Алсу и Человек в черном

Глава 62. За борт ее бросает…

Янотаки с Алсу следовали за молодоженами. Места для сброса отрэнергии не было. 317-го неумолимо несло к химзаводу. Иногда, собравшись с силами, он пытался вырваться из ветряного потока, извивался всем телом и волочил за собой 999-ую. Ему было гораздо проще, если бы она осталась на земле. А теперь приходилось не только (выживать самому, но и ее спасать. Честно говоря, за нее он переживал больше. Понимал, что в случае чего погибнут оба. А ведь у них заложена капсула с близнецами. Зря, конечно, он позволил ей прицепиться. Ведь можно было так лягнуть… Отвратная, конечно, ситуация. Ну да, порою, чтобы сделать хорошо, надо сделать больно.

— Сможешь уйти левее? — предложил Янотаки, двигавшийся рядом. — Там заболоченный овраг. Не абы что, но пару гент (гент — вес отрэнергии, примерно около трех килограмм) сбросишь.

— Да, — ответил 317-ый и задохнулся от боли. В спину ударили четыре молнии подряд. В глазах от перенапряжения вспыхнули красные круги. — Черт, еще пару таких разрядов и он труп. — Далеко до входа?

— Дерево с тремя стволами рядом, но с таким объёмом ортэнергии тебе не удастся там пройти. А вот до серого камня чуть дальше. Получится? — с надеждой спрашивал Янотаки и все махал кандзаши, пытаясь заклинаниями хоть как-то сгладить муки 317-го. — Тише, тише. Не хороводься. Постарайся вытянуть левую руку.

Еще бы знать, где она, мысленно ухмылялся 317-ый, но где-то там чем-то шевелил.

— Почти прилетели, — подсказал Янотаки. — Мы как раз над оврагом.

317-ый было обрадовался, но уточнение Янотаки его огорчило. Всего лишь над оврагом. Боль, конечно, растягивает время до максимума. С нечеловеческим усилием Акумуляр напрягся, сформировал отростками клубок энергии, стряхнул его вниз. Через некоторое время почувствовал, как его немного подбросило взрывной волной. Значит, клубок достиг земли. После сброса трех гентов ожидал облечения, но оно не наступило. Сколько же он тогда хапанул? Осознав, что вновь нарушил запрет, расстроился. Дуралей-труженик. Когда же он наконец научится быть разумным и спокойным, а не той разгоряченной головой, которая только отращивала отростки. Пора бы и остепениться, привести мозги в порядок. Теперь он ответственен не только за сбор отрэнергии, но и за свою семью — все это отдельные части большого и еще предстоящего пути. Сейчас его отчаяние дошло до такой степени, что ему не терпелось обнять 999-ую, а потом несколько раз пробежаться с ней вокруг планеты, не отпуская руку и не переводя дыхания.

Сейчас, широко раскинув ноги, руки, он не соображал, куда двигался, он подчинился ветру, а значит, судьбе.

Янотаки не подозревал, какие мысли живут в 317-ом, он лишь следил за ветром и молил ёккийских святых, чтобы они гнали Акумуляра-317 к Волге, к серому камню.

Члены совета озера Нети уже знали о прибытии опасного груза и теперь расчищали путь, освобождая его от случайных жителей страны Акумов. Все распределились по своим местам, готовые в любой момент прийти на помощь. Когда над серым камнем появилась огромное тело Акумуляра, створки камня раскрылись до максимума. Образовавшийся водоворот затянул 317-го в глубинное государство.

Когда из затворившегося камня, словно со дна преисподни, вырвался пронзительный звук, Акумуляр-317 практически погрузился на дно озера Нети. На поверхности озера поднялись волны, которые друг за другом наваливались на берега, сливаясь с песком, камнями, постройками, откатывали назад и подбрасывали тонны воды к четырем солнцам. Все звуки сливались в сплошной гул, словно все вулканы мира собрались в одном месте.

