Это

Глава 43 В которой выяснится, каких не берут в астронавты

…вдруг резко зазвонил телефон.

– Да?

– Нил?

– Да.

– Нил, это ты?

– Я. Кто говорит?

– Нил, а это точно ты?

– Эй, дамочка, я вам в десятый раз повторяю, что Нил – это я. Вы сами-то кто будете?

– Фу, надо же… дозвонилась… В смысле – кто? У тебя на трубке-то что написано?

– Написано – «Для экстренной связи».

– Ясен пень, что для экстренной. Разве в тех холодных космических далях бывает другая связь? Ты ниже прочти. Или выше.

– Написано «Земля».

– Ну?

– Что – «ну»?

– Слетай на Луну!

– Уже.

– Я в курсе, что «уже». Поэтому и звоню.

– Послушайте, леди, я не хочу грубить – поэтому в последний раз спрашиваю…

– Зачем?

– Что – «зачем»?

– Зачем, говорю, спрашиваешь, если там у тебя прямо-таки буквами написано, кто звонит?

– Хочешь сказать, детка, что ты и есть Земля?

– Ага. Она самая. Что своих провожает… питомцев… фу, и кто только выдумал это словечко – «питомцы»… фу еще раз… И никакая я тебе не «детка». Провожаешь их, провожаешь, а они тебе хлоп – и «детка»!

– Послушайте, леди, мне не до…

– А до чего тебе?

– В смысле?

– У тебя там что, дел навалом? Лежишь себе, на педальки давишь. Кстати, не особо напрягайся. Они все равно ни к чему не присоединены. Ну зачем тебе там педали? Ты лучше расскажи: как слетал? Как парни?

– Какие парни?

– Вот именно. Поэтому-то я и звоню тебе, Нилу Армстронгу, а не тем двоим. Или троим?

– Двоим. Вроде.

– О чем и речь. Слушай, а давай обойдемся без этой гомосятины про маленький…

– Уоу! У-о-о-о-о-оу! Язык, леди!

– У кого что болит, называется… Не переживай! Вообще-то, я имела в виду этот твой дурацкий маленький шаг, который для всего остального человечества чего-то там…

– А я про то слово, которое начинается на «г». Мы так больше не выражаемся!

– Вот как? Дивно. Выражались, выражались – и на тебе… Так что, перейдем к делу? А то ты даже представить не можешь, сколько стоит одна секунда этого звонка, Нил. Или можешь? Ну так и помалкивай… Скажи мне вот что: ты пока летал, не заметил во мне никаких перемен? Ну мол, была круглая, а стала…

– Да вроде нет. Как была круглая, так круглая…

– А цвета какого?

– Синяя. И немного коричневого с прозеленью – ну, типа, когда живешь с веганшей, которую ты вообще-то брал на работу помощницей, и вот уже и сам потихоньку втягиваешься, но потом тебе становится совсем тошно, и ты тайком смываешься в «Шенениганс»; но туалет-то у вас с ней общий, и…

– Знаешь, что я обожаю в таких молчунах, как ты?

– Что?

– А то, что никакой лишней болтовни, одни только голые факты! Ладно. Я, собственно, зачем звоню-то… Даже не знаю… В общем: пока ты там целовался взасос со своей Луной, выяснилось… как бы сказать-то… короче, выяснилось, что нас с тобой взял, да и… – ни за что не поверишь! – встань, если лежишь… то есть… не важно, я просто предупредила! – нас с тобой взял и выдумал один парень! Бааааам!!! Нет, ты прикинь, а?!

– Ну да, слыхал.

– Врешь! Где слыхал-то? Да я сама только что…

– Где, где… После первого полета каждая вторая сволочь спрашивала меня, видел ли я там его? Если ты действительно та, за кого себя выдаешь, то уж от тебя такого паскудства я никак не ожидал!

