Чавивафа

Эпилог

— Заходим! — Бросила Милина своим и сама шагнула во двор. Краем глаза оценила как ловко молодой милиционер, недавний рабочий, махнул прикладом в затылок сзади не успевшему среагировать бандиту, охранявшему калитку. Пару месяцев как от станка, а работает прикладом, будто с детства этим занимался… Во дворе преступнички тоже не успели вскинуться, огребли кто как и скоро лежали на земле. Пока одни бросились вязать им руки и ноги, Кивулиока с группой захвата бегом двинула к отливавшим белизной в ночи каменным стенам. Из окон шмальнули, ранив опера, он присел схватившись за живот. Десяток бойцов рабочей милиции кинулись стрелять с винтовок по окнам, Милина с еще парой десятков бойцов бежали к дверям дома и к высоким сводам веранды.

Лео и Милина

Выбила ногой дверь, бросила внутрь гранату. Как только бахнуло, вломилась, мелькнув черным своим кожаным пальто в свете фонаря, в холл, рявкнув звонко и зло:

— Всем лечь! Морды в пол! Оружие из рук!

Для убедительности с грузовика на улице длинно и щедро полили огнем из пулемета окна верхнего этажа. На первом все подчинились неожиданности и натиску, оставив их с охраной, понеслась по лестнице наверх, где по коридорам шла стрельба, возня и вопли. Нервно дернула щекой, услышав прямо у лица щелчок пули в стену и запах свежесверленного дерева, бросила вперед нож, пробив кадык кому-то, кто целил в нее из обреза. С тремя своими приближенными, взятыми с собой из каторжников-вольнобригадовцев, добежала до широкого круглого зала, там посередине лежал расколотый стол, валялись на полу салаты, фужеры и картишки. В большом кресле морщился сам Кубабуш, поднимая вверх руки, жались в угол две голые девушки, стояли у стены еще двое в шляпах, тоже руки вверх.

— Кончайте его, остальных вяжите и тащите вниз, и запускайте прокурорских.

Один в группе захвата ранен, и один подвернул ногу на веранде, нормально, — думала Милина шагая вниз, оценивая результат операции. Уничтожен один авторитет, шесть его бандитов, задержаны двадцать. Ликвидирована уже четвертая крупная банда за две недели, сначала операции по очистке Файдазавада от криминальных сообществ силами рабочей милиции. Еще пяток таких ночей и столица вздохнет спокойнее. Хотя заставать их врасплох и сразу кучей становится с каждым разом все сложней. Кубабуш этот уже утром был бы с деньгами в Кусипани, а вечером неизвестно где.

Внизу бегло глянула на паркет, где лежали в позе «руки за голову» задержанные, поморщилась опять, кивнув своему помощнику «из каторжан»:

— Тут было двадцать, а уже девятнадцать. Узнай кто ушел. И узнай кто предал.

Оглянула холл — нехилый такой дворец, небось князь тут какой жил… Все-таки, какие только мечты не исполнились за эти два месяца… Кубабуш был еще недавно средней руки бандитик, а теперь пировал в таком особняке. Стал одним из тройки самых опасных главарей столицы. Триста стволов в банде не считая шелупони. Пять тысяч золотом на подвале.

Вышла на дождь и холод под беззвездное небо, села в инопланетный черный гелик с тонированными стеклами и мигалками на крыше. Было уже к пяти утра, нет смысла ехать в штаб спать, можно начинать новый рабочий день. А обычно утро она начинала с визита в морг городского госпиталя, туда и пошуршали по мокрой черной брусчатке Барамумбы.