Впоследствии Акумуляр-317 будет всю жизнь вспоминать, что именно в этот момент он думал только о своей жене, которая сообразила отцепиться прямо перед входом в озеро Нети. Потом он возьмёт с нее честное слово, что она больше никогда не будет стараться его спасти, иначе у них не получится никакой семейной жизни. Он не сможет полноценно выполнять свои обязанности, постоянно оглядываясь на ее присутствие.

Она обещала, выбегала, плакала, пока единственная «Барокамера восстановления» мёртвой хваткой металлических клешней выдавливала из тела Акумуляра-317 остатки отрэнергии — в который раз его доили, словно земную тлю, жестко и бесцеремонно.

— Тебе повезло, тебе повезло, — механическим голосом бурчала Барокамера. — Мне вот интересно, за что тебе такие блага?

— Больно, — жаловался 317-ый.

— Я не понимаю, на что ты надеялся? — Металлические клешни болезненно дергали голову. — Не стони, не пожалею. Я машина. Очень умная, образованная машина. Во мне нет жалости, только программа, которая настроена на спасение. Я столько вложила в тебя сил, больше матери: она родила тебя всего один раз, а я возрождаю тебя в шестой. В конце концов, мне не жалко будет тебя угробить.

— Умоляю! — страдал 317-ый и с трудом сдерживался, чтобы не заорать. Но орать нельзя. Кругом расположены капсулы с младенцами. А в одной из них его близнецы. Его!

В какой-то момент его охватило невероятное блаженство. Да! Это здорово! Это прекрасно! Он окунулся в сон, в тот сон, который готов смотреть сутки напролет.

— Я пришла!

— Тише, — зашептал он ей. — Я вижу, что ты пришла! Я тобой недоволен.

— Не начинай, я все поняла, — чуть снова не расплакалась 999-ая, потянулась поцеловать.

Он отвернулся.

— Точно рехнулся, — встряла в разговор Барокамера. — Я говорила: любовь до добра не доведет. Никого не доводит и вас не доведет.

— Как же ты права, — ответила 999-ая Барокамере и крепко вцепившись в отростки 317-го, крепко поцеловала его в губы.

— Что! — замигала лампочками Барокамера. — Он против, а ты за? Я в шоке! Если, конечно, я умею быть в шоке. Но инструкции мне подсказывают, что шок должен выглядеть именно так. Процесс несогласия только подогревает мое нагнетание, а процесс согласия расфокусирует моё ритмическое противодействие. Ой. Я начинаю заговариваться. Ладно, целуйтесь. Но недолго. Через сорок семь плагов (секунд) начинаю процесс крипы (восстановления).

Ни говоря ни слова, 317-ый сжал жену в объятиях, а она из последних сил сдерживалась, чтобы не расплакаться. Непонятно, что было сильнее: наслаждение сорока семью плагами (секундами) счастья, обволакивающим теплом их тел, или ощущение безграничной радости от своего благополучного возвращения домой.

Пока Акумуляр-317 пугал людей, собравшихся около дома Вениамина Петровича Сидорова, Катерина с Андро, как очумелые, растворяли зелье в воде. Они уже расплескали восемьдесят девять ведер, но до изготовления заветного лечебного снадобья необходимо было поднять еще одиннадцать.

Андро одной рукой крутил колодезную ручку, наматывая на вал мокрые звенья цепи, второй хватал порхающее ведро, ставил на сруб.

— Это какое? — путалась в подсчетах Катерина и держала наготове стакан зелья.

— Девяностое, — отвечал Андро и смотрел, как брызнувшая из ведра вода растекалась по его куртке, брюкам. Он уже был с ног до головы мокрым, но, в отличие от Катерины, холода не чувствовал.

