Апельсиновый вереск. Дорога возврата

Лилит

Ноги Лилит в зимних высоких сапогах утопали в снегу по колено. В Приморском лесу не было места слабакам и трусам. Откуда-то из непроглядной чащи послышалось утробное рычание. Ночное небо над бывшим королевством почернело. Оно было таким с тех пор, как империя вторглась в чужие владения, и останется таким, пока не вернется истинный правитель. Лилит знала о пророчестве. Эллиот рассказал ей о нем, когда она вспомнила отца.

“Распахнутся перед истинным правителем Примории двери”,— строчки из пророчества, от которых Лилит до сих пор била крупная дрожь.

Поверить в то, что истинным правителем все это время считали Артура, просто смехотворно. Но знание, кому именноотведена роль истинного правителя, вселяло в женщину страх.

Ее дочь. Подумать только! Ее родная дочь должна взвалить на свои плечи заботу перед целым государством. Лилит всегда считала Этери недостаточно сильной, вероломной и никогда бы не подумала, что она годна на что-то большее, нежели продавать книги в магазинчике мистера Ли.

Но тогда…

“Это мое королевство!”,— то, как зажглись ее глаза, с какой яростью и ожесточенностью она это сказала.

Тогда Лилит поверила ей. Она поняла, что пророчество не могло лгать или ошибиться. Ведь в тот самый момент Лилит увидела перед собой не маленькую девочку с бледными глазами, а взрослую девушку с короной на голове. Этери готова была расстаться с жизнью, но вернуть королевство во что бы то ни стало. Пойти против нее — значит встать на пути у судьбы. Однако это не умаляло страха за жизнь дочери.

Побродив по заснеженному холодному лесу, Лилит нашла знакомое, поваленное на землю дерево и, несмотря на покрывающую его поверхность корку льда, уселась и взглянула перед собой. Она обнаружила это место еще год назад. Здесь Ареморика словно проводила невидимую черту между Приморским королевством и другой стороной. Позже Лилит вспомнила, что именно сюда она пришла много лет назад, чтобы выбраться из мира зла и жестокости. Она посмотрела на свою руку, на которой недоставало одной фаланги пальца. Вспомнила, какие мучительные судороги вызвал переход и сколько крови она потеряла.

И даже в самой глубокой тьме нашелся крохотный луч света.

— Джон… — прошептала она.

Лилит приходила сюда каждый раз, когда не знала, что ей делать дальше. Каждый раз, когда тоска и боль погружали ее сердце в пучину агонии. Она приходила, чтобы почувствовать страх перед жизнью, которая осталась на той стороне, и убедить себя остаться здесь.

Да, Лилит Фэрнсби приходила к завесе, чтобы испугаться.

Когда Элфи предложил переправить ее на ту сторону, он не знал, сколько раз Лилитхотелавернуться по собственной воле. Она готова была отрубить себе все конечности, чтобы вновь увидеть мужа. Но она боялась за свой рассудок. Боялась снова погрузиться в холодную отстраненность и незнание своего прошлого. А еще Лилит не была готова к ненависти, которую испытает Джон при виде своей живой жены.

“Я еще не готова. Вот завтра…”,— говорила она себе каждый раз. И просыпаясь следующим утром, она вновь повторяла “завтра”.

Изо дня в день ничего не менялось.

— Здесь свободно?

Лилит вздрогнула. Она не услышала ни шагов, ни скрипа снега. Этот человек мог по своей воле передвигаться совершенно бесшумно, как и многие всадники. Эллиот рассказывал ей о культе Пресвятой Морриган, о воинах, что действовали от имени богини.

Хагалаз Кадоган был в числе тех, кого Лилит вместе с подручными Эллиота вытащила из Кейтонской тюрьмы. Он не выглядел старым, хотя на висках серебрилась седина. Взгляд его, тяжелый и настороженный, был взглядом человека, побывавшем ни в одном сражении. На руках мозоли, на лице усталость и скука. Лилит слышала, что его предали те, кому он безропотно подчинялся. Несмотря на всю холодность, ей не чуждо сочувствие. Лишь поэтому решила взять его с собой.