Морг встречал злым синим светом и прелым запахом. От стены до стены на носилках лежали итоги прошедших суток — объективные и зримые. Сотня умерших от файдазавадки, на десяток меньше, чем ночь назад, вдвое меньше, чем десять дней назад, втрое меньше, чем в середине декабря, на пике эпидемии. Три десятка погибших по криминальным причинам, вдвое меньше чем в середине декабря когда только начала работу ее милиция. Еще тридцать от прочих разных причин. Пять трупов с той хаты, куда влетел снаряд из гаубицы с Цитадели. Да можно и не считать, даже на беглый взгляд видно что носилок меньше, треть подвала только занято, а было битком… Милина, поднимаясь по лестнице вверх, чувствовала удовлетворение и гордость — таки получалось в этом кавардаке наводить типа порядок, расхлебывалась по-тихонечку эта каша.

Отправила своих приближенных каторжничков готовить захват очередной банды, сама с начальником санэпида выехала к Бияшаре, где среди развалин и воронок от взрывов, начал опять работать рынок. Туда же колонной выдвигался полк милиции — рабочие с Автозавода.

Торговали кто с земли, кто с кузовов машин всем подряд — мука, зерно, варенья-соленья, сразу в кучу шмотки, утварь, телефоны, автозапчасти, бытовая техника. Кивулиока махнула широко рукой в кожаной перчатке — тысяча ее милиционеров встали в цепь и пошли через торговые ряды, толкая вперед себя санитаров, сверявших у торгованов справки санэпида о проверке товаров и самих продавцов. Тут и там возникали возня и ругань, местами вопли и толкотня — справки были не у всех. Рабочие отпихивая владельцев, совали весь недозволенный товар в мешки и грузили в катившие за ними грузовики.

— Что же ты, Сука, творишь⁈ — орала на нее старуха, у которой бойцы отнимали ведра с сухофруктами, — Чтоб тебе отлилися наши слезы! У меня внуки голодные дома! Убийцы вы проклятые бесстыжие!

Милина кипела, хватаясь за эфес сабли, разбить башку злой бабке, но сдержалась, повернулась ко всей толпе разгневанных торговцев, зычно проорав:

— Всех предупреждали по сто раз! Без справки торговать не дадим! Или вымрем все или карантин!

Милиция активно работая прикладами и грозя штыками, прошла через весь базар, нагрузив изъятым полсотни машин. Холодно глядя на лица торговцев полные отчаяния и тоски, ненависти и растерянности, на слезы и местами кровь от тех самых прикладов, Кивулиока крикнула жечь. На глазах у всех грузовики сваливали товар в яму посреди площади, бойцы обливали все щедро солярой… Полыхало ярко, горячо и смрадно. Милина терла лоб перчаткой, поминая проклятия старушки, прикидывая, что сегодня все-таки пришлось изымать меньше товара чем вчера — доходит постепенно до народа, что вся торговля только через санконтроль.

Зазвучал блатняком телефон, там был Стерк:

— Привет, Милиция! Заедь ко мне, пож, сегодня вечером.

— Слушай, дел полно…

— Это важно. Заедь.

В штабе милиции на Барамани на плацу была построена почти тысяча бойцов, перед ними у стены два десятка милиционеров уже без красных лент, со связанными за спиной руками. Милина шла вдоль их скорбной шеренги, смотрела но опущенные головы, ловила взгляды исподлобья. Остановилась рядом с щуплым парнем, похоже из фабричных, спросила у особиста, в чем провинился.

— Пропустил купца на рынок без справки.

— Почему? — подняла бойцу голову, заглянув в лицо.

— За деньги… У меня семья на Каскабаре голодная. Хотел им помочь, пайка не хватает. Трое детей.

— А этот? — Кивнула на здоровенного детину из спецназа.

— Это он бизнес-коуча выпустил с особняка Кубабуша, голду поимел, вот она.

— Разбогатеть хотел?