– Что? А-а, ясно… Да я вообще не о том парне… Ха! Если бы! Тот, о ком я говорю – это то ли один мелкий заморыш, то ли какой-то старый хрен с полным, между прочим, отсутствием моральных принципов – и поэтому ты и я можем исчезнуть уже через полтора моего оборота вокруг себя же самой… Ну? Как тебе такое? Хотя, если судить по твоему описанию, то похоже, что ничего особо-то и не поменялось. А раз не поменялось, может, и тебе с парнями все еще будет, куда вернуться?

– П… почему?

– А знаешь, что я ненавижу в молчунах вроде тебя?

– Что?

– Они тебя такие слушают, ни «бе» ни «ме», и ты уже думаешь: «Ну точно доперло до него, раз молчит»! Ан нет – там до понимания, как до Луны! Тебе же по-английски объяснили: либо тот старый мужик когда-то нас выдумал…

– Ага, либо другой, молодой… А потом он объединится со своим двойником – и все будет тип-топчик? Верно?

– Да… Но откуда ты…

– Да потому что я Нил-мать-его-за-ногу-Армстронг! Потому что нас, астронавтов, специально учат разгадывать всякое! А еще – не пасовать перед трудностями, сохранять эту… концентрацию… и… и…

– Гадить в пакеты?

– Послушайте, леди, я не пойму, вы пьяны, или…

– Пьяна? Да я сегодня с самого утра, можно сказать… Хотя причин у меня хоть отбавляй, будь уверен! Только что вернулась с этой… как ее… конференции по климату!

– Что еще за штука? Куча шлюховатых дамочек с декольте до пупка обсуждали, как им посексуальнее дуть на нарисованные облака?

– Размечтался! Куча шлюховатых политиканов обсуждали, как им не допустить изменения климата! Заметь, моего климата, Нил!

– Хочешь сказать, что пока я летал, идея коллективного апеллирования к высшему разуму вновь обуяла умы власть предержащих?

– Ты что, с Луны свалился? Ха-ха-ха! Давно хотела такое сказать, да все случая… Вообще-то нет, Нил. В основном они там обсуждали… э-э-э… пердеж.

– Чего они обсуждали?

– Коровы, Нил!

– Что – коровы?

– Их много Нил. Их много, и все они пердят!

– Это истина, которая сама по себе не нужда…

– Но они не просто пердят, Нил.

– Не просто?

– Не просто! Из-за пердежа как раз и образуется этот… парниковый эффект.

– Ни черта не понимаю. Изволь выражаться яснее!

– Ну еще бы ты понимал! Это наука, Нил, гипотенузы и дифференциалы, а ты у нас человек служивый. Шмакодявка с шевронами.

– Ты давай-ка полегче! Объясни, что там еще за кляуза с парниковым эффектом?

– А чего тут объяснять-то? Сначала кругом были одни сплошные болота, правильно?

– Ну, допустим. В карбоновом периоде, если мне не изменяет…

– Не допустим, а болота! Потом все они пересохли – и расплодились веганы!

– Веганы?

– Веганы! А кого не едят веганы?

– Никого?

– Коров, Нил! Они не едят коров!

– Ну… да… в противном случае это выглядело бы довольно спорным компромиссом…

– А знаешь, сколько по статистике один веган не съедает коров? Одиннадцать, Нил! И вот теперь на каждого полудохлого вегана приходится одиннадцать живехоньких коров. А теперь умножь! Умножил? Эти коровы шастают везде, пердят, дышат этим, потом опять пердят, дышат, пердят, дышат, пердят, а потом, надышавшись и напердевшись, ложатся и чешут о меня свои задницы. Я, соответственно, греюсь, понял? Жарища стоит – как в парилке! Жарища и вонь! Представляешь?

– Хм… Звучит не особенно…

– И вот они там теперь сидят и думают – как бы им так изничтожить всех веганов, чтобы коровьего пердежа стало поменьше? А ведь, кажется, и месяца не прошло, как они были заняты ровно противоположным – но под тем же самым предлогом!

– В смысле, дезодоранты запрещали из-за озонового слоя?

– Прикинь?!

