Это

Глава 26 В которой я теряю кое-что бесценное, зато забираю кое-что ценное

Каждый, кто хотя бы раз получал бейсбольной битой по голове, может по праву гордиться своей принадлежностью к одной из двух категорий людей. Первые были бы счастливы повернуть время вспять, чтобы до конца своих дней избегать мест, где происходят такие нехорошие вещи. Вторым же будет все едино, потому что любые их желания, равно как и грезы об инверсии прошлого и грядущего взамен того, чтобы просто перестать шляться где попало, имеют теперь для них одинаковую значимость – то есть абсолютно никакой!

Но я вовсе не собирался разделить судьбу этих неудачников, поэтому быстро присел. Как раз вовремя, потому что сразу вслед за этим над головой у меня просвистела бейсбольная бита, отличить которую по издаваемому ею звуку могло только чуткое ухо вроде моего!

За два года моего общения с хозяйкой этой спальни я уже много раз имел возможность убедиться, что та терпеть не могла полумер. Чтобы избежать повторного удара, я упал на правый бок, вытянул левую ногу и крутанулся на сто восемьдесят градусов.

На полпути мой кроссовок задел что-то нежное и хрупкое. Я вскочил и бросился туда, откуда послышался звук падения тела и стук выпавшей из рук биты, но встречный удар ногой в бедро остановил меня. Скорчившись от боли, я все-таки успел ухватиться за пятку, прекрасную даже на ощупь, и таким образом избежал повторного удара, который разом лишил бы целый выводок пусть и не слишком рослых, зато необыкновенно смышленых сорванцов всех их звезд на Голливудском бульваре и десятков акров земли в Арлингтоне[33].

Перетащив извивающуюся фурию к массивной кровати с балдахином (мой внутренний компас всегда был под стать слуху), я нащупал лампу на тумбочке, включил свет – и предо мною предстала моя невеста Бьянка, голая и разъяренная!

Напрасно тщились менестрели воспеть невероятную красоту юной принцессы – старый король, неудовлетворенный их жалкими потугами, бросал несчастных одного за другим в клетку с голодными львами. Не осмелился бы на это и я, но даже скупой отчет о том, на что смотрели сейчас мои бесстыдные глаза, напомнил мне рассказ моего старого приятеля Тревиса о поездке на «Комик Кон», где он впервые увидал настоящую девушку после двадцати пяти лет непрерывных странствий по дебрям «Варкрафта».

Своим грязным щупальцем я святотатственно прикасался к ножке, увидав которую сама Венера прекратила бы свои амурные шашни до тех пор, пока на Кипре не заведется хоть один приличный остеопат. Ножка эта принадлежала распластанной на полу высокой темноволосой девятнадцатилетней красотке с потрясающими изумрудными глазами. Черты ее были настолько безупречны, что сразу становилось понятно, как выглядел тот ангельский прообраз, который пытались воссоздать сосланные с небес за пьянство сыны божии, якшаясь с человеческими дочерьми. Вряд ли можно вообразить злодеяния, которые не совершило бы их повсеместно расплодившееся потомство всех мыслимых полов, чтобы заполучить такое же тело. А что касается груди…

– Чего вылупился? Отпусти ногу! – злобно прошипела Бьянка.

– Только если пообещаешь больше не дебоширить, любимая, – улыбнулся я.

– Обещаю, что чем дольше будешь меня держать, тем больнее тебе будет, когда отпустишь!

Я отпустил, и Бьянка, вскочив, бросилась на меня с кулаками. Мне пришлось в меру грубо заломить ей руки за спиной, уложить на кровать и сесть на нее сверху. Затем я еще раз попробовал прибегнуть к увещеваниям.

– Дорогая, я-то, в общем, готов сделать скидку на то, что ты выросла среди убийц и живодеров. Однако позволь напомнить, что по плану это я должен, так сказать, набить тебе морду – не наоборот. И поверь – я сделаю это безо всякого…

Вспомнив об удовольствии, я не выдержал и наклонился, чтобы поцеловать ее. В ответ она попыталась боднуть меня головой. В ее поведении не было ничего неожиданного. Бьянка привыкла всегда давать сдачи, но предпочитала делать это ещё до того, как у нее появится повод. Сама мысль о том, что она не будет первой, казалась ей чем-то немыслимым. Впрочем, она также любила, чтобы и последнее слово всегда оставалось за ней!