Екатерина же, наоборот, дрожала всем телом, зуб на зуб не попадал. Земля вокруг колодца была влажной и склизкой, Катерина часто оступалась, бухалась коленом в грязь, плечом ударялась о деревянный сруб. Сруб был настолько древний, что тайну его происхождения родители Екатерины давно унесли с собой в могилу.

Бух! Загрохотала цепь, уносясь в пасть колодца вслед за ведром.

Где-то за домом громко разговаривали люди. Видимо, спасали Пронькина. За него можно было не переживать, раз за дело взялась Вера. Она стояла около опрокинутой машины, полуоблокотившись на капот, словно позировала фотографам и разговаривала по телефону, пытаясь вызвать манипулятор. Пронькин сидел на земле и дрожащими руками старался причесать влажные от крови волосы.

— Ты как? — суетилась около него костлявая женщина с бородавками на лбу. В пожелтевших зубах она держала папироску, щурилась от лезшего в глаза дыма, склонившись к Пронькину и выпустив ему в лицо струйку дыма изо рта и носа, она силилась разглядеть на его голове рану. Рядом топтались еще пара человек, — толклись просто из интереса.

— Сколько? — орала в телефон Вера. — Да за такие деньги можно землю поднять… ну вот, это другой разговор, записывайте адрес: село Крувазье, улица имени Космонавта Павлова, дом Кати, да ежкин кот, да откуда я знаю номер, он один здесь такой, убитый весь…Матфеевна! — окликнула Вера старушку, которая ошивалась рядом с Пронькиным, — какой у Кати дом?

— Ну, если у меня шестой, а еёшнй третий по счету… значит, наверное, второй, — не выпуская папироски, ответила та.

— Ты можешь толком сказать? — разозлилась Вера на старушку.

— Кажи: дом два…

— Тебе скорую вызвать? — присела рядом с Пронькиным Вера.

— Не н-н-надо…

Честно говоря, Пронькину легче было умереть. Он чувствовал себя убитым, смятым, растерзанным по многим причинам: угробил машину, товар, доверие. Блин, как он сейчас будет выкручиваться. Да не, лучше сдохнуть, думал он и продолжал расчесывать волосы, словно собирался лечь в гроб красивым и ухоженным.

— Попробуй только сдохнуть, — пригрозила ему пальцем Вера, — Я тебя из-под земли достану. Кто мне будет возмещать убытки?

Пронькин верил и знал, что она действительно не даст уйти спокойно.

— Лучше принеси веревку, — попросил он и протер расческу о штаны. — Ох, мамочка, влетел по полной.

Он видел, как через обвалившийся забор осторожно переступала женщина, боясь напороться на ржавый гвоздь, острие гнилухи. Следом шел Вениамин Петрович (Андро), доски под ним превращались в труху, словно по ним проехался бульдозер. Женщина, преодолев препятствие, уже было прошла мимо, но вдруг остановилась, словно получила укол сострадания, склонилась к Пронькину. Кажется, он её узнал — Ленкина учителка, видел однажды на школьном собрании.

Учителка смотрела на него пожирающим взглядом, как змея на мышь. Исходящая от неё жуть пронзала насквозь, словно выворачивала внутренности.

— Чего это? — испугался Пронькин, елозя задом, отодвинулся. — Решила добить окончательно?

— У меня есть снадобье, — сказала она и показала небольшую бутылочку. — Враз вылечит.

Пронькин кивнул. «Враз» его очень устраивало.

— Не обманешь?

— Я — нет, — задумчиво ответила женщина. — Но у тебя может быть внутренняя непреодолимость.

— Че-е-го? Какая непреодолимость? Запор, что ли?

— И он тоже, — вздохнула женщина и налила в пробку снадобья. — Рискнешь? Учти, ты первый.

— А, была не была, — тревожно буркнул он и, перекрестившись, быстро выпил.

Катерина боялась думать о будущем. Её охватило отчаяние, когда прошло несколько минут, а она так и не заметила никаких изменений в Пронькине. Так же сидел, прислонившись спиной к машине, а вокруг кучковался народ, который расходился от дома Сидоровых по своим дворам.

