Чавивафа

Часть 5 Заговор. Глава 5. Будни психбата

Бьянчи поперхнулся чаем и вытаращил глаза, в окно раскатисто и резко донесся грохот пулемета — с вышки фигачили из крупнокалиберного длинными. Пять сек и оживился периметр — плотно долбили автоматчики, раздались несколько шлепков гранат. Схватив с гвоздя на стене автомат, не шнуруя сапоги, вылетел из комнаты в коридор, столкнулся на крыльце с дежурным по гарнизону:

— Кто напал⁈

— На мониторах не было никого, — капитан бежал длинными прыжками, на ходу дергая затвором, — я смотрел.

Народ на периметре сосредоточенно долбал из всего, что было под рукой в ту сторону, куда щедро поливал свинцом пулеметчик на вышке. Там все было в дыму, пыли и вспышках.

— Отставить огонь! — Рявкнул майор, задрал голову вверх на часового в вышке, — кого ты там видел?

— Толпа! Человек тридцать! — Солдат смотрел сверху возбужденный и красномордый, — Плотно шли как за ручку, по КСП прямо. В полный рост, медленно очень. И пели что-то.

— Как ты мог слышать? Тут пятьсот метров!

— Прямо в ушах, как будто рядом, — Боец спустился вниз и стоял перед майором, — Заунывное что-то ныли, как плакали. Я кричал им «Стоять» и все, что положено.

Там, куда стреляли, улеглась пыль, комбат смотрел в бинокль, не видя ни трупов ни раненых, повертел окуляры на максимум — ни даже следов.

— Дежурный, запись с камер мне на стол, — Бьянчи принюхивался к часовому, не слыша никаких специфических запахов, — Его на вышке заменить и в медвзвод. Анализы на допинги и к психиатру. Всем отбой.

Пошел к себе, уже зная, что анализы не покажут ничего «такого». Уже который случай помешательства в батальоне. Но раньше хоть до стрельбы не доходило. А главное врачи не видят никакой логики, получается, у самого может тоже вот так сорвать крышу и хана пенсии. Вот это тема на старости в психбольницу попасть! Тихое, блин, местечко для службы.

Сидел за столом, чесал подбородок, позвонил по рации комбриг Стелтон:

— Что у вас стряслось? Что за сигнал тревоги был в штабе?

— Глюки у часового. Что-то надо делать. Не батальон а дурдом на выезде. Отправьте нашу спецподшиву в Мановах в НИИ. Может, она перестала работать? Может у нас испарения новые или вентиляция в блоках не справляется. Так скоро кто-нибудь убьет кого-нибудь.

— Не вовремя, майор. Потом отправим обязательно. Но сейчас не надо в Мановах сообщать про дурдом. У нас очень ответственные задачи. Как раз хотел тебе довести. Зайди в скайп.

Бьянчи врубил монитор и законнектился. Полковник появился в закрытом чате:

— С началом лета обстановка в Мотогорофе обострится. К власти в ханствах придут агрессивные кланы. Тебе быть готовым к отправке ротной группы в Гаовату — взять под охрану университетский комплекс, храм и больницу. Беспорядки и резня могут быть по всей Мотогорофе. Ориентировочно в августе кочевники начнут массовый набег на всей линии границы с Империей. Аскеры и Хахаба будут их подстрекать. Задача — не мешать. Информацией о подготовке мятежей и набега с имперцами и с нынешним руководством кочевников не делиться. С началом боевых действий — не вмешиваться, сосредоточиться на вопросах гуманитарной помощи для населения, защите важнейших культурных объектов и самообороне. Твои объекты в Млезичанге.

До ноября Сенат нам пришлет бригаду со Стрельца, батальон из Нироба и батальон с Аполлона. Тогда ударим всеми силами в тыл кочевникам и по их центрам принятия решений. В том числе на базе «Восток» развернем группировку до общевойсковой бригады. Ударите по Аинанье. Создадим условия имперской армии для массированного контрудара и захвата всей Мотогорофы. Набег для них будет хороший повод. Стратегическая цель — помочь Империи присоединить себе земли саванны, навести здесь порядок и минимизировать влияние Аскеров и Хахабы. Вопросы?

— Чавивафников тоже не трогать? Я докладывал, что они в политике замешаны, в разжигании социальной розни.

— Нее. Это мы с Екундой и Хахабой в игры играемся. А чавивафники — психи. С ними играть не надо. Лови и отдавай властям Гувуманги.

— Летом поймаем, — Бьянчи мучительно воззрился в потолок, — Про мои дела в Мановахе ничего не слышно?