– Предлагаю пропустить ту часть, где детвора бросается в Брюса Беннера ореховой скорлупой и сразу выпустить Халка, дабы свершился акт кровавого искупления. Готова?

– Бей!

Хоть я совсем и не из тех, кто медлит, когда слышит это слово, но глядя на нее, я колебался – столько же, сколько колебались варвары перед тем, как раскурочить прекрасную античную статую. Не больше секунды. Мне не нужно было напоминать себе о том, что хорошо проделанная мною работа, возможно, спасет Бьянке жизнь.

Прицелившись, я саданул ее по скуле, стараясь не рассечь кожу. Она приняла это достойно, продолжая презрительно смотреть мне в глаза. Ну как можно было в эту минуту не влюбиться в нее? «Да проще простого!» – ответил я сам себе и ударил снова, одновременно разбив ей губу и нос, из которого сразу брызнула кровь.

– Теперь ударь по другой щеке!

Если забыть о полном отсутствии у Бьянки самоиронии, то эту просьбу можно было принять за сносную шутку. Но сказано это было предельно серьезно – и именно поэтому ее слова прозвучали так трогательно. «А ведь как бы и вправду не втрескаться по уши в свою невесту!» – подумал я и с неохотой удовлетворил ее желание.

– Разбей тут что-нибудь, – распорядилась она, надев короткий шелковый халат. – И не беспокойся. Когда этот дом строили, никто не слыхал о профсоюзах.

Как и Бьянка, я высоко ценил усердие строителей, лишенных профсоюзного билета, но не стал бы выполнять поручение этой неуравновешенной особы, если бы не знал наверняка, что прислуга ночует в отдельной пристройке, комната Генерала находится в противоположном крыле здания, а громкий шум ночных ролевых игр, которому с удивлением и беспокойством внимал сейчас хозяин соседней спальни, производили отнюдь не мы с его сестрой, но медведи да волки.

Подняв с пола биту, я расколотил несколько предметов из тех, что сам ни за что бы ей не купил из-за их абсурдной стоимости. Под шумок мне удалось незаметно прикарманить небольшой ноутбук. Затем я бережно пригладил растрепавшийся вихор (увидав это движение, даже моя сводная сестра Франческа одобрительно проворчала бы: „Schifoso bastardo!“[34]) и открыл дверь, приглашая Бьянку на выход. Она босиком прошла мимо меня с гордо поднятой головой, не обращая внимания на кровь, капающую из разбитого носа. Кроме одного единственного раза я за всю мою жизнь не был настолько близок к тому, чтобы безнадежно влюбиться.

«Эх, если бы не Фло», – подумал я.

Мы спустились по лестнице на первый этаж и направились к кабинету Генерала. Конечно, дверь была заперта. Туда и в урочные часы попасть было нелегко, а ночью эта комната вообще превращалась в некое подобие огромного сейфа. Закаленный титановый замок можно было вскрыть разве что динамитом, а сигнализация последнего поколения срабатывала, даже если кто-то просто прикасался к его ручке.

Был лишь один способ отомкнуть этот замок – входящего должен был опознать оптический сканер, прикрепленный к двери на уровне лица. Этой привилегией обладали только двое – сам Генерал и его любимая дочь, иногда помогавшая ему с документами. Даже Лука не мог попасть в кабинет отца без его ведома. Как только Бьянка приблизилась, раздался негромкий щелчок.

В долгих моих ночных скитаниях по Трайбеке и обоим Ист-Сайдам едва ли не худшим из зол я считал всех этих велеречивых ханжей, сирых ревнителей чопорной фарисейской морали, которых хлебом не корми, но дай только позудеть о бескорыстной любви и прочих фантасмагориях. «Что может быть ужаснее, чем целых полтора года ухаживать за девушкой только ради того, чтобы однажды она одним взглядом своих наивных зеленых глаз открыла двери в закрома ее папаши?» – верещали бы сейчас эти мракобесы. Но вот интересно: а хватило бы у них нахальства утверждать, что куда честнее и гуманнее было использовать для той же цели ее отрезанную голову?

