Это

Глава 40 В которой я стану дедом всех отцов

Сводчатый зал заходил ходуном от хохота. На этот раз хохотал не только поверенный, но и сам священник. Улыбнулась даже Лидия, до этого слушавшая нас внимательно и серьезно.

– Что смешного? – спросил я.

– Значит, теперь ты нам веришь? – голос поверенного, с трудом пробивавший себе дорогу сквозь его же конский гогот, походил на предсмертный хрип. – Когда совсем припекло? – И он снова загоготал.

– И что же тут смешного? – повторил я.

– Но ведь это действительно смешно! – с трудом восстановив контроль над своим дыханием, проговорил священник. – Особенно если вспомнить твои слова насчет «нашей неспособности преодолеть этот страх, ведущей к безвременному забвению, которое мы зовем смертью» – помнишь?

«А это они, интересно, как провернули?» – подумал я.

– И вправду интересно! Ведь для того, чтобы знать, о чем ты думаешь, нам позарез надо смотреть на твое грустное лицо! – с невинным видом ответил на мою мысль священник, и поверенный, неосторожно решивший отпить вина, поперхнулся и закашлялся с такой силой, что я начал опасаться за его жизнь.

Наверное, мое лицо и впрямь было грустным, потому что священник осекся:

– Ладно, прости. Отвечая на вопрос о том, что конкретно тебе необходимо делать, мне придется тебя огорчить – ничего уже не поделаешь! Тебе остается только меня выслушать – не торопя и до самого конца – и тогда, возможно, твое понимание оставит тебе незначительный шанс на то, чтобы выжить. Просто кивни, если все ясно.

Я сглотнул внезапно образовавшийся в моем горле ком и дал ему знак продолжать.

– Возвращаясь к Стоунам: их самым большим достижением я лично считаю то, что они все-таки смогли оставить в стороне трагическую подоплеку происходящего с их семьей. Благодаря поразительной ясности, которую они обрели, общаясь с Лисами, до них быстро дошло, что великое проклятие в силу парадоксальной близости полярностей является в то же время великой возможностью. Эдуардо первым сформулировал эту возможность в виде конкретной задачи для своего сына – воссоединение оригинала и его двойника. Он же открыл, что Лисы могут не только разделять наследников и двойников, но и помочь им соединиться.

– И что в этом великого? Я понимаю, что оно само по себе не так уж и просто, однако…

– Ты, конечно, имеешь в виду свой блестящий опыт с твоими «персонажами»? – осведомился он и бросил иронический взгляд на поверенного.

– Да. Признаю, что мой опыт с некоторыми оговорками был не самым успешным, но это ведь не моя вина. Если бы кое-кто заранее предупредил меня о том, насколько эта игра была важна…

– Уверяю тебя, стало бы только хуже, – заступился священник за товарища. – Все двойники, как ты правильно догадался, изначально были всего лишь персонажами, которые живут в воображении любого ребенка, взрослого или старика в виде куда более удачливых копий их самих. Единственная разница заключалась в том, что, оказываясь в так называемом «реальном мире», эти двойники получали то, чего заслуживали на самом деле.

Скажем, Рауль, первый исчезнувший из-за проклятия наследник, которого с самого детства непонятно с какой стати заставили молить у бога прощения за грехи его отца, мечтал стать отважным – и разумеется, справедливым и честным разбойником. Надо ли уточнять, что к настоящей жизни все это не имело ровным счетом никакого отношения? Уж тебе ли не ведомо, что в бандита можно превратиться только ценою множества ужасающих нравственных компромиссов? В итоге его двойник Эдуардо оказался мелким, алчным и жестоким подонком, и только общение с Багровой Лисой ближе к концу его жизни позволило ему достичь подлинных высот духа.

Еще раз повторяю: когда ребенка готовили, заранее ставя его в известность о том, что его ждет, это все равно заканчивалось плохо! Точнее, такой метод был применен только однажды. Это привело к тому, что мальчик испугался до полусмерти и запрятал двойника очень глубоко в бессознательном. На свет потом появился такой монстр – тут священник выразительно не взглянул на поверенного – что нам до сих пор не очень хочется об этом вспоминать.

– И все-таки? Что такого выдающегося в объединении двух парней, которые совсем недавно и так были одним? Ради чего это все?

– Что ж, это очень уместный вопрос. Даже превосходный. Ответить на него было бы проще, если бы мы точно знали, кто такие Лисы. Увы, постичь это совершенно невозможно из-за того, насколько глубоко абстрактно практически все, что связано с их миром. Однако Стоуны пришли к выводу, что кое-какие вещи все же следовало понимать сугубо буквально – и это еще одно важнейшее их открытие! Прежде всего: а почему вообще эти девушки называли себя Лисами? Что делают лисы – я имею в виду лис – животных?

– Таскают кур? Роют норы?

