Восход жёлтого полумесяца

56. Трагический финал линии Бётэрмыца

И снова — штурм. Ставшее уже привычным бряцание стрел, теперь — в набедренной сумке: на этот раз инспектор экипирован по всем правилам, к его амуниции не придрался бы даже известный своей любовью к нормативам Хоричелмез, если бы увидел.

Но он не увидит: старого конторщика не вытащить на реальную операцию.

И Еонле с ним! — думает инспектор при воспоминании о неприятном специалисте по внутренней безопасности.

Пожалуй, давно такого не было, — вертится в голове назойливая мыслишка. Давненько не было такой насыщенной семидневки: в течение считанных дней столько арестов, штурмов и перестрелок.

Если нечто подобное и вообще когда-либо было… Инспектор пытается припомнить — это такой отвлекающий манёвр, призванный чуть расслабить натянутое до предела внимание. Но ничего похожего в последние несколько лет, пожалуй, не было, и поиски по памяти инспектора результатов не дают, да и ладно. К чему бы это сейчас?..

— Внутри, — говорит старший из дозорных штурмового дивизиона. — Забаррикадировался, но точно — внутри… — рассказывает он, памятуя о вчерашней безуспешной попытке схватить Бётэрмыца.

Позорной, следует заметить, попытке. Хотя конкретно этот дозорный и не участвовал в том мероприятии.

— Переговоры? — спросил инспектор, разглядывая окна второго этажа.

— Пока нет, — отвечает крепкий, бывалый дозорный. — Вас ждали… Согласно инструкции — не имеем права. Распоряжением было задержать, не выпускать и ждать вашего прибытия.

— Угу, — кивнул инспектор.

— Но могли бы… — в своём репертуаре подначивает Ямтлэи и тут же получает лёгкий тычок от инспектора — мол, не начинай, не время для занятия ерундой и выяснения отношений.

Ямтлэи замолкает, а дозорный, даже не обратив внимания на его выпад, продолжает свой доклад:

— Правда, он говорит что-то, пытается вступить в контакт…

— Кто? — не понял инспектор.

— Тот, кто заперт в четверти, — дозорный кивает в сторону дома. — Городит чушь, если честно. Якобы, он ни при чём, что это — ошибка… Слушать не стали. Какие распоряжения, инспектор? — по-деловому завершил дозорный.

И вновь — ответственность. Опять все взгляды обращены к инспектору. И ему решать. Как просто было раньше, — не к месту думает он. Мелкие жулики и уличные прыгуны, с ними было куда как проще…

— Штурмуем! — решает инспектор. — Сколько дозорных у тебя внутри?

— Трое.

— Ещё троих — в подъезд, — распорядился инспектор. — Остальных — под окна. Мы страхуем внешний периметр. Брать живьём… Он очень нужен нам живым… Но особо не церемониться, сам знаешь, с кем имеем дело…

Старший штурмовик ничего не ответил. Объяснять ему не нужно — он и так знает, что и как. Он чётким шагом проходит к группе дозорных возле подъезда, отдаёт им короткие распоряжения, после чего трое из них скрываются внутри, остальные рассредоточиваются у стен здания.

Проходит минута, за ней — ещё несколько, но ничего не меняется. Никакого движения, пусть даже — лишь угадывающегося, и даже звуков никаких. Кажется, что внутри ничего не происходит.

Инспектор озадаченно глядит на старшего, но тот безучастен, ни один мускул не дрогнул на его лице. Он уверен в своих сотрудниках, сомневаться в их компетенции не приходится.

А вот у инспектора нервы пошаливают. Сдают от колоссального напряжения. Он внутренне мечется, и эта его тревога ищет выход, прорывается вовне.

Инспектор вдруг, в нарушение инструкций и всех договорённостей, бросается к входной двери и резко дёргает её на себя.

— Куда ты, Лаасти?! — раздражённо кричит старший дозорный.

Инспектор замирает, вслушиваясь в происходящее, но вновь — тишина.

Через мгновение инспектор берёт себя в руки, успокаивается, и как раз вовремя — радостный возглас старшего из дозорных окончательно приводит его в чувство.

Ведь голос-то радостный — улавливает инспектор, поначалу не понимая, что тот говорит.

— Взяли! — говорит штурмовик, он подошёл к инспектору и ободряюще хлопнул его по плечу. — Поднимаемся! — старший тычет взведённым арбалетом вверх, указывая на коллег, которые через окно сообщили ему об окончании штурма.

Втроём — инспектор, Ямтлэи и старший дозорный — поднимаются по лестнице. Не спешат, не суетятся, хотя каждому из них хочется побыстрее оказаться в четверти. Особенно, инспектору — ведь столько работы было проделано, сколько нервов испорчено. Смертельная усталость скрывается за выражением его лица, ставшего вновь привычно непроницаемым и безучастным.

