Чавивафа

Часть 7 Красная Матока. Глава 4. Штурм Губербашни

Кундушаук слышал в окно как далеко на Мрабамаише эхом гуляет звук фейерверков и стрельбы в воздух, видел как в послезакатном небе над центром Файдазавада расцветали пышные цветы огней и искр. Там на его деньги праздновали торжество Сауты, ее Матоку. Вечерние газеты пели ей гимны и лепили сладкие прогнозы, каким блистательным будет ее правление. С ней целовались и обнимались городские власти, бизнес, интеллигенция, ей слали приветствия мэры и ратуши крупных и мелких городов, о полной поддержке ее реформ заявляли видные аристократические дома. Только Кундушаук был лишним на этой веселухе. Царица ни словом не упоминала его в своих речах, о нем молчали газеты, она не звонила ему. И была не в сети, когда попытался позвонить он сам.

Где те самые переговоры, которые обещал Кларк? Где раздел сфер влияния? Пока что все выглядит так, будто она берет себе весь выигрыш целиком и не собирается делиться. Что с ним будет теперь? Хозяин Стальпрома сидел за своим столом в офисе на заводе, сжав виски, уставившись в точку. Он для нее угроза? Она от него избавится? Позволит жить как жил и остаться в бизнесе? Или впереди изгнание и забвение? Или убьет?

Что будет с его компанией, с производством, с его персоналом, которого шестьдесят тысяч человек? Большинство из них не имело никакого отношения к бунту и все эти дни просто работали. Пойдут по миру? И что станется с бойцами самообороны? С теми кто штурмовал склады, взял в руки оружие, с теми у кого на руках кровь? Повесят? Разоружат и на каторгу? Никаких даже намеков на формирование на их основе обещанной милиции из Цитадели не прозвучало…

Позвонил Снейл, сказал, что его знакомцы подглядели в ГУВПе проект регламента проведения выборов — там один дворянский голос равен трем купеческим и десяти простонародным. При таком раскладе у партии Важибы будет больше половины голосов в будущем парламенте. Снейлу с Кундушауком и за двадцать процентов мест еще придется попотеть. Это если к выборам допустят.

Свой источник Кундушаука скинул ему из ГУВПа проект земельной реформы — дворяне лишатся кастовых привилегий, но останутся землевладельцами. Это вобщем-то отменяет реформу. У дворян нет денег для индустриализации своих плантаций, будут и дальше тянуть жилы из крестьян, не станут покупать сельхозтехнику, какой собирался оснащать деревни Кундушаук.

Была уже полночь, давно вроде стихли фейерверки, но вдруг снова пошло бабахать сначала далеко на Барамумбе, а потом и совсем рядом на Барагуве. Много и плотно стреляли, раскатисто рокотали пулеметы. Перепились что-ли? Сейчас еще друг дружку повалят. Набрал номер Стерка:

— Что у тебя там за бардак со стрельбой? Что не спите?

— На нас напали, шеф! По полной схеме! — В телефоне льва ахали винтовки и орали мужики, — Обстреляли минометами. Важибовцы атаковали батальон на Барамумбе, убит комбат. На Барагуве при поддержке минометов и пулеметов со стороны Башни наступает пехота — форма армейская полевая. Это не курсанты. Это с фронта. И Кивулиока говорит, ее атаковали курсанты на Барамани. Доложу позже подробности. Пока обороняем свои позиции.

Кундушаук уставился вытаращенными глазами в стену — вот так быстро⁈ Сразу избавится? Пока праздновали всем городом Матоку, стянула в столицу какие-то отряды с фронта? Сжав трубку позвонил, подняв среди ночи Стиву Кларку:

— Саута обманула! Привезла еще военных! На моих самооборонцев напали по всему центру! Нет никаких переговоров — она решила от нас избавиться! Я не сдамся!

— Подожди! Успокойся! — Кларк приходил постепенно в себя спросонья, — Это какая-то провокация. Может спьяну солдатня стреляет… Мы обо всем договорились с Маринез. Твой Стальпром получит кучу госзаказов, Барбен останется премьером. Самооборонщики будут милицией. Не дергайся сейчас. Подожди до утра. Я утром свяжусь с тобой.

Легко ему там говорить подождать, — Кундушаук нервно шагал из угла в угол кабинета, — а если они сговорились? Если прогрессоры просто попользовались им, его бойцами и деньгами? А теперь будут сливать как отработанный материал?

Тяжко дыша вышел на балкон. На Барагуве вроде попритихло. Стерк написал в чат, что первые атаки отбили на всех направлениях, но у важибовцев и вояк продолжается движняк. Кундушаук видел, как горят несколько домов впереди, слышал редкие одиночные выстрелы. Ночь казалась железной и какой-то тяжелой, давящей. В лицо дунул ледяной ветер, казалось, уже пахший снегом, прогнавший по коже мурашки холода и тревоги. Справа у виска блеснуло как молнией, в стену рядом с ним прямо у головы будто вбили громко и хлестко гвоздь, брызнула из кирпичей крошка. Шеф Стальпрома опешил и застыл, словно проглотил металлический штырь, круглыми глазами глядя на выбоину в стене, из который шли дым и пыль. Почувствовал, как его толкали и сгибали чьи-то сильные руки, волокли с балкона в кабинет — охранники оттащили его в глубину комнаты, задернули шторы, потушили большой свет, оставив лампадку на столе. Бормоча как заклинание «Я не сдамся», Кундушаук сидя на паркете, укрывшись от окна столом и креслом, дрожащей рукой нашарил мобильник в кармане, набрал Стерка:

— Слушай приказ! Захватить комплекс зданий Правительства и Администрации Губернатора. Занять Бияшару, Барагиву и Кусимту. Нанести поражение важибовцам и военным. К утру город должен быть весь наш.