В какой-то момент Пронькин неодобрительно улыбнулся и насмешливо высказался:

— Не смотри так, будто у меня от твоего снадобья рога повылазили. — И вдруг принялся шептать несуразицу. — Ёйны…! Амальгама присуха!.. Потрох всевышнего!.. Бабья сиська!..

Вдруг он встал на колени и отчаянно залаял. Предметом его ненависти стал собственный автомобиль. Он наскакивал на него рывками, словно кто-то держал его за поводок. Сбиваясь с шага, он на четвереньках кружил рядом, бросался вперед, вытянув руки, царапал краску.

— До смерти изведу нечистую силу, — по-щенячьи лаял он на машину. — Самая глупая в мире газель. Вставай! Поскакали! Разлеглась здесь, как дома.

Народ вокруг смеялся, думая, что Пронькин дурачится.

Одна лишь Катерина была внимательна и задумчива. Она видела, что рана на его голове пропала, волосы вдруг стали блестящими, золотистыми, как копна соломы. Пронькин стремительно выздоравливал, кожа, на зависть любой моднице, становилась прозрачной, мраморной.

Кажется, Вера тоже поняла, что у Кати с Андро все получилось. Даже не сдержалась от слез.

Вера привыкла в жизни всего добиваться своими силами. В противоположность праздным и удачливым, она никогда не предавалась мечтам и практически всё тащила на своих женских плечах. Грязное отметала, принимала только чистое и законопослушное. Знала всему цену и дорожила достигнутым. Это было крайне тяжело и сложно, настолько, что по ночам выла, а днем прятала опухшие глаза под солнцезащитными очками. И даже Верина железобетонная вера в успех буксовала при виде отчаянных попыток подруги найти снадобье для Романа.

Веру патологическая любовь Кати больше пугала, чем позволяла поверить в успех. Но Катя, как хорошая ученица, продиралась сквозь гранит науки, двигалась грозно и настойчиво, неся в душе образ любимого — его незаметные движения, голос, серые глаза, черный цвет волос — он был её богом, а она его богиней, которой удалось невозможное.

Они втроем вернулись к магазину, около которого уже толпился народ.

— Вер, молоко есть?

— А сметана 20 %?

— Хлеб…будет?

— Бабоньки, — Вера распахнула двери магазина. — Все вчерашнее. Сегодня привоза не будет.

Пока Вера отоваривала покупателей, Катя с Андро незаметно проскользнули в подсобку.

В помещении стоял привычный полумрак. Фрамуга на улицу была приоткрыта. Стало слышно, как далеко в лесу закуковала кукушка. Ей сменил дятел. «Надо поспать» — подумала Катя. — Рокот людей и леса усыплял, как колыбельная песня.

Роман лежал под одеялом так же неподвижно. Выделялись только выступы грудной клетки и стопы ног, а все остальное — как ровная пустыня, в которой была спрятана его сущность, руки, ноги, стройное тело. Еще в эти очертания было вложено сердце, раньше отзывчивое, рвущееся в будущее, теперь — стихшее и неслышное.

Катя медлила, понимала, что он пока принадлежит ей. Воображение рисовало теплые объятия, восход солнца на берегу моря, катание на лошадях, прыжки в пучину с огромного утеса, граненые стаканы с душистым вином, томление губ. А еще ожидание ответных чувств, думала Катя, прижимая снадобье к груди.

Андро топтался сзади, ожидая её действий.

— Ты чего застряла? — торопил он.

— Не могу, — честно призналась она. — Сейчас он выздоровеет и снова пропадет.

— Я не понимаю, — терялся Андро и был недоволен. — Ты с ума сошла? Напои его снадобьем. — Он потянулся забрать у нее бутылку, а она сжалась в комок, как ребенок, у которого плохие ребята отбирают игрушку.