Что до Луки, то он вообще оказался пригоден – и то опосредованно – исключительно для проникновения в дом. Я искренне надеялся, что он не зря потратит часы, проведенные под Древом мудрости, и как следует поразмышляет о том, почему наша многолетняя дружба принесла нам обоим так мало практической пользы.

Войдя в кабинет, Бьянка сразу направилась к столу и включила настольную лампу. У нас оставалось сорок минут, но предстояло еще решить самую сложную задачу – найти и открыть спрятанный внутри большого сейфа еще один – поменьше.

Сложность заключалась в том, что Бьянка даже примерно не представляла, где его искать. Стены кабинета от пола до потолка были покрыты цельными дубовыми панелями, и хотя любая из них могла оказаться скрытой дверью, я все же склонялся к тому, что наша цель находилась между двумя окнами позади генеральского стола, за полками высокого книжного шкафа. Правда, Бьянка со свойственной ей экспрессией уверяла меня, что «копаться там смысла нет вообще никакого, потому что я уже много раз обшарила, простучала и прощупала все эти проклятые полки, и не нашла даже намека на сдвижную панель или кнопку – понятно тебе, чертов придурок?!»

«Пусть не увидевшие, но уверовавшие поцелуют меня nel mio culo[35], а мне нужно убедиться самому», – таков был мой ответ.

– Детка, введи пароль, – попросил я Бьянку, протягивая ей ее ноутбук.

– Зачем ты его притащил?! Что еще за самодеятельность? Ты клялся, что знаешь, как найти сейф и открыть его. Твое дело – шевелить руками, а думать предоставь мне!

Я растроганно посмотрел на нее. Голова-отмычка полагала, что шевелит моими руками!

– Любимая, прошу, доверься мне. Видит бог, это будет только один незаметный штришок смиренного подмастерья на холсте божественного гения!

Бьянка смерила меня уничтожающим взглядом, открыла ноутбук и вбила пароль.

– А теперь скажи: нам правда надо это делать? Через минуту обратного пути уже не будет.

– Дерьмо! Всю жизнь вокруг меня одни трусы! С тобой или без тебя, но я добьюсь, чтобы этот подонок до конца своей дрянной жизни страдал за то, что сделал с моим братом!

– После того, как застукал вас вместе?

– Что? Так ты все знал?!

– Не знал, но догадывался. О, моя дорогая Лукреция! Уж не твои ли кровосмесительные забавы сделали тебя такой раздражительной? Кого-то это мне сильно напоминает… Ага, вспомнил! Пора уже помирить тебя с моей маленькой sorellina[36], вам точно будет, о чем поболтать… Кстати, а почему тебе кажется, что именно он подставил Винни?

– Ты что, так до сих ничего и не понял, тупица? Почему, думаешь, наша семья столько лет вас всех так ловко имеет, а? На каждого из вас он что-нибудь, да хранит в этом сейфе!

– Ну, тебе видней, – ответил я, взял со стола пепельницу и, выбросив на пол все еще лежавшие там окурки двух сигар, одним ударом разбил стеклянную зажигалку.

– Сhe diavolo… что это там такое?

Среди осколков на столе лежали детали каких-то электронных устройств. Я взял со стола нож для бумаги и показал:

– Это две широкоугольные камеры, которые, будем надеяться, запечатлели вход в пещеру Али-Бабы. А здесь сканер отпечатка, с помощью которого я включил эти камеры два часа назад, чтобы Донни не нашел их по электромагнитному сигналу. Все записано на вот эту карту памяти.

– Faccia di merda![37] Ты что, совсем кретин?! Представляешь, какую жизнь он бы мне устроил, если… дай сюда! – Тут она изловчилась и отобрала у меня нож. – Господи, какая же я дура! Могла бы додуматься, когда ты предложил мне помочь с подарком!

– О, птичка, это было бы и вполовину не так плохо по сравнению с тем, что он может с тобой сделать, когда дело будет кончено. А теперь будь умницей и перестань ворчать. У нас мало времени.