— У меня сил мало. Полк с восточных окраин снять нельзя, иначе драгуны ударят. Поэтому сильно красиво не получится. Многовато будет разрушений и жертв.

— Какой план?

— Стяну на Барагуву все 18 минометов, все полторы тысячи конных, батальон стрелков с Мажибары. Плотно под завязку закидаем минами площадь перед Башней и внутренний двор, где лагерь и тылы курсантов, заведу на площадь конницу чтоб всех дочистить и захватить пушки и пулеметы. Потом двумя батальонами пехоты при поддержке этих пушек и пулеметов будем брать здания этаж за этажом. Свяжусь с Кивулиокой, чтоб подстраховала со стороны Барамани. Уцелевшая конница с Барагувы пойдет на Барагиву во фланг и тыл важибовцам. Батальонами с Мрабамаши и с Барамумбы ударим им в лоб. Погоним к реке и там дожмем. Но это будет громко и много потерь, шеф. После такого никаких переговоров уже не будет.

— Если город станет наш, не о чем будет говорить особо. Не о чем будет торговаться тогда. Не допусти, чтоб расползлось оружие противника. Все собери. Если будут хотеть бежать, разоружай и отпускай. Действуй.

Кундушаук крутил себе волосы в белой бороде, смотрел в угол кабинета, слушал тишину ночи. Думал, правильно ли он решил. Хорошо строить завод или паровоз — по точно выверенному чертежу, обоснованному ясным пониманием законов физики. Но здесь — все неочевидно. И нет утвержденных правил. И не может быть «правильно». Это вопрос долга, убеждений. Мог ли он предать свое восстание, своих бойцов? Мог ли уступить? Позволить погасить Сауте тот Огонь, что он разжег? Не мог. И не мог простить Кусини века унижений своего рода, не мог оставить время и страну в распоряжении этих дворян и лживых попиков. Не мог. Это его Правда. А там, что будет, то будет. Может, Стерк справится. Может, победим.

На Барагуве часто и громко захлопало, ночь взорвалась пулеметными очередями. Кундушаук, держась за бороду, прячась за шторой смотрел в окно, как площадь перед Башней светилась словно днем плотными вспышками, как в черное небо летели искры пуль, как занимались в той стороне пожары. Полчаса показались веком, Шеф Стальпрома устал слушать этот треск и ждать. Набросив пальто спустился вниз, где у крыльца ждала его персональная Тойота со стрелками охраны в кузове. Сказал ехать к башне. Впереди вроде стихало, грохот боя уходил постепенно вдаль, в сторону Барамумбы. В телефон упало от Стерка:

— Комплекс зданий Правительства и Администрации Губернатора взят. Противник уничтожен. Важибовцам нанесли тяжелые потери и придавили к реке, дожимаем. Захвачены до двух тысяч винтовок, десятки пулеметов, три пушки. Наши потери не меньше тысячи. Нужно срочно пополнение личного состава. Сможем вооружить до трех тысяч человек.

Звонила на телефон Саута. Потом Кларк. Смотрел пустыми глазами на огонек трубки и не брал. Не о чем говорить сейчас. Машина тормознула у въезда на площадь. Кундушаук увидел в окошко как свечой полыхает Башня, уходя узкими длинными языками ярко алого пламени высоко в небо. Напротив оползало густыми клубами черного дыма здание Правительства. Вышел из машины, хрустя и скрипя чем-то под ногами. Сразу ударили в нос запахи пороха, железа, мяса, грязи, какой-то кислятины. Уши резали вопли раненых. Увидел орущего широко открытым в небо ртом юного курсантика, у которого сквозь дыру в шинели на животе лезли наружу кишки. Вывшего глухо и тяжко распластанного на брусчатке офицера. Пошел к крыльцу, замечая среди трупов армейцев тела парней в черных спецовках — казалось, он узнавал лица своих сталеваров с вытаращенными глазами, холодными стекляшками глядящими на огонь пожара. Ступая по битому стеклу и гильзам прошел в фойе, у стены длинными рядами лежали самообороновцы в бинтах и повязках. Вокруг них сновали девчонки в красных косынках — ставили капельницы, уносили прочь тазики с кровавыми ошметками.

Через зал чуть не толкнув его шли вереницей, спускаясь с лестницы ошалевшие, будто безумные его бойцы, в расстегнутых куртках, перекособоченных ремнях, смотрели пустыми глазами вперед, в упор его не видя, бряцая прикладами, шаркая сапогами. Чьи-то лица были обезображены ужасом, чьи-то застывшей злобой, чьи-то дебильными улыбками даунов. Харкали и сморкались на пол. Человек с полсотни, пахшие порохом и чем-то еще ужасным и отвратительным. От них отделился высокий и тощий, широкоплечий смугляк, подбежал к Кундушауку, светясь расстегнутой ширинкой и грязным потом на лбу, неловко теребя ремень винтовки, болтавшейся за спиной, странным голосом, жуя слова и глотая звуки, неестественно медленно, тупо улыбаясь доложил, что верхние этажи взяты и зачищены, противник уничтожен.

Кундушаук обнял его, прижав к груди, чувствовал как смугляк дрожит и плачет ему в бороду.