– То есть пердеж их тогда совсем не волновал, и они…

– Я, конечно, отлично умею приспосабливаться к разной гнуси, но не каждый же божий день! Я ведь не железная! Тупость меня бесит, Нил, просто с ума сводит! Ну, и я, конечно, реагирую. Угадай, сколько из-за одних только дезодорантов мне пришлось народу утопить в Индонезии? А сколько еще из-за питомцев придется – в Бангладеше? Я устала, Нил! А самое главное, я ведь с самого начала знала, к чему все катится… Смотрел «Прослушку»?

– Слыхал, хвалили. Вот как раз собирались с Кэрол посмотреть, так что не надо…

– Там такой суперкрутой коп из Балтимора, а его начальник – тварь тварью. Так вот, мне одной серии хватило, чтобы понять, чем все…

– Знаешь, буду благодарен, если…

– …закончится. А закончилось все после целых шестидесяти часовых эпизодов тем…

– Очень тебя прошу, не…

– …что в конце самой последней серии крутого копа вышвыривают из полиции пинком под зад, а тварь-начальник становится главным легавым всего гребанного Мэриленда! Понял, к чему я это?

– К тому, что теперь эти шестьдесят часов мне придется таскать Кэрол по свечным лавкам, чтобы бы она пореже разевала свою широченную пасть?

– Да плевать я хотела на твою Кэрол! Ты должен сказать им, Нил! Тебя-то они послушают! А если не послушают, пусть потом не жалуются!

– Да чего сказать-то? Кому?

– Скажи им, что никакие их решения ни на что повлиять не могут и никогда не могли, потому что «свобода выбора» – это все вздорные марксистские утопии! Что, тепло стало? Купи мороженку, в тенечке посиди! Все, что от вас требуется – это просто расслабиться и перестать искать «решение», которого нет! А сказать, почему?

– Почему нет, или почему не надо ис…

– Это одно и то же!

– Ну и почему?

– Да потому, что сложнейший синтез мириад причин и обстоятельств, находящихся вне зоны вашего контроля, давно уже предопределил все ваши индивидуальные решения до единого – что уж говорить о коллективных?

– И когда это существование опять перестало предшествовать сущности?[55] Да что там у вас творится-то?

– Не предшествовало, не предшествует и не будет предшествовать… Ха-ха-ха! Дошло? Круг непредшествования сомкнут!

– Но разве конъюнктурная вариабельность применения аэрозолей с целью аннигиляции нозально-перцепторных аномалий не подразумевает обязательного наличия свободы выбора?

– Опять умничаешь, недо-Гагарин хренов? И как это до тебя никто не расчухал? Может, тогда тебе стоит первому воспользоваться этой самой «свободой», чтобы не стать кормом для моих червей? Разорвать эволюционную цепь превращения компоста в алмазы?

– Алмазы? Так все дело в них?

– А ты думал, все дело в экзистенциальном пердеже? Ну, то, есть, отчасти в нем, конечно, но… Ладно, уломал… это ж надо, какой настырный… Так и быть, открою тебе эту… тайну бытия. Готов?

– Ну, я ни о чем таком не просил, но…

– Тогда следи за мыслью: вот вы, особенно в последнее время, повадились эти самые алмазы из меня выкапывать. Было дело?

– Ну, допустим…

– То-то же… Я лично расцениваю это как бессознательную попытку припудрить медузу, чтобы она сошла за Мадлен Олбрайт…

– Непонятно.

– Из грязи – в князи, со свиным рылом – в калашный…

– Понятно.

– А на место их кто потом положит? Не задумывался об этом? Короче, вот мне и пришлось сперва поддать вам холодку. Понял, зачем?

– Чтобы вместо алмазов мы выкапывали уголь и сжигали его, чтобы углерод поступал в твою атмосферу, а потом выпадал обратно вместе с осадками и превращался обратно в уголь, а тот уже в алмазы?

– Не в бровь-морковь, а в глаз-алмаз!

– А не логичнее ли было – раз уж у нас нет никакой свободы выбора – сразу поднять градус, чтобы мы не трогали уголь? Исключить из игры все лишние ходы?