Я вставил карту в ноутбук и запустил файл с записью. Было забавно наблюдать за тем, как после моего ухода Генерал одновременно орет на сына и пишет ему записку с инструкциями. Через несколько минут после ухода Луки он поджег записку. Подождав, пока она догорит, осторожный сукин сын потыкал сигарой в то, что осталось в пепельнице – и наконец-то сцапал монету.

Следующие пятнадцать минут пришлось перематывать. Все это время он с обожанием разглядывал ее, поглаживал, подбрасывал и ловил, пытался перекладывать ее с пальца на палец. В какой-то момент от избытка чувств он даже поднес ее к губам и нежно поцеловал!

Я уже начал беспокоиться, что Генерал так и не смог расстаться со своей прелестью даже на ночь и поволок ее к себе в спальню – и это было самое узкое место всего плана. Но я недооценил – вернее, с самого начала оценил верно его рассудительность. Генерал встал, задернул шторы, подошел к книжному шкафу и двумя руками чуть приподнял, а потом надавил на четвертую полку сверху в его крайней правой четверти. Затем он вытащил две книги с той полки, что находилась чуть левее, сунул в щель руку и произвел какую-то манипуляцию, после которой вся эта секция вместе с книгами выдвинулась наружу. Когда он переместил ее направо, в глубине образовавшегося проема на секунду мелькнула зеленая дверь сейфа.

Подойдя к шкафу, я немного приподнял и налег на нужную полку. Послышалось тихое постукивание сработавшего электромеханизма. Небрежно сбросив несколько книг с соседней полки, я нащупал заднюю стенку и попробовал сдвинуть ее вниз. Та легко поддалась, открыв доступ к небольшому металлическому рычагу. Я повернул его против часовой стрелки, секция мягко выползла наружу вместе с полозьями, прикрепленными к мощным шарнирам, и мне осталось только отодвинуть ее вправо.

Увидев наконец вживую сейф высотой поболее моего роста я достал из своего памятного погреба и мысленно поставил на лед бутылочку «Болленджера» шестьдесят третьего. Поверенный, который много лет назад своими глазами видел оплаченный счет, не ошибся! Это была пусть и весьма надежная, но прекрасно мне знакомая французская модель «Фише Боуш» с четырехдисковым лимбовым замком.

После долгих тренировок с помощью одного только стетоскопа я научился вскрывать такие минут за двадцать, поэтому мог позволить себе потратить несколько минут, чтобы сначала попробовать ввести те двадцать два варианта сочетаний из четырех цифр, которые помнил наизусть.

Сняв куртку и вытащив из-за пояса пистолет, глушитель которого впивался мне в промежность, я положил их на пол и погрузился в работу. Мне пришлось накрутить около десятка заведомо неверных комбинаций прежде, чем у меня за спиной послышался едва слышный шорох. Цифры «0316» с самого начала были одной из моих главных ставок. Дверь издала разочарованный стон и пала. Торжествующе вскинув руки вверх, я повернулся к Бьянке.

– И что это было? – деловито осведомилась она, держа обеими руками направленную на меня «Беретту».

– Шестнадцатое марта, первое причастие Винни. Осторожнее, стреляет от тремора в пальце.

– Я знаю, дорогой. И спасибо, что не забыл про глушитель! – ответила Бьянка и нажала на спуск.

А дальше произошло вот что: пороховые газы, которые, по идее, должны были привести в движение ту пулю, что размотала бы по всей комнате хрящи моей носовой перегородки, на этот раз со своей крайне простой задачей почему-то не справились. Это таинственное обстоятельство наверняка бы заставило покраснеть спесивого итальянского производителя моего оружия гуще перезревшего сицилийского pomodoro, если бы не одно крохотное, но немаловажное «но»: не было, да и быть не могло никаких пороховых газов, потому что порох, от воспламенения которого эти газы обычно и образуются, вместе с той самой пулей, гильзой и двенадцатью их сестрами находился сейчас совсем в другом месте – а именно на дне одного из моих бездонных карманов!