– Именно! Лисы роют норы! Как раз это они и проделывали с сознанием наследников. Познакомившись с ними, Лисы овладевали их вниманием, по сути, превращая ум этих юношей в свое логово – я, конечно, очень утрирую, но для понимания общего принципа этого достаточно – а затем принимались рыть метафорическую нору из той части, где содержалось альтер-эго их жертв, соединяясь с безбрежным океаном абстрактного. Как ты думаешь, к чему это приводило?

– Двойники получали достаточно внутреннего пространства, чтобы выдумывать собственные миры?

– Вот те раз! – озадаченно крякнул священник, – и почему твой учитель считал тебя… ладно, не важно… Я хотел сказать – ты попал в самое яблочко! С одной только оговоркой – не просто «достаточно», а несоразмерно больше, чем было необходимо! Попадая в это пространство, они очень быстро создавали миры настолько огромные и детальные, что в определенный момент мир, в котором жил их предшественник, просто поглощался новым. И это всегда…

– Так, минутку. Вы что же, утверждаете, что воображаемый мирок какого-то прыщавого шкета, созданный им – давайте уж будем говорить, как есть – исключительно для онанизма, в конце концов поглощал весь известный нам мир без остатка?

– Я бы сказал – весь неизвестный нам мир, поскольку мы понятия не имеем, каким он был до появления последней Лисы. Мы даже не можем сказать с достаточной уверенностью, был ли он хоть немного похож на то, что ты видишь сейчас!

Дело в том, что с каждым поколением кратно возрастала и сила Лис. Самый первый двойник в семье Стоунов, Эдуардо, лишь совсем немного изменил Ричмонд, в котором его и нашли. Следующий, Генри, уже основательно перелопатил Бостон и большинство северо-восточных штатов. Считается, например, что именно он ввел в обиход традицию целовать во время венчания друг друга, а не священника, что прежде символизировало необходимость поиска равновесия, середины в браке. Что сделали остальные, нам неизвестно, потому как изменения, которые производил предыдущий наследник семьи Стоунов полностью растворялись в том, что создавал каждый следующий…

– Стоп… – Я еле успевал соображать. – Вы намекаете, что прямо сейчас мы находимся в мире, выдуманном вон тем старым сатиром? Я ведь правильно вас понял – он и есть предыдущий…

– Почти так! Ты забыл, что как раз сегодня твой двойник впервые появился в своем собственном теле – а стало быть, сейчас мы находимся на границе старого и нового мира и не знаем, где какой!

– Так, притормозите-ка… Ишь, разогнался… Я ведь просто пытаюсь во всем этом разобраться… Вы всерьез утверждаете, что либо вон тот резвый старец – который, если я ничего не упустил из этого вашего пасквиля, ко всему прочему еще и приходится мне родным отцом! – либо тот отвратительный тип, которого всего четыре года назад я состряпал самолично – короче, кто-то из этих двоих создал… все?..

– Ровно об этом я и говорю!

Священник умолк и, закатив глаза, повернулся к поверенному. Тот скорчил гримасу – мол, сам сколько лет терпел безвинно, теперь твоя очередь! Священник высунул толстый язык – мол, еще припомню – и продолжал:

– Конечно, поначалу мир, создаваемый очередным Стоуном, все еще немного напоминал тот, который был создан его предшественником, но уж потом-то они начинали отрываться так, что будь здоров! Мы даже не можем исключить, что вся наша вселенная была создана кем-то из этих двоих.

– Вселенная… боже…

Такое количество абсурда мой ум переваривать отказывался! Чуть ли не впервые в жизни я начал мямлить:

– Какого черта вы тут несете… Сегодня утром я уезжал из самого обычного Нью-Йорка… С помойками, бомжами и крысами…

– Ты вообще меня слушал? Когда ты уезжал, твой двойник все еще был частью тебя. Потом, не рассчитывай, что твой ум способен зафиксировать изменения. Это примерно, как со сном – ты вдруг попадаешь в реальность, полностью отличную от той, к которой ты привык, но с первой же секунды принимаешь тот призрачный мир таким, каков он есть – и пока не проснешься, ничего странного не заметишь!

– А почему бы напрямую не спросить у вашего дружка, кто там и чего создал? Он что, вообще ни черта не помнит?

– В том-то все и дело – Стоуны за разом сталкивались с классической проблемой демиурга, как мы ее себе представляем: тот, кто создает новые миры, становится настолько поглощен их невероятной сложностью и разнообразием, что начинает считать эти миры чем-то отдельным от себя, всецело утрачивая понимание того, что, кем, когда и для чего это было создано!

– Погодите… – Мои мысли разбегались в разные стороны, как клопы от света фонаря. – А что же люди – вместе со всеми их воспоминаниями? А Сократ, Галилей, Микеланджело, Ньютон, Моцарт, Достоевский? Гребанный, мать его, Стивен Кинг?! А как насчет всех знаний о мире, подтвержденных какими угодно способами, включая геологические артефакты, датируемые миллиардами лет? А Млечный Путь?! Господи, о чем вы вообще думали, когда сочиняли всю эту бредятину?!

Священник разочарованно посмотрел на поверенного. Тот ответил ему, пожав плечами – мол, сам вызвался, так будь любезен!

