Чавивафа

Часть 6 Гроза над Гувумангой. Глава 8. Кровь на Барагуве

Неплотная цепь стражников натянулась, изогнулась и прорвалась сразу в нескольких местах. Суровые и крепкие парни в кожанках по двое-трое вежливо выталкивали неподготовленных к таким раскладам простых постовых и патрульных, из которых была собрана эта цепочка, к тротуарам, освобождая проход толпе. Стражники, числом триста, из местного райотдела, благоразумно прижались к стенам, сбившись в группки, настороженно глядя из под кепок, как на Барагуву выливается огромное людское море. Всего из промзоны вышли тридцать тысяч — рабочие заводов и фабрик организованные менеджерами Стальпрома и Нордвонка. Сначала, сделав вид, что пойдут по разрешенному Ратушей маршруту по Каскабаре на восток, получили возможность собраться и построиться в колонны. Как только толпа пришла в порядок и стала организованной силой, двинулись, куда и хотели — к Башне Губернатора и к Правительству.

Кундушаук шел ва-банк, решил не сидеть в штабе в офисе, а шагал открыто вместе со сторонниками, раздавая поручения связным, которые рассылали их со своих непаленых телефонов. Толпа и сотни алых знамен заряжали его сегодня неведомым ранее огнем не хуже конвертера в литейном цехе. В груди что-то переполнялось, в голове радостно шумело, плечи кипели силой, ноги каменели. Вытягивая шею, не пытаясь скрыть счастливой улыбки оглядывался вокруг, радуясь видеть эти тысячи лиц. Ясное дело, потом к ним примажется кто попало, к стали добавится шлак, но сейчас тут был костяк движения — те, кто знали, чего хотят, и готовы были этого добиваться. Лица были прекрасны в этот момент, хоть картины пиши, за ними была душа. Ведь большинство этих работяг родились в глухих деревнях в нищих крестьянских семьях, могли так и прожить жизнь без огня в душе. Но Стальпром научил их грамоте, показал умные книжки и красивые картины, приставил к сложному станку, приобщил к делу развития страны, к прогрессу, показал им путь в Будущее. Заводы Файдазавада поделились с ними своим огнем, вдохнули в них душу. И вот теперь по центру имперской столицы идут десятки тысяч этих одухотворенных, сильных и светлых — требовать переделать страну, чтобы всем досталось их огня и счастья.

Впереди шли две тысячи дружинников, тех, что Стерк подготовил к уличным столкновениям. За их плотной коробкой двигалась шеренга-фронтлайн. Деятели культуры, ученые, несколько депутатов Ратуши, в середине Кундушаук и Снейл. За ними ехал грузовик со сценой, где разминались музыканты. Тембо, советник Ратуши, близкий к мэру, счастливый и улыбчивый подошел поздороваться и подарил Кундушауку гвоздичку, заговорил тихо, слышно только ему:

— Через полкилометра будет полк тяжелой пехоты Городской стражи, только одна тысяча. Алебардами работать не станут и вообще будут ласками. Но они должны будут отработать номер. Придется потолкаться. Подержатся пять минут и попятятся. Тут и прорывайте сразу их строй по центру. Только не свирепствуйте тоже, не покалечьте и дайте уйти во дворы.

Впереди Кундушаук и сам уже видел блестевший на солнце строй закованных в латы пехотинцев. Блики весело гуляли по ребристым шлемам с перьями, по литым нагрудникам, по наплечникам, крашеным щитам и широким лезвиям алебард. Барагува вся, шириной метров тридцать от стены до стены, была перекрыта этими молодцами надежно — коробка железных человечков сомкнутым строем уходила метров на сорок в глубину улицы.

Толпа сблизилась с рядами щитов, начала давить, дружинники затеяли с латниками лениво возню и перебранку, толкались, ругались. Страсти накалялись постепенно, мужики пинали щиты и пытались ткнуть кулаком в шлем, получали в ответ удар щитом или древком в плечо. Толпа давила сильней, ругательства становились яростей, наконец по всей ширине улицы началась потасовка, рабочие пытались выдергивать из строя латников по одному, пробовали валить на землю, старались достать по голове древком знамени. Огребали уже не в шутку стальными перчатками в морду, ногой в бочину. На некоторых лицах появилась кровь, кого то уже поволокли прочь в тыл к медикам товарищи, оставляя на брусчатке красные пятна. В воздухе повисло напряжение и смесь страха, гнева, ярости — Кундушаук чувствовал этот момент, типа как запах или какое-то ощущение в переносице, как будто и тебе тоже разбили нос. Глянул на часы, раунд длился уже три минуты, махнул чтобы начинали давить толпой со всей дури, чтоб тащили красные будоражившие кровь знамена вперед, и чтоб певичка уже начинала петь.

