А Зеддоэф треплется.
Он вообще всегда треплется. Городит чушь, болтает чепуху, строит из себя всезнайку, эксперта по всем мыслимым и немыслимым вопросам. Послушать его — так даже странно, что он вообще служит именно тут, а не где-нибудь в вышестоящих структурах.
— Нужно было… — Зеддоэф с умным видом рассуждает относительно того, насколько неграмотно была проведена операция на набережной Майилмы, и что бы предпринял он, окажись там в то самое время. Конечно же, Зеддоэф не допустил бы кровопролития, не потерял бы ценного свидетеля, и вообще — всё получилось бы достойно и качественно.
Одна загвоздка — его там не было. И не могло быть: если дело грозит реальными действиями, ответственностью и напряжением сил, то Зеддоэфа в этом деле быть не может. Всё что угодно — трепотня в коридоре, умозрительные оценки, вскрытие недочётов и неумелостей — но только не то, что нужно делать своими руками.
— Нужно было… — в этом он весь — что касается помощи, то это не к Зеддоэфу. Его не нужно звать, его нужно было бы позвать — тогда бы он помог. Но когда необходимо идти, у него всегда найдутся дела поважнее, а иногда можно и просто проигнорировать коллег.
Зато потом, постфактум…
— С этими штурмовиками всегда так… — знающе говорит Зеддоэф. — Вечно они, чуть что — сразу за оружие. Разгребай за ними потом… В своё время, знаешь сколько за ними прибирал да подчищал… — распаляется Зеддоэф. — Помнится, как-то раз…
Но инспектор его почти не слушает. Даже в ответ не кивает, чтобы поддержать разговор. Он находится в какой-то параллельной Зеддоэфу реальности. В мире, где есть такие понятия, как честность и совестливость.
Инспектору тошно. Причём — от всего. От Зеддоэфа, от коридора, где они сейчас находятся, от проходящих мимо равнодушных коллег и озабоченных визитёров, что придумали посетить участок под самое его закрытие.
Инспектору противно тут находится, но и идти в кабинет — ещё противнее. Ведь там Ямтлэи.
Инспектор и сам понять не может, отчего ему вдруг неприятно общество напарника.
Да, Ямтлэи чёрств, да — он безразличен к исполняемым обязанностям. Пусть он тучен и не всегда приятен в повседневности.
Но ведь всегда так было. Сколько его помнит инспектор, Ямтлэи всегда был таким, и пусть временами вызывал раздражение и даже злость со стороны инспектора, но всё же — не до такого.
Не до такого, чтобы не было сил идти в свой собственный кабинет. Ненавидеть эту необходимость настолько, чтобы стоять в коридоре и терпеть разглагольствования Зеддоэфа, пустые и абсолютно бестолковые.
Может быть, дело в красноречивой недосказанности? В выражении лица? Во взгляде, которым смотрел на него Жутёротаф, когда они докладывали ему о произошедшем на Майилме?
Жутёротаф, который сам слабо соображает в нюансах сыскного дела и тонкостях дозорной службы. Жутёротаф, который — инспектор уверен в этом — не до конца разобрался в ключевых моментах расследования. Жутёротаф, плохо понимающий свою службу и чуть ли не в отрытую её ненавидящий. Но он имел все основания глядеть на инспектора — не на Ямтлэи, а именно на инспектора — исподлобья, избегая прямых с ним взглядов. Не глаза в глаза, а украдкой, лишь стоило инспектору опустить взор к фольге с отчётом и показаниями участников.
Жутёротаф тут, конечно, ни при чём. Просто инспектор мнит себе. С неприязнью относится ко всем, кто входит в условное и негласное сообщество ночных танцоров. Актёришки, любители развлечений, бездарные и некомпетентные в порученном им деле — объект презрения инспектора.
— А я всегда говорил, что позиционное расследование лучше, — пользуясь сумеречным расположением духа собеседника, вещает Зеддоэф. — Надёжней и даёт более точные результаты… — уверен Зеддоэф.
А инспектор даже не понимает, о чём это он. Незнакомые термины — вполне возможно, что Зеддоэф их сам только что выдумал. Надменно глядит на инспектора, подразумевая высокий свой профессионализм, однако инспектору всё равно, что там Зеддоэф имеет в виду.
