Это

Глава 30 В которой для свиноводства наступят непростые времена

– Любовь моя! Да, да, ты! Видишь это меню, которое уже сорок минут висит в воздухе? Так вот это я, человек-невидимка! Слыхал, у вас тут меняют доллары на еду? – услышал я свой бодрый голос.

Титаническим усилием мне удалось стряхнуть остатки забытья. Осталось только поднапрячься и понять, что происходит. Вроде бы еще несколько секунд назад я вел машину (или это уже был не я?) где-то на полдороге к Филадельфии, и вдруг оказался за столом у окна придорожного кафе, причем, судя по виду за окном, значительно южнее Спрингфилда. У меня не было ни малейшего представления, как мы сюда попали. («Мы»? Я договорился до «мы»?) Страшно хотелось спать. Положение солнца подсказало мне, что было около часа дня.

– Вэнди, детка, принеси мне бекон, зажаренный до хруста, яичницу и пару блинов с медом. И убедись, чтобы блинчики были такими же румяными, как твои щечки!

Еще во время работы с Максом я часто испытывал это неописуемое ощущение, когда у меня с языка без моего ведома срывались слова, за которые мне же потом и приходилось держать ответ. Позднее, уже занимаясь Чепом, я даже научился получать от этого своеобразное извращенное удовольствие. Джо обращался к полноватой официантке средних лет, явно не благоволившей разным сомнительным типам, взявшим за правило оставлять на ее тумбочке изжеванные зубочистки вместо ожерелий с символами Зодиака или билетов на шоу монстр-траков.

Пышка одарила меня гадливым взглядом и ушла выполнять заказ. Кряжистый верзила в комбинезоне неопределенного цвета раздраженно обернулся. Кроме него и нас, в этой грязной забегаловке сидели еще трое мужчин. Их вид говорил о том, что всех четверых недавно уволили со свинофермы за дурной запах и неопрятный внешний вид.

Отхлебнув скверного кофе, я по привычке отметил про себя, что если Джо не сбавит оборотов, нам с дылдой придется станцевать на столах разудалую деревенскую кадриль. Мало-помалу мне удалось восстановить последовательность событий, которые привели меня сюда.

Ночью, заселившись в мотель, я прямо в одежде без сил рухнул на кровать и закрыл глаза, но всеми силами постарался остаться в сознании, потому что впереди меня еще ждало много работы. Конечно же, я не собирался делиться с этим трутнем. Деньги и камни требовалось срочно спрятать, но так, чтобы он ничего об этом не узнал. Для этого мне сперва надо было дождаться, пока беспокойный паяц уснет.

Через десять минут после того, как он угомонился и наступила долгожданная тишина, я встал и вышел из комнаты. Мне не требовалась какая-то особенная осторожность, ведь создавая этого персонажа, я предусмотрительно наделил его способностью спать беспробудным сном покойника. Проехав три мили по убитой гусеницами проселочной дороге, я добрался еще до одного леса, выбранного мною задолго до сегодняшнего утра. Там мне пришлось как следует помахать заранее припасенной лопатой, чтобы похоронить мое сокровище вместе с запаской.

Колесо должно было послужить дополнительной защитой на случай, если яму раскопает какое-нибудь упрямое животное вроде Пола Гетти[41], известного своей страстью поживиться тем, чем оно все равно не собиралось пользоваться. Затем я посыпал все вокруг жгучим кайенским перцем. Об этом методе заметать следы от собак я прочитал много лет назад в одной книжке про немецких шпионов и, несмотря на усталость, был очень доволен тем, что у меня появился повод применить его. Вернувшись в мотель, я снова лег и закрыл глаза.

Но и на этот раз поспать мне не удалось. До подъема оставалось всего час пятнадцать минут, а мне еще нужно было выполнить свое неосторожное обещание и аккуратно извлечь Джо из его уютного плюшевого мирка, существовавшего исключительно у меня в голове. Для этого я установил на его новом телефоне, «подаренном ему вчера его невестой Стеффи», будильник с песней «Если бы я правил миром» – песней, которую убогий дурень заставлял себя любить несмотря на свое к ней отвращение, полагая, что насильственно привитая страсть к Тони Бенетту – отличительная черта каждого настоящего нью-йоркца.

Я не был уверен, что избранный мною метод сработает, потому что никогда не делал ничего подобного. Однако все прошло, как по…

– Эй, красотка, что думаешь насчет того, чтобы еще разок наполнить мою кружку? – прервал мои воспоминания режуще громкий голос, исходящий из моего рта.

Официантка подошла, небрежно плеснула из кофейника новую порцию мутной прохладной бурды, после чего, глядя поверх моей головы, утомленно процедила:

– Чего-нибудь еще, ковбой?

– О да, Вэнди, много всего! Тысячи, миллионы вещей! Но это подождет, любимая, потому что ты в страшной опасности! Скорей надевай красные туфли, смени прическу – и бегом на самолет! С минуты на минуту сюда нагрянут колумбийцы, перережут всех твоих родных, а тебя увезут в сельву и до конца жизни заставят варить эту божественную амброзию, которую ты скромно именуешь «кофе»!

