Апельсиновый вереск. Дорога возврата

Пролог

шесть сотен гердрат от трубящего рога — вторая треть эпохи

Всадники, защищающие вход в чертог Алой Инквизиции, истекали кровью. По другому у него не получилось бы пробиться в место, где производилась казнь. Юноша опустил окровавленный меч и бегом бросился в зал. Посреди помещения, прямо под куполом, на железном стуле сидела феечка. Ее руки были скованы тяжелыми кандалами, прожигающими плоть до костей. На спине ни одного живого места, лишь кровь. Ничего кроме крови. Фею еще не успели лишить крыльев, а они были у нее прекрасными: солнечными, словно лепестки подсолнуха с вкраплением черных точек. Ее длинные волосы цвета коры каштана ложились спутанными прядями на грудь. По лицу расползлись синяки и окровавленные подтеки.

Увидев ее, юноша замер на входе, а пальцы сжимающие рукоять меча дрогнули. Он не обращал внимание на сотню всадников, восседающих на трибунах, на Святого Деррака, что читал молитвы превознося Пресвятую Морриган. Он видел только ее. Такую же прекрасную, как и в тот день, когда он с ней познакомился.

Но охрана не заставила себя долго ждать. Сзади подоспели всадники, и посильнее тех, что охраняли двери.

— Вам сюда нельзя, Ваше Высочество.

Всадники схватили его. Юноша опомнился и стал вырываться. Святой Деррак медленно поднял вверх меч с алой рукоятью из чистого железа. Святой Грандал. Им отсекают крылья.

— Нет! — закричал юноша. Его руки удерживали, но он не хотел сдаваться. — Не смейте! Это приказ!

Но Святой Деррак не слышал его, а может, не хотел слышать. Зато его услышала феечка. Она медленно повернула к нему голову и улыбнулась. В ее светло-зеленых глазах промелькнуло сожаление и что-то еще. Обида? Горечь? Утрата? Он не смог распознать. Ее глаза оставались абсолютно сухими. Губы исказились в болезненной улыбке. Она не плакала от физической боли, а у него при зрелище ее пыток перед глазами стояла мутная пелена.

— Прошу, — прошептал он. Юноша перестал вырываться, обессилено упав на колени. Он не отводил от нее взгляда, а она, с той же застывшей улыбкой, всматривалась в его лицо. — Умоляю. Не причиняйте ей боль.

Инквизитор опустил меч, разрезая плоть и кости, лишая фею крыльев. Она пронзительно закричала. По щекам парня катились крупные слезы, а сердце разрывалось на мелкие кусочки. На его губах застыла немая мольба.

— Хватит! — закричал он.

“Не надо. Прекратите. Ей же больно”, — проносилось в его голове.

— Ваше Высочество, это приказ императора. Святой Деррак всего лишь выполняет волю Его Величества, — попытался урезонить принца один из удерживающих его всадников.

Второе крыло в глухим треском упало на пол. Крик стих. На феечку было страшно смотреть. Рот все еще приоткрыт, глаза широко распахнуты. Стеклянные пустые глаза, которые никогда не плачут. Он знал о ней многое, но этого было недостаточно, чтобы защитить. Слишком слабый, слишком гордый. Все могло сложиться иначе, если бы он послушал ее. Если бы не был столь беспечным.

Дрожащие пальчики феи зашевелились и сложились в жест. Потом в другой. И еще один. Это был их особый язык, с помощью которого они могли общаться даже на расстоянии. Сейчас она говорила:

“Не горюй. Не сожалей. Ты мое сердце”.

Последнее движение, прежде чем Святой Грандал пронзил ее сердце. Тело феечки безвольно обмякло. Голова, с некогда красивым лицом, завалилась на бок.

Он не мог поверить в ее смерть, хотя и видел своими глазами, как клинок насквозь входит в ее тело.

Если он был ее сердцем, то в тот день его убили, пронзили смертельным железом и поставили на колени.

Он перестал существовать…