– Да, сынок, боюсь, я все-таки тебя немного перехвалил. Ну естественно, наш мир был придуман вместе со всей геологией, генеалогией и всеми прочими сопутствующими логиями… И да, ты прав – у большинства его обитателей присутствуют весьма достоверные воспоминания о своей жизни до сотворения их мира. Но это говорит лишь о том, что очередной Стоун проделал работу должным образом – только и всего!

Он посмотрел на меня, и у меня возникло неприятное чувство, что он сканирует мои мысли и своим острым глазом отделяет то немногое, чем можно поживиться – точно нищий, роющийся в мусорном баке.

– На самом деле ты сомневаешься, потому что капля мудрости и красоты, которая скрашивает твое бессмысленное существование, кажется тебе слишком непостижимой, чтобы это могло быть выдумано кем-то вроде твоего придурковатого клона, или даже твоего отца, не так ли? Но обрати внимание: ты сам признаешь, что ребята вроде Шекспира и ему подобных сумели выдумать превеликое множество самых удивительных сюжетов. Почему бы в таком случае хотя бы на мгновенье не допустить, что у всех этих сюжетов был только один автор?

Рекомендую взглянуть на это вот с такой стороны: если уж все эти воображаемые парни смогли добиться всего того, что ты им приписываешь, то представь, что может выдумать кто-нибудь вроде нас с тобой, воспользовавшись поразительной ясностью и непередаваемо огромным внутренним пространством, которые становятся им доступны благодаря присутствию Лис?

Я открыл было рот, но вдруг вспомнил, как поверенный, описывая свой метод, однажды сказал мне, что приемлемая биография главного героя обязана включать в себя хотя бы тысячу настолько хорошо проработанных второстепенных персонажей, чтобы собравшись вместе, они сообща и без помощи автора смогли отследить своих предков до одного общего источника – «например, того прохвоста, что подбил евреев на их первые эксперименты с идолопоклонством, предвосхитив наступление эпохи мультикультурализма».

Тогда это показалось мне просто каким-то раздражающим шумом вроде того, что издает ёж, застрявший между струнами пианино, но немного разобравшись с тем, как функционирует протагонист, проблем с созданием массовки я уже не испытывал. Я просто брал за основу какой-нибудь трафаретный внутренний конфликт, не гнушаясь и комплексом Эдипа (почему бы и нет?), добавлял чуток амбиций – чаще всего в виде мечты создать собственный канал, или бложик, на худой конец – и со спокойной душой отпускал этих назгул на все четыре стороны, предоставляя им право самостоятельно вступать между собой в эмоциональные, юридические, финансовые и любые другие отношения.

Когда возникала необходимость, я просто выталкивал нужных мне типажей на авансцену и только диву давался, какие складные истории могли сочинять эти пройдохи, чтобы подтвердить мою легенду, с которой были едва знакомы! Уж не знаю, смогли бы эти ребята помочь мне заставить исчезнуть наш мир, но даже относительно легко вооруженные, они наверняка бы сумели изрядно потрепать ряды прихвостней объективной перцепции!

– Пусть так, – не сдавался я. – Давайте предположим, что я верю во все это. Но вот, чего я не понял в вашей истории: если по вашим же словам еще до Стоунов существовал завалящий Клермонт, не говоря уже о торговле табаком, «трубках мира» и прочей этнографии, то что же они тогда «создали»? Может быть, вранье?

– Я ведь, как могу, стараюсь добраться до сути этой истории – а у каждой истории должна быть завязка, основанная на чем-то конкретном – пусть и не обязательно доподлинном. На мой скромный взгляд – и в этом мы с твоим отцом принципиально расходимся – абстрактное не может быть отправной точкой объяснения, потому что именно оно и есть наш конечный пункт. Настоящая правда такова: мы даже не знаем, что было до сегодняшнего утра. Нам лишь известно, что были Стоуны, создающие новые миры…

– …со слов самих же Стоунов…

– …точнее, со слов представителей каждого предыдущего поколения Стоунов, которые неизменно подтверждались непосредственным опытом каждого последующего…

– То есть слова одних Стоунов подтверждались словами других Стоунов? А еще каких-нибудь доказательств у вас нет? Сгодилось бы все, что угодно – надпись мелом на заборе, или чтобы бесхвостая кошка мяукнула ровно четыре раза…

– Есть одно. Зато неопровержимое.

– Какое?

– Уже через сорок два с четвертью часа ты исчезнешь. Придется подождать, но лично я никуда не тороплюсь.

– О, полагаете, я уже весь ваш, и настало время для шантажа? Тогда у меня еще один вопрос: что мешает нам предположить, что последний двойник выдумал и всю историю с проклятиями, и самих Стоунов?

– Ничего не мешает. Более того, это вероятно. Но меняет ли это что-то лично для тебя? Не кажется ли тебе, что парадокс курицы и яйца, в который ты неизбежно упрешься, продолжая следовать по этой логической тропе, никак не поможет тебе разобраться с тем, что делать дальше?