– Нет, Нил. Не логичнее. Потому что дело тут совсем и не в алмазах тоже.

– Не в алмазах?

– Я же вроде так и сказала. Не в алмазах. Дело в этом, как его… круглый такой…

– Круговорот?

– Во! Круговорот! Только о нем и речь, Нил! Ты думаешь, зачем я тут как каторжная годами ношусь по одному и тому же маршруту вокруг вон той раскаленной штуковины, а о «спасибо» даже и не мечтаю? Уже молчу о том, что еще и вокруг себя самой приходится наяривать, и угол наклона менять к этой… как ее… вечно на языке вертится… эклиптике! Мне что, больше всех надо? Когда вы уже сообразите, что ничто не случайно? Что все дело в… как их… циклах? И скажи им, чтобы больше не путали мои зашибенские циклы со своими… выборными! – тьфу на них! И я это делаю не для того, чтобы остался доволен этот их тупой… как же… слово еще такое противное…

– Электорат?

– Да! Зачем, думаешь, мне нужны собственные циклы? А? А?!

– Затем же, зачем НФЛ придумала свои собственные правила для игры в регби? Грязный кэш и девки с пипидастрами?

– Дурак! Циклы нужны только для того, чтобы иногда напоминать вам, глупым маленьким вошкам, что все преходяще и обязательно рано или поздно повторится, и все это уже когда-то происходило, причем до хрена уже как много раз; вполне достаточно, чтобы перестать уже видеть разницу между тем что было, и что будет, и наконец сообразить, что времени – его попросту нет; нет никакого движения из прошлого в будущее, потому что и то, и другое – это всего лишь неверно истолкованное настоящее; что все накопленные вами знания как были, так и остались ворохом мертвых и умирающих слов, ибо, во-первых, смыслы, ими обозначаемые, преходящи и сиюминутны, а во-вторых, уже сама неисчерпаемость этих смыслов эти самые смыслы и исчерпывает; что отказываясь мириться с фактом конечности разума и продолжая плодить знания по экспоненте, вы точно так же экспоненциально увеличиваете и ваше разочарование – меж тем как все непознанное, равно как и все когда-либо якобы уже познанное вами, как было, так и останется непознаваемым, и что с самого начала единственной целью этого долгого путешествия по пути разума было одно лишь смирение, как таковое – смирение с тем фактом, что все, что «было» и «будет» – оно просто есть, и это «есть» не нуждается ни в каких напоминаниях, потому что оно и само прекрасно справляется с тем, чтобы напоминать о себе, посылая вам чудесные узоры из света и замечательную своей безыскусностью сладчайшую музыку – но вместо того, чтобы преисполнившись священного благоговения просто любоваться этими проявлениями, вы сразу же намертво хватаетесь за них, обозначаете, называете, систематизируете, присваиваете порядковые номера, располагаете вдоль выдуманной вами координатной оси, наделяете несуществующей сутью, значением и ценностью – и вот так звуки и свет становятся образами, образы – словами, а слова – историями; истории эти вы затем распихиваете по ящичкам и растаскиваете по двум душным коморкам, над одной из которых вы сами бог знает зачем приклепали табличку «прошлое», а над второй – «будущее», хотя обладай вы хотя бы каплей фантазии, эти таблички можно было бы спокойно поменять местами – и тогда ваше прошлое стало бы историей о будущем, только рассказанной наоборот…

– Окстись, пончик! Я правильно расслышал насчет «истории о будущем, рассказанной наоборот», или это моя еда из тюбиков так действует? Хотя стой… что-то я такое припоминаю… Вроде бы фильм еще такой был, «Довод» назывался…

– Тот, который ты уже не посмотришь, потому что его еще не сняли?

– Ах, вот оно что! Я понял, что ты делаешь. Ну хорошо, предположим, я соглашусь с твоей чуднóй апорией…

– Ап…чего?