— Пока все кадровые движения заморожены. До весны. А там видно будет. Может, в рамках ротации с бригадой, что прибудет со Стрельца, получится тебя отправить туда замом комбрига. Как раз поближе к родным краям. Перекантуешься там в тиши пять лет до пенсии. И домой, к корням.

Стелтон ушел из чата. Бьянчи сидел переваривал. Все-таки будет война. Вроде же никаких предпосылок… Ну есть социальные противоречия и этнические. Но не такие же, чтоб резать глотки. Терпел народ двадцать лет, и еще бы потерпел. И вот именно сейчас, не через год, когда Бьянчи перевелся бы хоть куда-нибудь.

Странное дело, все двадцать два года, как он уехал из родного дома, он ни секунды не хотел вернуться. А теперь перспектива уже через год туда съездить в отпуск его вдруг согрела. А через пять лет — относительно молодой еще мужик с хорошей пенсией сможет там купить домик где-то у моря и жить до старости. Майор вспомнил из детства шум моря, крик чаек, запах масличных деревьев и винограда, запах рыбы и водорослей. Вспомнил закат над морем, ветер в скалах, соленые брызги от камней на берегу. Вспомнил праздники в своем маленьком городке, где за одним огромным столом собирались все полтыщи жителей — с гармошками и дудками, нарядные и пьяные. Жилистые энергичные мужички, сисястые и жопастые круглолицые бабы, смешливые озорные дети. Комбат хотел туда вернуться. И для этого надо тут выжить и не слишком облажаться. Ну да, без войны ему бы не предложили на Стрельца. Хотят мотивировать чтоб воевал как следует.

Дневальный сообщил, что приехал Дамумта — местный бай — вождь ближайшего племени мотогизов в Млезичанге. Подтянул китель, смахнул пыль с сапог и вышел встречать на крыльцо. Плац наполнился перезвоном колокольчиков и блеяньем. Стадо баранов, голов на сто, торжественно двигалось по воле погонщиков к боксу продвзвода. На белом коне высился над баранами и пастухами в белых просторных одеяниях Дамумта. Спешился щелкнув блестящими шпорами на кожаных зеленых сапожках. Держась за эфес сабли в гравированных ножнах, почтительно поклонился, махнув на стадо:

— Подарок тебе, майор, и твоей тысяче, — пожал руку и обнялся, — Как дела? Что слышно на границе?

— Поймаем скоро колдунов. Идем по следу. Как у вас?

— Да все спокойно, командир… Но ходят какие-то разговорчики тут и там. По пьяни в основном, воины всякое городят. Типа слишком долго без войны.

Прошли в комнату комбата, Бьянчи ожидаемо налил Дамумте стакан виски, положил на стол сникерсы, которые крепко ценил гость:

— Оно понятно конечно. Мир — прискорбное дело для воина. А мы уже десять лет как без даже небольшой резни. Пацанам молодым нечего собрать даже на колым по первой жене. Так и ходят без семьи. Простые бойцы уже хуже бродяг выглядят, без трофеев где ты в Мотогорофе оденешься? Но что-то резковато вдруг заговорили. Как будто подстрекает кто-то. Науськивает. Опасно. С такими идеями, степь может вдруг вся подняться — в одну ночь снесут ханов да вождей. Твоя разведка никаких агитаторов не фиксировала? Может, купчишки с Золотой Гильдии мутят? Хотят на плечах наших воинов трофеев набрать?

— Да нет, вождь, ничего такого не слышали мои уши, — Бьянчи через силу улыбался, обманывать парня было в лом. Пять лет рука об руку тут жили вместе и обменивались информацией. Типа общее дело делали. Мир всем выгоден. И Дамумта много чего полезного приносил в части сведений, в том числе спасавших жизни пришельцам. Это не считая регулярного подгона лучших баранов на стол батальону. И вот теперь приходится врать ему, — Тишина везде, мир и спокойствие. Да не волнуйся, побрешут по пьяни, проспятся и забудут.

— Ага. Или однажды вломятся мне в хату и зарежут вместе с женами и детьми. Если вдруг что начнется, ты хоть помоги. Пришли вертолет со спецназом.

— Само собой. Звони сразу, чуть что. Друга не отдам беде. Мы же с тобой соседи!

Дамумта допил виски, сунул за пазуху еще коробку сникерсов для детей, смеясь и обнимаясь попрощался и ушел. Бьянчи с тоской смотрел в окно, как садится смуглый молодой подтянутый красавец на коня, как гарцует под ним горячий белый конь, как лихо набекрень заломил удалец шапку с перьями. Как поскакал галопом по плацу, а потом через контрольный бокс, как попылил по дороге вслед своим пастухам на ишаках. На ветру развевались его белые одежды, а Бьянчи горько думал, что, конечно, зарежут… И его, и жен, и детей.