Катя тихо захныкала.

— Не дам, не хочу.

— Зачем тогда все это? Зачем потратили столько сил и натворили столько бед? Ради чего? — вглядывался в ее глаза Андро и внутри себя штудировал инструкцию женского поведения, которая была в нем заложена. В ней описывались подобные случаи. «Такие характерные поступки, — учила инструкция, — необходимо воспринимать не как сознательное поведение, а как факт неадекватного проявления женской природы, которая самой женщиной контролироваться не может. И поэтому любые действия, приводящие к скорейшему прекращению истерики, должны восприниматься как абсолютно верные». — Неужели ты позволишь ему умереть?

— Я умру с ним! — Вдруг она резко к нему повернулась и стала настойчиво шептать. — Похороните меня вместе с ним, там мы будем только вдвоем.

«Женщине это свойственно, но это ненормально, — подсказала инструкция».

А Катя уже шла к двери, видимо, намереваясь исчезнуть. Навстречу вышла Вера.

— Ну что? Что? — вытягивала она шею, пытаясь увидеть Романа живым и невредимым.

— Она отказывается его спасать, — недовольно сообщил Андро.

— Чо за фигня! — опупела Вера.

— Вер, ну прости, — прижала Катя к груди бутылку со снадобьем. — Я ведь не могу без него.

— Дай сюда! — стала выкручивать из ее рук бутылку. — Нафига мне здесь труп. Не хочешь поить, забирай нафиг.

Катя сопротивлялась и плаксиво отнекивалась.

— Ну Верочка, куда я его? Мне ж домой нельзя. Что я скажу Василию?

— Это твои проблемы.

Вере все-таки удалось отобрать снадобье и теперь она шла к Роману, одновременно откупоривая бутылку.

— Ну пожалуйста, — Катя упала на колени и поползла за Верой. — Ну пожалуйста, дай минуту! — Она хватила руку Романа прижала к губам. — Пожалу-с-ста…

Катя билась за свое счастье как умела. Где-то в глубине души она понимала, что все это неправильно, необходимо остановиться, взять себя в руки, но знала, что все равно это ненадолго, вскоре вновь воспоминания о нем приведут её к очередному приступу слез, потому что проблема, с которой она пыталась справиться, не была решена.

Она видела, как Вера капала в полуоткрытый рот Романа снадобье. Чтобы оно ушло внутрь, поднимала за плечи, трясла. Снадобье стекало по уголкам губ, Вера его ловила ладонью, распределяла по лицу, всему телу Романа.

Часа через два или три, ближе к сумеркам, тело, лежащее на кушетке, вдруг задрожало, выгнулось дугой. Катя тихо застонала, она уже и не надеялась, что снадобье сработает. Вера зажала ей рот рукой.

Всю ночь тело ходило волнами, самопроизвольно переворачивалось, падало. Его поднимали, добавляли снадобье и вновь ждали. И так до утра.

Утром Роман сел на ложе, расправил плечи, громко затрещали косточки. Бросил беглый взгляд на уставших женщин, заметил Андро.

— Какие на сегодня планы? — спросил у него, словно это был обычный утренний разговор за завтраком.

— Роман Николаевич, вам решать.

— Согласен. — Он перехватил немигающий мечтательный взгляд одной из теток. Это его покоробило. Надо вспомнить, кто она. Словно сквозь туман в голове появился ее молодой образ. Да. Кажется, они с ней учились в институте, кажется, гуляли. Из черноты воспоминаний выплыл ее большой живот, приподнимавший подол платья спереди. Несомненно, она беременна. Почему же так болит голова? — Я что-то вам должен? — спросил у нее.

Покачала головой.

«Ну и хорошо».

— Машина далеко?

— Судя по голомаркеру, Верзила с Болтом здесь, в поселке, — ответил Андро.

— Зови. Уезжаем.