Алсу и Человек в черном

Глава 43. Скелет мамонта на обочине

Алсу повезло, она заняла свободное место у окна. Другие одноклассники опаздывали или делали вид, что опаздывают. Водитель, вольно развалившись на своем сиденье, отгадывал кроссворды. Он так мог просидеть до пенсии, лишь бы хватило клеточек и буковок. На портрете актрисы водитель застрял. Эти актрисульки теперь, как китайцы, все на одно лицо.

В салон впорхнули две одноклассницы, задали кучу вопросов водителю. Он не ответил ни на один. Только подозрительно окинул их взглядом: дорогие куртки, лаковые ботинки, километровые ногти. «А говорили, что будут красить остановочные павильоны». По их искривлённым губам видел: они так же считали это позорным для своего статуса.

— Что у тебя с Костяном? — спросил Парфенов.

Алсу задумалась и не заметила, как он подсел рядом.

— Тебе-то что?

— Да ладно, не кипишуй, — крепко обнял за плечи.

— Отвали, — дернулась. — Место занято.

— Кем? Сидорычем? Так он не поедет. Я звонил. У него там с отцом проблемы, уехал по заправкам.

— Это место для Лены.

— Серой Шейки? — Парфенов дернул плечами, словно его укусил комар. — Давай сегодня прогуляемся?

— А Лена?..

— Что? — искренне удивился он. — Намекаешь, что мы с ней вась-вась. Так вот, для особо непонятливых, я не люблю скромных, которым ничего не интересно, молчат где-нибудь сзади, тихорятся, чтобы не получить по балде. — Парфенов положил руку на сиденье, и его мизинец, на котором красовался черный перстень с изображением черепа, слегка касался ноги Алсу. Палец тихо шевелился, двигая край подола вверх.

Дело, конечно, было не в скромности Лены, а в Алсу, которая вклинилась между ними. Еще пару дней назад они с Леной ели одно мороженое на двоих. Он откусывал кусочек, протягивал Лене. Она облизывала, жмурилась от удовольствия. Быстро съедали одно, покупали второе. И так — несколько порций. Они были счастливы не мороженым, а моментом единения. Если бы Парфе узнал, кому он обязан своим беспамятством, он бы скорее придушил Алсу, а не с масляным взглядом лез бы ей под юбку. Это, наверное, что-то значит, но пока «это» для нее не поддавалось определению.

Когда автобус наполнился и тронулся, Лена сидела сзади. Алсу попыталась Парфенова прогнать, но ей это не удалось. Вместо того, чтобы поменяться с Леной местами, он обернулся к ней и стал задавать гадкие вопросы, типа куда дела шапку с ушками, зашила ли дырку на колготках.

— Могу и твои зашить. — Лена глубоко вонзила ногти в мякоть ладони и целомудренно улыбнулась.

— Чет я ничего не понял, — отмахнулся он от Лены и вдруг закричал водителю. — Эй, шеф притормози, я здесь сойду.

— Еще не доехали, — ответил водитель.

— Я доехал.

— Доедем, открою.

— Ну биткоин фигов! — выругался Парфенов.

— Почему биткоин? — удивилась Алсу.

— Цену ломит.

Вскоре автобус остановился у практически разбитого остановочного павильона, который болезненно бледнел на обочине разбитыми углами, остатками мелкого кафеля на стенах, дырой в потолке. Из нижнего отколотого края сеткой висела арматура. Вывеска названия поселка была наспех прикручена шурупами: теперь поселок «Растрепша» превратился в «…трепша». Проезжающим водителям павильон больше напоминал скелет мамонта, погибшего на трассе. С первого взгляда понятно, что никакой покраской его не спасти, — этот только на свалку, а взамен новый.

На влажной земле стояли пять банок краски, рядом — пять кисточек. Их было на одну меньше, чем школьников, высадившихся из автобуса.

— Вот же я говорил, что мне здесь нечего делать. Щас, блин, переться обратно пять километров, — искренне расстраивался Парфенов.

Как только автобус отчалил с другими учениками по маршруту, Парфенов вышел на дорогу и принялся голосовать.

— Неужели ты нас бросишь здесь? — буркнула Краснощекова.

— Конечно. Че с вами делать? Покрасите — приедете.

— В газетах пишут про маньяка. — Краснощекова подняла кисточку двумя пальчиками и смотрела на нее, как на седьмое чудо света. Было ощущение, что усердно вспоминала, как ею пользоваться и, кажется, вспомнила — нечто подобное встречала в бутылочках с лаком для ногтей.

— Ты читаешь газеты? — Парфенов широко распахнул глаза.

— Мама читает.

— Это плохой знак, — съязвил он. — С мамами трудно спорить.

Еще секунду назад предполагал улизнуть, как это он умел делать, а теперь в нём поселился червячок сомнения. Почему-то представилась мама с тяжелой сумкой, одна на остановке — в темноте. Была у нее в жизни такая печальная история. Она, конечно, тогда отбилась, но ведь она — крепкая женщина, ветеринар, корову за рога на землю опрокидывала. Его мать выше одноклассниц почти на голову. Да они впятером ничто против неё одной.

Трасса, конечно, не внушала доверия, не подходила для прогулок. С правой стороны располагался густой лес, слева — снежное поле с жухлыми кустами, черной грязной дорогой, чуть дальше были видны остатки сгоревшего дома Алсу. Разнесенный ветром, везде валялся мусор — вещи, некогда нужные, а теперь обесцененные пожаром. Сейчас это место было грустным и безмолвным. Ни пения петуха, ни блеянья козы. По просьбе Королевы, всю живность забрал садовод Петр Петрович.