Ей показалось, что у этого мужчины была нелегкая жизнь.

Не став дожидаться ответа, Хагалаз сел рядом. На нем не было теплого плаща. Всадник был одет в легкую рубашку и штаны. В руке он сжимал бутылку сидра. Откупорив бутылку, хэлл сделал глоток.

— Что, паршиво, Ваше Высочество? — спросил он, вытирая рот рукавом.

Лилит передернуло от отвращения и запаха алкоголя.

— О чем вы? — глядя на него, Лилит плотнее закуталась в меховую накидку.

Мужчина усмехнулся.

— Ночь. Вы здесь совершенно одни. Не от хорошей же жизни гулять по населенному опасными дикими существами лесу.

— Я и не гуляю.

— А что вы делаете? Смотрите на дряхлые деревья?

Лилит вдруг поняла, что Хагалаз не видит завесу.

— Вы за мной следили? — прищурившись, спросила женщина.

— К счастью, до преследования я еще не опустился. Мне просто не повезло столкнуться на этой веселой зимней полянке с вами, — съязвил он.

— Вас что-то расстраивает? — спросила Лилит. Она не ожидала, что ей станет интересно узнать о нем чуть больше, нежели знание, по какой причине его заключили в тюрьму. — С самого своего возвращения вы только и делаете, что пьете.

Хагалаз протянул ей бутылку.

— Хотите?

— Нет, спасибо.

Он пожал плечами.

— А что еще вы мне прикажете делать? Меня бросили в темницу, объявив преступником. Оставили гнить в камере, пока спустя несколько лет не объявились моя ученица и мой сын. Они пришли за мной, хотя оба не хотят меня видеть. А теперь я понятия не имею где они и… — он судорожно выдохнул. Взъерошил короткие волосы и уставился на свои ладони, — знаете, я очень плохой отец. В нужный момент меня не было рядом с Иэном. И я едва не убил Авалону. Ваша дочь предлагала мне шанс поговорить с ней, вымолить прощение. О каком прощении может идти речь, если я и так знаю, что она никогда меня не простит?!

Лилит медленно повернула к нему голову.

— Каждый заслуживает прощения.

— Вы простили своего отца?

Она молчала. Хагалаз напряженно рассмеялся.

— Вот видите. Прощение — роскошь, и дарована она не всем. Есть те, кто просто не заслуживают того, чтобы быть прощенными.

— Вы не правы, — спокойно возразила Лилит, — Я видела эту девочку, Авалону, и видела вашего сына в момент, когда они проникли в графство, чтобы спасти вам жизнь. Если бы они ненавидели вас, то и шага бы не сделали. Дело совсем не в них, не так ли? Дело в вас. Вы думаете, что не заслуживаете прощения, потому что не можете себя простить за совершенные ошибки. Все мы ошибаемся, Хагалаз. Наши поступки могут быть плохими, но совершенные с благими намерениями.

Лилит ненадолго замолчала. Грудь словно придавило скалой. Стало тяжело дышать.

— Ваша связь с сыном и Авалоной не до конца потеряна. Вас не было с ними тогда, так будьте рядом с ними сейчас. Можете считать это искуплением.

Хагалаз со вздохом сделал глоток из бутылки и выбросил ее в сугроб.

— Что-то я не вижу вас рядом с дочерью.

— Я не могу ей помочь, — поджав губы, сказала она. — Мои ошибки не искупить. Я хотела защитить Этери, не осознавая, что она и сама неплохо справляется. Она сильнее меня, и единственное, что я могу ради нее сделать… — Лилит взглянула на завесу. — Исчезнуть.

Прикрыв глаза, Лилит вспомнила, как в детстве мама постоянно пела ей одну и ту же песню, под которую она засыпала.

Два одиноких страждущих сердца,

Нашли вдруг утешение друг в друге.

Туманный голос поведет слепца,

Откроются глаза немой супруги.

Они искали дом, пристанище, защиту,

В себе нашли желание любить.

И перестав на мир таить обиду,

Решили, что их счастью в сердце быть.

“Невильмир” — староприморская народная баллада