Худая, почти тощая, Рембосвала, из самодеятельности с автозавода, в черной длинной кожанке с большим алым бантом на груди, отмахнув назад пепельные пышные свои волосы, показав смуглое лицо махалигизской ведьмы, энергично запела пронзительно, стоя в кузове грузовика, украшенного флагами. Оркестр Стальпрома, шагая следом за машиной, шибанул барабанами и трубами. Музыка и голос ударили по нервам, прострелив где-то по поясницам и головам всю толпу боевым кличем. Текст Кундушаук получил от Кларка, крутая вещь от революционеров прошлого. Про неба утреннего стяг, про то как продолжается вечный бой и как тревожно в груди. Переложили слова на гизу и получилось тоже очень даже сильно.

Пятьсот дружинников, собранных в кулак как оттянутая пружина с бешеной силой ударили в центре, расшвыривая офигевших от неожиданности латников. Толпа разгонялась следом как паровоз, знамена неистово крутились над схваткой и над всем этим звенел голос ведьмы — Намапамбана! Янанделе Тена! Кундушауку пришлось вместе со всеми перейти на бег, тысячи ног неслись вперед уже нестановимо, что-то визжа и крича в восторге победы. Он видел краем глаза как разбегались в стороны потрепанные латники. Поправляя каски, бросая щиты, закрываясь алебардами. Испуганные, кучками сбивались к стенам домов и протискивались узкими щелями во дворы. Кундушаук с растрепанной бородой бежал вперед придерживая шляпу рукой, тоже хрипло подпевая Рембосвале — На Мое Уна! Васи Кифуани!

Запиликал телефон, там был Байлар. Шеф Стальпрома вместе с тремя охранниками сдвинулся вбок улицы, перейдя на шаг и пропуская толпу вперед.

— Остановись, Кундушаук! — Канцлер подбирал слова, зная что их слышит сейчас много ушей, — Я не могу тебя пустить к Башне. Там мои драгуны. Будут стрелять.

— Мы без оружия. Мы мирная демонстрация. Не ошибись, Байлар. Не стреляй.

— Я все сказал, — Канцлер не желал слушать агитпроп предназначенный для газет, но хотел донести главное, — Если не остановишься, прольется кровь. Решай.

На площади перед Башней Губернатора и Дворцом правительства виднелись шеренги спешившихся драгун в красных мундирах. У крыльца, храпя конями, строился только один батальон кирасир. Была бы здесь вся тысяча этих тяжелых кавалеристов, что имелась у Канцлера в столице, она могла бы снести толпу без стрельбы. Но Байлар расставил свои три батальона кирасир на разных улицах, типа не зная, куда именно пойдет демонстрация, и теперь не успел собрать их на Барагуву в один стальной кулак. Так он будет оправдываться. Теперь у драгун нет другого способа остановить людскую массу кроме как открыть огонь. Будет кровь и смерть. Байлар даст Кундушауку моральное право перейти к вооруженному мятежу.

Кундушаук подозвал мальчонку с телефона которого была связь со Стерком, написал ему, чтоб выдвигался и был готов атаковать оружейные склады на заводах Кусини через десять минут. Отдавая трубку мальчику почувствовал тепло его ладошки, увидел его чистый наивный взгляд. Посмотрел в синее октябрьское теплое небо с желтым кругом нежного солнца.

— Я не прячусь и не вру тебе, Огонь, — Кундушаук сжал зубы и кулаки, глядел вверх из-под седых густых бровей, — Я в курсе на что иду и какая цена. Я отвечу за это. Я к этому шел и пойду дальше.

Поверх оркестра и гула толпы затрещало и зачихало. Впереди над головами понеслись вспышки и поднялись серые клубы дыма. Музыка стихла. Певичка присела прячась за кабину. Первый залп дали поверх голов. Передняя шеренга замерла. Но толпа как паровоз не могла остановиться так резко. Мимо застывших первых вперед вываливались вторые и третьи. Триста драгун с каменными лицами и стеклянными глазами нажали на курки взяв прицел в пояс. Барагува заорала и застенала воплями раненых и перепуганных. Пока эти триста перезаряжали свои ружья со стороны Барамани вышли еще триста и дали залп. Дальше стреляли все по готовности с безумством и остервенением перешагнувших через грань. Треск стоял не переставая три минуты, площадь заволокло дымом. Бил в нос запах пороха, крови, мяса и страха.

Из-за угла Правительства с Барамумбы вывались на рысях два батальона кирасир, спешно смыкая строй со ждавшим их здесь батальоном. Тысяча закованных в железо всадников, покачивая красными плюмажами на золотых шлемах, стальным поршнем двинулись по площади, разгоняясь и переходя в галоп мимо расступавшихся в стороны драгун.

Кундушаук с охранниками и депутатом Тембо ушел во двор, заскочил в какой-то дом, где кучковались побитые латники городской стражи, и смотрел в окно из подъезда на Барагуву. Лавина кирасир неслась снося народ как траву. Мелькали палаши и сумасшедшие глаза коней, стоял по середине улицы брошенный грузовик-сцена, на брусчатке лежали знамена, барабаны, трубы и люди. Раненые стонали и корчились. Мертвые смотрели в ужасе и растерянности в небо.

Наученный Кундушауком мальчик в соседнем дворе, ничуть не потрясенный происшедшим, писал в чат Стерку сообщение, чтоб начинал.