Раздался сухой щелчок. По причинам, о которых уже было довольно подробно рассказано выше, я, в отличие от Бьянки, рассчитывал именно на такой результат, и теперь, уже не мешкая даже сотой доли секунды, одним безжалостным ударом в челюсть отправил ее в глубокий нокаут, разом лишившись и надежного партнера, и любящей невесты.

Скорбь об утрате обещала быть весьма недолгой, поскольку в сейфе меня поджидало лучшее из всех известных снадобий для быстрой амнезии – бриллианты от половины до пяти карат на двенадцать миллионов долларов, а брошенный без присмотра разряженный пистолет действительно оказался весьма эффективным бизнес-решением, которое позволило мне увеличить мою долю в этом деле до ста процентов – и остаться настоящим джентльменом.

Кроме бриллиантов и монеты, в верхнем отделении сейфа я нашел еще порядка полумиллиона наличными. Чуть ниже лежали кипы старых папок, на каждую из которых была наклеена этикетка с чьим-то именем, а полки в самом низу была завалены кучей разной разности, упакованной, в основном, в полицейские мешки для улик. Монету я не тронул, а деньги и бриллианты сложил в самый большой из пакетов, вытряхнув из него чью-то слипшуюся от засохшей крови рубашку.

Потом я достал из куртки скотч и телефон, с виду точь-в-точь как тот, что лежал на трюмо в спальне (это он и был). Телефон я положил рядом с Бьянкой, а скотчем заклеил ей рот, несколько раз обмотав голову. Роскошные волосы моей любимой после такого было уже не спасти, зато теперь ее точно не заподозрили бы в том, что она помогала мне. Последнее, что я сделал для ее алиби – скрутил ей руки спереди. Теперь, очнувшись, она все-таки смогла бы отодрать от губ скотч и набрать нужный номер.

На моих часах сработал таймер. До обхода оставалось меньше пятнадцати минут. Вернувшись к сейфу, я начал сгружать на пол папки. В соответствии с планом я должен был захватить их с собой, чтобы когда-нибудь потом, сидя на теплом песке с бокалом охлажденного «Болленджера», не спеша полистать эти выцветшие от времени бумаги, благодаря чему на одну-две цифры удлинились бы уже и без того длинные их ряды в моих банковских выписках.

Но вдруг я остановился; вздрогнул; покрылся горячей испариной; я бы даже сказал, застыл на месте, как пригвозженный! Меня вдруг пронзила невесть откуда взявшаяся мысль, что ничем, включая даже «Боллинджер», к которому питал простительную слабость – ну то есть решительно ничем из перечисленного я отныне и вовеки не смогу воспользоваться!

Раньше, когда нечто подобное приходило мне на ум, я вспоминал слова поверенного: «Избавься от страха за то, что твое ужасное будущее станет таковым, и оно превратится в одно нескончаемое прекрасное настоящее». Это его высказывание помогало всегда, но почему-то только не в этот раз. Наоборот, мне вдруг с ошеломляющей ясностью привиделось, как я в чужом прекрасном прошлом лежу на холодном снегу с четырьмя бутылками теплой водки в авоське с изображением пузатого олимпийского маскота и торопливо листаю свой новенький, ярко-красный партбилет.

Зато благодаря этому кошмару я сразу вспомнил забытый мною пункт номер два из того же совета поверенного: «Если пункт номер один по какой-либо причине не сработал и страх никуда не делся, то немедленно, сию же секунду замени ближайшее по плану действие на его прямую противоположность!»

И я спешно принялся рыться в документах. Вскоре мне удалось найти тонкую папку с именем «Паоло М.» Открыв ее, я обнаружил лист с машинописным текстом, начинавшимся словами: «Я, Паоло Манка, добровольно и безо всякого принуждения признаюсь в убийстве и ограблении…» Сложив папку и сунув ее в мешок, я полез в нижнее отделение. Спустя еще несколько минут на свет был извлечен запыленный пакет, подписанный инициалами «П.М.», в котором лежал короткий ржавый нож.

Это означало, что необходимый мне минимум был выполнен. Я собрал свои трофеи, зарядил обойму, бросил прощальный взгляд на Бьянку и уже никуда не торопясь вышел вон.