Ему уже почти неинтересно, что Бётэрмыц скажет в своё оправдание, какие показания даст по делу об ограблении магазина самоцветов. Не говоря уже о том, имеет ли он какое-то отношение к делу об утопленнике из Хейиси или нет.

Всё — потом! Сейчас от инспектора требуется лишь первичный опрос, всё остальное — позже, в участке, и необязательно сегодня.

Бётэрмыц лежит на полу, примерно так и представлял себе этот момент инспектор: заросшее, перекошенное от злобы лицо, серый испуганный взгляд, загнанный в угол преступник, убийца.

Вокруг трое дозорных, направили на лежащего свои арбалеты. Держат на прицеле — мера оправданная, ведь неизвестно, что он может ещё учинить.

— Я не виноват! — кричит Бётэрмыц, а что другое он может сказать?

— Лежать! — один из дозорных бьёт его прикладом по лицу.

Бётэрмыц падает на спину, но вновь пытается подняться.

— Лежать!

— Это — не я! — верещит он, держась за ушибленную щёку. — Я — не тот, за кого вы меня принимаете!

— Сейчас разберёмся! — старший штурмовик хватает Бётэрмыца за ворот и дёргает его на себя.

Бётэрмыц — не из хилых. Не сказать чтобы дородный или толстый, скорее — худощавый. Но всё же, так запросто поднять вес взрослого мужчины — не пустячных сил требует, и инспектор с некоторым удивлением наблюдает, как старший дозорный враз поднимает Бётэрмыца и заставляет встать его на колени.

— Я — не Знёрр! — испуганно говорит задержанный. — И это — не его четверть, он тут лишь останавливался… А официальный съёмщик — я…

— Не переживай! — спокойно сказал инспектор и дал знак старшему, чтобы тот отпустил Бётэрмыца. — Понятно, что ты — не Знёрр. Знёрр, к твоему сведению, мёртв — уже четыре дня как.

— Вот как… — в глазах Бётэрмыца разгорается ужас.

— Бётэрмыц! — громогласно произносит старший дозорный. — Перестань дурачиться! — и его слова звучат как приговор.

— Я — не Бётэрмыц! — в отчаянии воскликнул задержанный. — Я — его брат! Просто, очень похож…

Дозорный с сомнением глядит на инспектора. Но тот удивлён не меньше. За разъяснениями штурмовик обращается к Ямтлэи, но и Ямтлэи ничего определённого сказать не может — по крайней мере, таково выражение его лица.

— Что за блеф… — вполголоса бурчит штурмовик. — Не крути! — он толкает задержанного в спину.

— Это — правда! — просительно произносит тот. — Клянусь духами ветра, это так! Дайте мне возможность оправдаться! Я — его брат, я недавно приехал из Зарафода…

Задержанный вдруг порывисто вскидывает правую руку и лезет в карман на груди…

Всего лишь мгновение, но реакция одного из дозорных оказывается быстрее…

Возможно, если бы задержанный наперёд прокомментировал свои действия или предупредил о том, что собирается сделать, да и вообще — не допустил бы создавшейся крайне опасной ситуации, то обошлось бы…

Но дозорный и его оружие — это практически одно целое. Нервная система дозорного, можно сказать, прорастает в его оружие, и ошибка штурмовика часто многого стоит.

Стрела даже не успела взвизгнуть — невидимой иглой прорезала разделявший её и сердце задержанного метр. Вероятно, не набрала даже положенной ей скорости.

Вспышка красного — и парализованное в последнем вздохе тело нелепо завалилось назад.

— Ах ты ж… — с виноватым отчаянием ругнулся допустивший роковую ошибку дозорный. — Машинально… — пытается оправдаться он, но никто его не слушает.

Старший штурмовик бросается к телу, но уже слишком поздно и непоправимо.

Он хватается за торчащую из груди задержанного стрелу, будто это как-то может помочь. Припадает ухом к телу, вслушивается в отсутствующие звуки, но всем и так наперёд ясно, что ничего не исправить.

— Он мёртв… — коротко констатирует штурмовик и с ненавистью глядит на подчинённого.

Другой дозорный нагибается к покойнику, лезет к нему в нагрудный карман. Брезгливо морщась, копошится там и довольно ловко извлекает несколько сложенных листов фольги.

— Это и в самом деле — не он, — говорит дозорный, разглядывая листы. — Это — не Бётэрмыц… Тут документы… — он протягивает фольгу инспектору.

Но инспектор не принимает забрызганные кровью листы. Он смотрит на них с нескрываемым отвращением, будто пытаясь отстраниться от всего, что тут произошло.

Инспектор переводит взгляд на Ямтлэи.

Ему никогда не забыть этого лица — напарник глядит с осуждением, словно обвиняет в случившемся именно его, инспектора.