— Прости, командир! — Завыл мужик, упав на колени, глядя на нее со слезами снизу вверх, — Бес попутал! Голос в башке приказал. Грозил, что иначе умру от файдазавадки. И вся семья тоже! Так страшно! Такой голос жуткий! Как под гипнозом выпустил этого черта…

Кивулиока шла от них прочь, крутя в пальцах цепь бизнес-коуча. Жалко, что упустили. Мелкий бандит, но консультации его дорого обходятся… Встала перед строем, набрав воздуха и приосанившись. Громко и четко зазвенела на весь плац:

— Товарищи милиционеры! Рабочие! Вы надежда и спасение Файдазавада! Вы лучшие из лучших! Вам доверена жизнь и будущее граждан! У каждого внутри полно разных голосов. Вам Республика вручила оружие, зная, что вы из тысячи этих голосов выберете голос Совести, Чести и Верности! Вы слышите мой голос сейчас? Это голос вашего командира! Я веду вас туда, где нужна ваша Служба. Для Страны, для Народа! Для Светлого Будущего. Все остальные голоса — фуфло! Забейте на них! А предателям — Смерть.

Кивнула особисту, он махнул ротному, сотня бойцов вскинула винтовки и дала залп по шеренге у стены. Увидела, как завалился набок тот щуплый, что с тремя детьми, как падал, глядя на нее огромными глазами здоровяк, что повелся на голду. Отвернулась, пошла в свете частых фонарей к джипу, решила все-таки поехать к Стерку.

Машина бодро гнала по пустой вечерней Мажибаре, Милина чувствовала плечами и шеей как тяжкий мешок усталость и опустошенность. Черт его знает, сколько она еще этого выдержит. Оно, конечно, чужая планета, чужой город, но все равно слишком много негатива. Да и чужое тут все постольку поскольку. Все эти мужики, кого собрала вокруг себя в милиции, уже как родные. Их очень больно терять…

Меж домов выл ненавидящий леденящий ветер с мокрым снегом, прошла мимо козырнувших караульных в штаб Рабочей Самообороны, на второй этаж, в жилой угол комкора Стерка.

— Проходи, Красавица! — Лео был осунувшийся, сутулый и подсохший, но глаза и улыбка были еще львиные — хулиганистые и бодрые.

Лев ловко, коснувшись талии, приобнял ее и втянул в комнату. На столе горели свечи, в вазе торчала ветка хвои, украшенная разноцветными ниточками, искрилось в фужерах игристое.

— С Новым Годом! С новым счастьем, Крошка! — Он протянул ей хрусталь с напитком, — Загадывай желание.

— Ой, только хватит про желания, — Она сделала глоток, зажмурившись от удовольствия

— Тебя тоже голоса достали? — Смеялся Лев, длинно глотая шампусик, — Я своих игнорил, но сегодня не удержался, загадал. Не парься. Это доброе желание.

— Тут у них не угадаешь, — Милина загребла ложкой салат из миски, — Я устала здесь очень. Прикипела к своим этим. И ко всему этому. Бывает больно. Скорей бы в СГЦ. Тут по идее делов на пару месяцев осталось.

— Не уверен про СГЦ. Слишком мы с тобой тут засветились на всех радарах. Оперативная работа нам вряд ли светит. Или штабная где-то, или тут оставят. Помогать строить новые государства, спецслужбы какие-нибудь создавать.

— Велика от нас тут польза, блин…

— Зря ты так. Твоя милиция — молодец. Я не верил, например, что ты справишься. А у вас получается наводить порядок постепенно. И карантин ваш сработал — не вымер Файдазавад.

— Я бы лучше в штаб… бумажки тасовать в Лос-Парадайсе.

Он чмокнул ее в щечку, поправив ей волосы. Она улыбнулась. Телефон, прислоненный к бутылке играл нежно трогательное из мультика про Золушку, двое прижавшись, положили головы друг другу на плечи, мееедленно кружились. На столе в свете свечей лежали их папахи с алыми лентами, на вешалке-треноге висели ее сабля и его винтовка.

— Мы не знаем, кто откуда, и забыли кто мы сами… Только знаем, это чудо, и случилось оно с нами!

Милина плакала, Лео улыбался.