Алсу и Человек в черном

Глава 32. Модель

Увидев в окне Вениамина Петровича, Королева чуть приоткрыла створку. Невольно захотелось поприветствовать хозяина. Сквозняком в комнату занесло пожухлые листья, обрывки фраз.

— … посвататься к Алсу…

— … отказалась…

Королева нахмурилась. Сватают ее дочь? Дикость какая-то. Совсем некстати. Такое известие обрушилось на нее, как бушующий ледяной ветер. Недаром в народе говорят: пришла беда — отворяй ворота. У них тоже в Королевстве есть поговорки, но ощущения от них совсем другие — более светлые, радостные, они скорее поддерживали, а не втаптывали в грязь.

— Ты об этом знал? — обернулась к Янотаки.

— Ваше Величество, полагаю это несерьезно, — ответил он. — Ручаюсь, этот младенец не опасен. Он еще не созрел, пока стремится только к одному — насладиться жизнью.

— По тому, как парень рванул на своем мотоцикле, отец, кажется, взялся за него основательно.

— Но что поделаешь: отец гораздо умнее и практичнее своего отпрыска и вынужден настаивать, хотя бы во имя его будущего.

— Послушай, Янотаки! — воскликнула Королева. — Послушай себя, ты рассуждаешь, как торговец из мясной лавки: выгодно — не выгодно. Можно подумать, речь идет не о судьбе принцессы, а о прибыльном предприятии.

— Так и есть. В самом деле, Ваше Величество, у меня давно есть желание лишить его воспоминаний об Алсу. Позволите?

— Не воображай себе, что твои заклинания так могущественны, — жестко осадила его Королева. — Вспомни настоятельницу монастыря, ведь она до сих пор горит желанием с тобой воссоединиться.

— Простите, моя Королева. — Янотаки подчёркнуто внимательно принялся рассматривать картину с заснеженными вершинами гор. Как это жестоко — напомнить о настоятельнице!

В дверь тихо постучали и, не дожидаясь разрешения, вошла Марья Васильевна. Деловито прошла по комнате, как ревнивая кошка, обследовала все углы, смахнула невидимую пыль с подоконника, задержалась у стены, где в двух местах на обоях виднелись квадраты с выгоревшими краями — видимо, здесь висели картины или семейные фотографии в рамках. Это производило тягостное впечатление, которое обычно возникало при виде опустевшего дома.

— Обед готов. Пожалуйте в залу, Вениамин Петрович с Алсу вас ожидают, — сказала Марья Васильевна и обернулась к Янотаки. — А вам я принесу в вашу комнату… потом.

— Какая вы неприветливая хозяйка, — крякнул Янотаки. Ему было без разницы где есть, хоть на макушке ели. Но тон? В нем было столько презрения и высокомерия, что аппетит пропал напрочь. — Я, пожалуй, воздержусь. Еще яду добавите.

— Вы мерзкий интриган! — застыла на месте Марья Васильевна. — Что вы себе позволяете?

— Янотаки пойдет со мной, — остудила пыл домоправительницы Королева. — И это не обсуждается.

Как и накануне, Вениамин Петрович восседал в центре стола и нетерпеливо крутил в руках вилку. Заметив Королеву и Янотаки, выскочил им навстречу.

— Добро пожаловать…Мы тут с Алсу мило беседуем. У вас превосходная дочь, так и хочется сказать, что я помню ее с пеленок и какой она выросла красавицей. Но к сожалению, я ее не знал. Практически всех детей знаю в поселке, а вот ее не знаю. Но я думаю, так сказать, мы все восполним, образуем. Мне бы очень хотелось иметь такую дочь.

— Вениамин Петрович! — Из кухни с круглым подносом появилась Марья Васильевна. — Пожалуйста.

— Да, да, конечно. Паршивая привычка, так сказать, вместо вкусной гусятины потчевать гостей беседами.

Широко улыбаясь, Вениамин Петрович вернулся к столу, протер ладонью бархатное сиденье кресла, словно находился в общественном транспорте, смутился своей привычке, принялся отряхивать руки, вытирать о брюки, не замечая своего очередного промаха. На него указало многозначительное покашливание домоправительницы.

— Полагаю, вы прекрасно провели эту ночь? — Вениамин Петрович увидел гречневую кашу с молоком, и с его лица слетела улыбка. — Марья Васильевна, душа моя, что я плохого вам сделал? Ну почему опять каша? Вы хотите раньше времени загнать меня в гроб? А у вас что? — заглянул он в тарелку Королевы. — Ну вот же! Хочу борща! Борща! Борща! — стал бить вилкой по столу.

— Вместо гречки могу предложить другую, — спокойно отреагировала Марья Васильевна и поставила перед Янотаки овсянку. И было видно, какая она серая, склизкая и неаппетитная.

Королева усмехнулась и поменялась тарелками с Янотаки: отдала свой борщ и забрала кашу.

— Думаю, так будет справедливо.

К этому времени терпение Янотаки начало ему изменять: он не прочь был пошалить с этой гусыней, в хорошем смысле этого слова. Через несколько минут, когда Марья Васильевна на десерт предложила ему блюдо «ничего», он вытащил из чонмаге кандзаши и тихо произнес волшебное слово. Алсу подумала, что Янотаки пожелал себе любимого ягодона, но произошло немного другое.

— Итак, сударыня, получите, — заговорил он, направляя палочку на Марью Васильевну.

— Что вы себе позволяете⁈ — заверещала она и вдруг почувствовала, как у нее окрепла грудь, ягодицы, подобрался живот. Она рванула к огромному зеркалу и увидела в отражении себя восемнадцатилетнюю: стройная, свежая, яркая, счастливая, а главное, добрая и приветливая. Короткое ситцевое платье с синими мелкими васильками подчёркивало ее румянец на щеках, длинные стройные ноги с маленькими коленями, бархатной кожей.

Загрохотал круглый металлический поднос, следом на колени рухнула Марья Васильевна и зарыдала в голос. Ее истерика длилась до тех пор, пока Янотаки не вернул ей прежний вид.

Она тяжело поднялась, подошла к воину, чмокнула в бритую макушку, оставив около чонмаге отпечаток помады.

— Простите меня, — тихо сказала она и ушла в свою комнату. И в тот день никто её больше не видел.