— Кстати, слышал последние новости? — выжидая реакции инспектора, Зеддоэф допускает пафосную паузу.
Инспектор думает о том, что Зеддоэф в очередной раз начнёт рассказывать о своём воображаемом повышении. Слушать это тошно, но он всё же кивает в ответ.
И ошибается: сегодня у Зеддоэфа есть нечто действительно оригинальное и незатасканное, пусть и не насущное или обязательное.
— Слышал о мистификации в Лёжюерре? — вопрошает Зеддоэф, вглядываясь в лицо инспектора — мол, что тот скажет в ответ.
Но инспектор лишь едва заметно повёл бровью, проявил интерес столь мизерный, что на этом можно было бы закончить. Но не Зеддоэфу — ему реакции инспектора вполне достаточно.
— Несколько дней назад писали, что в окрестностях города — этого самого Лёжюерра — были замечены какие-то существа, очень похожие не лампирид. Представляешь? — хихикает Зеддоэф.
— Да, слышал что-то подобное… — нехотя ответил инспектор, пытаясь припомнить, где он это слышал и что именно ему рассказывали.
— Чепуха, конечно, и ерунда, но шуму было достаточно, — рассказывает Зеддоэф, а сам зубоскалит. — Говорили даже, что комиссию направили. Расследование… Будто заняться им больше нечем… Бездельники…
— Ну, почему же?.. — вяло возражает инспектор, размышляя, конечно же, о своём.
Какое ему дело до Лёжюерра и лампирид? Тем более, он даже не помнит, откуда о них знает.
— В итоге выяснилось, что это — просто розыгрыш, — продолжает Зеддоэф, не обратив внимания на ремарку инспектора. — Нелепые слухи… Кто-то пошутил, а? Что ты на это скажешь?
— Угу, — кивнул инспектор, не понимая, почему эта новость так заинтересовала Зеддоэфа, а тем более — теперь не даёт покоя ему, инспектору.
С легкомысленной подачи Зеддоэфа ему вдруг вспомнились подробности этой истории. О том, что их появление сопровождалось каким-то сиянием или чем-то в этом роде. В небе, должно быть, а может, и нет. Неприятной занозой засела в голове мысль, и не понять теперь, зачем ему это. И важно ли оно вообще…
— Хм, да… — говорит он, пытаясь отогнать назойливое и ненужное известие. — Пожалуй, так… — невпопад замечает инспектор и рассеянно оглядывается, будто забыл, где сейчас находится. — Жаль… А я-то подумал…
— Что? — переспросил Зеддоэф.
— Про лампирид…
— Ааа, — протянул Зеддоэф, явно ничего не поняв.
В коридоре появляется Эгодалимо. Она вынырнула из соседней двери и идёт им навстречу. В руках у неё листы фольги, в которые она внимательно вчитывается.
И инспектору уже не оторвать от неё взора. Ещё одной назойливостью приходит ощущение незавершённости, он вспоминает разговор, который так у них и не состоялся. Две или три попытки, но каждый раз что-то мешало.
И обещание, которое дал самому себе, помнится, позавчера — обязательство во что бы то ни стало завершить разговор, добить тему, хотя он даже не знает, что это за тема такая.
Эгодалимо поднимает взгляд и замечает инспектора. Она чуть улыбается ему — выражение лица дежурное и ничего не значащее. Эгодалимо спешит по служебным делам и просто проходит мимо.
И инспектору кажется, что Эгодалимо это тоже важно. Быть может, она тоже терзается сомнениями и желанием подойти к инспектору. Вот прямо сейчас и прямо тут подойти к нему и сказать всё то, что хотела ещё семидневку назад. По крайней мере, нечто подобное он видит в её взгляде — чуть смущённом и безусловно загадочном.
— И надо было это сделать раньше… — совсем о своём и приземлённом рассказывает Зеддоэф, но инспектор слышит в его речи другое — призыв к действиям. — Тогда, наверное…
Сейчас или никогда! — решает инспектор. Он больше не обращает на Зеддоэфа никакого внимания. Он просто шагает вперёд к Эгодалимо и преграждает ей дорогу.
— Фафе… — неуверенно говорит она.
Эгодалимо смотрит ему в глаза и, кажется, сразу всё понимает.