аурума. Инспектор невольно перебирает в голове детали произошедшего, признавая, что сработал Ямтлэи весьма тонко.

Когда полчаса назад они вышли от Куныза и готовы были побыстрее покинуть неблагополучный и затхлый район, Ямтлэи отчего-то замешкал и предложил не срезать углы дворами, а идти по центральным улицам — если, конечно, можно применить подобное определение к тем грязными и мрачным закоулкам. Инспектор немного удивился напарнику, но сопротивляться, естественно, не стал, сочтя пожелания издержками безопасности: во дворах всегда есть вероятность напороться на кого не следует, — подумал инспектор.

И оказался неправ, поскольку замысел напарника был в другом: стоило им повстречать отряд дозорных, как Ямтлэи тут же приблизился к ним и принялся что-то говорить.

— И как ты умудрился заметить? — говорит инспектор, когда они поднимаются по лестницам Окталатии. — Я, например, даже не подумал хорошенько осмотреться.

— Ты о чём? — переспросил Ямтлэи хмуро, будто инспектор отвлекает его от какой-то чрезвычайно важной мысли.

— Я про красный аурум, — поясняет инспектор.

— Ааа, ты об этом… — протянул тот и как обычно замолчал, по виду — не планируя продолжать разговор.

Дозорных было шестеро, в свежей бежевой форме — вероятно, из усиления по случаю предстоящего праздника. Безо всяких вступлений Ямтлэи сообщил главному из них информацию, которая для инспектора явилась полной неожиданностью.

Это была оперативная наводка: у Куныза в кабинете содержится партия красного аурума — вещества, находящегося под строгим запретом. Любые операции частных лиц с красным аурумом нелегальны и приравниваются к преступлению средней тяжести.

Как он умудрился обнаружить гремучий аурум, инспектор мог только догадываться, ничего подобного он, инспектор, не заметил. Впрочем, последнее обстоятельство — скорее упрёк инспектору: ведь он даже не пытался осмотреться, в чём, кстати, только что и признался.

Капитан отряда несказанно обрадовался: за вскрытие подобного преступления можно было рассчитывать на повышение. А нужно-то всего лишь устроить профилактический обыск в подвальном притоне, да и сил вполне хватит — в общем, дозорный взял дело в оборот, пообещал разобраться и предоставить Ямтлэи отчёт по итогам.

Получилось в самом деле изящно: после того как Куныз помог им с Полумесяцем, арестовывать его компанию или обыскивать их обиталище было как-то не с руки.

Понятно, что подсобил прыгун из чисто корыстных побуждений — задобрить инспектора и по возможности от него отвязаться. Также не вызывает сомнения то, что за Кунызом грязных дел целая коллекция — на лбу у него это прописано, и никогда уже не избавиться от постыдного багажа.

Но всё же долг службы довольно часто ставил инспектора перед дилеммой выбора между общественным благом и простой личной порядочностью, как сентиментально и глупо это не звучало бы. И хитрый, эгоистически прозорливый Куныз об этом знал. На то и рассчитывал, когда листал глянцевый списочник, старался, можно сказать.

А так — вышло не стыдно и благородно: Куныз помог напарникам, и пресекут незаконный оборот, поквитаются с ним не они.

— Здесь? — спросил чуть запыхавшийся Ямтлэи, останавливаясь перед дверью на самом верхнем, восьмом этаже.

— Да, похоже на то, — ответил инспектор.