– Апорией – вроде бы логичным утверждением, но способным существовать только в сознании того, кто злоупотребил поганками. Даже если задвинуть подальше элементарную логику и признать, что прошлое и будущее являются всего лишь двумя чисто умозрительными концепциями, я лично все равно хотел бы помнить о том, что со мною было…

– Но зачем?

– Чтобы понять, что будет! Неопределенность – это худшее…

– Прости, что прерываю этот поток житейской мудрости. Позволь спросить: ты правда считаешь свою жизнь определенной?

– Безусловно. Она линейна, она опирается на мои ясные воспоминания о прошлом, а следовательно, отлично поддается планированию.

– Поздравляю! Еще никому до тебя не удавалось лучше определить определенность. И какие у тебя планы, Нил?

– Ну, не вижу смысла делать вид, что здесь я уникален. Если не случится ничего неожиданного, я надеюсь прожить лет хотя бы до восьмидесяти и оставить моим детям порядочное состояние и доброе имя. А разве может быть что-то важнее этого?

– Да нет, все правильно. Просто идеальная программа, Нил! Но все же кое-что у тебя не вяжется.

– Например?

– А ты подумай вот о чем: пока мы с тобой говорили, не обратил ли ты внимание на присутствие в твоей псевдо-линейной жизни некоего странного анахронизма?

– Анахронизма?

– Анахронизма, Нил. Конечно, твоей «апории» мне уже не переплюнуть… да и вообще, с этими вашими словами у меня – ну ты сам понимаешь…

– Да, да… И где ты видишь анахронизм?

– Да вот взять хоть твою Кэрол…

– То есть?

– А кто такая Кэрол?

– Моя жена.

– А ты с Джанет-то когда успел развестись?

– С какой Джанет?

– Той, что в штопаном ситцевом платьишке махала вслед твоей могучей ракете?

– А, с этой Джанет… Что за бред? С какой стати мне разводится с Джанет?

– И тебе не кажется это странным?

– Что именно мне должно показаться странным?

– Например, что у тебя две жены – а ведь ты, насколько мне известно, даже проездом не бывал в Солт Лейк Сити!

– Нет, не кажется! То есть… нет, это нормально… в смысле… ну да… пожалуй… оно и в правду самую малость выглядит странновато… Но как, интересно, они разрешили мне лететь, когда такая неразбериха с женами?! И все же, режь меня – не могу понять, что тут странного…

– Ну еще бы ты мог… Потерпи немного, и скоро все прояснится.

– Хотя, если подумать… Нет, ерунда…

– Что это с тобой, Нил?

– Да я просто вдруг подумал: а зачем вообще ты мне звонишь?

– О, так до тебя дошло, наконец?

– Дошло что?

– Дошло, что я ну никак не смогла бы тебе позвонить, Нил!

– Как это?

– Ты спрашиваешь, почему не смогла бы?

– Да, черт тебя…

– Да потому, что ни к каком ты не в космосе, понял, дубина? Ты даже не на мне, ясно, Нил? Если уж хочешь знать правду, то ты скорее во мне, Нил – причем уже лет десять как!

– Погоди-ка. Ты так мне намекаешь, что я… умер?

– А тебе разве не показалось, что все к этому и идет, когда тебя раз по сто в день просили резать ленточки огромными ножницами да памятники открывать себе же самому? Или ты всерьез поверил, что твоя голова из папье-маше в какой-нибудь школе для дебилов – эквивалент бессмертия?

– Но ведь я же должен был запомнить, когда…

– Никто не помнит. Думаешь, все эти сказки про яркий свет в конце…

– Свет! Я помню его! Очень яркий, бьет мне прямо в глаза! И он все ближе, и ближе, и ближе… А потом раздваивается…

– Раздваивается?

– Да, да, теперь их два! И еще я слышу какой-то звук.

– А на что похож этот звук?

– Он как сигнал… сигнал тревоги… Он до сих пор стоит у меня в ушах. Все громче и громче… уже невыносимо громко! …и два этих света… и еще такое ощущение, будто это происходит со мной прямо сейчас…

– Ты прав. Это происходит прямо сейчас! Очнись!!!