Пока Джо трепал моим языком, я сосредоточился на набычившемся свинопасе. Официантка опустила на меня взгляд, в котором появился тусклый огонек заинтересованности.

– Тебе правда понравился наш кофе, красавчик?

– Понравился? Да будь у меня дети, Вэнди, я бы наколол рецепт этого волшебного напитка у них на животах и выставил бы мелких спиногрызов из дома, сказав им на прощанье: «Прочь, и не забудьте о своем старике, когда станете богаче Безоса!»

– Тогда мне страшно представить, дорогой, что будет, когда ты попробуешь наши блины…

– Клянусь тебе, крошка: если твои блины окажутся так же хороши, я отвезу тебя в Вегас и подарю кольцо с камнем величиной с голову вон того парня, который уже минут двадцать зря пытается не промазать вилкой мимо яичницы. Но сначала мне надо съездить кое-куда, провести обряд экзорцизма. Так уж вышло, что я единственный специалист по эту сторону границы!

– Ну милый, если ты собираешься делать такие ужасные вещи с нашими детками, я еще подумаю, брать ли у тебя твои бриллианты!

Официантка игриво развернулась и отошла. Если забыть о том, что нервный боров теперь мечтал размозжить нашу голову, в остальном дела у парня шли на удивление неплохо. Сегодня утром я впервые, можно сказать, выпихнул его прямиком в реальный мир, а он уже вел себя так, будто вовсе не замечал никакой разницы.

А ведь раньше даже после месяцев постепенного привыкания к новой обстановке некоторые персонажи начинали вести себя как бог на душу положит. К примеру, как-то раз один из этих несчастных кадавров спустя неделю выпаса на вольных хлебах схватил с игорного стола горсть тысячных фишек и с хохотом бросился бежать к выходу из казино. Ради его же пользы я был вынужден подставить ему подножку и разыграть перед подоспевшими охранниками целый спектакль в стиле Человека Дождя с визгами и слюнями по всему полу.

После нескольких подобных неудач я на неопределенный срок отложил создание новых героев, малодушно примкнув к мейнстримной традиции смело принимать себя таким, каким меня создал господь. Я уже четыре года жил в Нью-Йорке, и мои дела постепенно наладились. Поначалу мне не хотелось браться за крупные аферы, но в этом и не было особой нужды, потому что обжуливать янки по мелочи оказалось до смешного просто. Кроме того, я довольно сносно научился играть в покер. Помог мне в этом один весьма сложный для логического осмысления метод поверенного, который, тем не менее, вполне неплохо работал:

«Представь, что твой ум – это маленькое современное королевство, а карты – его подданные. Каждый занимает свою, четко определенную ступень на общественной иерархической лестнице. Занимает не благодаря наличию или отсутствию привилегий, связанных с его мастью, но в силу ограниченности личных способностей, уже постфактум зафиксированных посредством простейших числовых универсалий.

Одни быстро сдаются и носят клеймо до конца жизни, другие прячут его под кастовой униформой от «Картье», втайне мечтая выбиться в тузы; первые жалуются и бездействуют, вторые упорно идут к цели; эти подчиняются, те манипулируют. Все, как обычно: корысть, интриги, предательство, бесчестье; заманчивое начало, пустые надежды, неприметная смерть, пышные похороны.

Естественно, умирать в одиночку никто не желает, поэтому все стремятся заключить союзы, надежные, как каракули цыганки на миллионной закладной. Союзы эти образуют уже новые иерархии, строго ранжированные по времени, которое проведут зерна для утреннего кофе их участников в желудке бирманского гамадрила. И так далее.

Дай этому вареву как следует прокипеть, а потом сними с огня и оставь настояться. Однажды во время очередной игры ты вдруг заметишь, что карты будто бы ожили и действуют по некоему сценарию. Выигрывает тот, кто знает, по какому».

– Кто мыл ваш туалет, Вэнди? Ганнибал Лектор? А можно мне там пожить? Я лизнул писсуар! Вэ-э-э-э-энди!

Карты стали неплохой отправной точкой, но после стольких лет каторги мне нужен был кусок покрупнее. Для того, чтобы получить доступ к настоящим деньгам, я взял себе имя Рикки Чепино, сына одного старого товарища поверенного, которому не было суждено появиться на свет (ясное дело, сыну, не его отцу).

Правда, довольно скоро выяснилось, что это имя оказалось способно отпирать замки, трогать которые вообще не стоило. Меня поочередно представили братьям Блази, друзьям юности Чепино-старшего. Оказалось, все трое когда-то были не прочь нафаршировать поверенного свинцом, и у близнецов это желание многократно усилилось после того, как пуля моего опекуна во время его очной встречи в Майами с моим нареченным отцом навсегда избавила последнего от хлопотной необходимости «избегать жестоких и упорных преследователей».

С тех пор мне приходилось обдумывать каждое сказанное мною слово, ни на миг не упуская из виду, что, где, кому, когда и при каких обстоятельствах я соврал до этого; учитывать все, вплоть до едва уловимых интонаций, почти незаметных подергиваний мимических мышц и легких движений пальцев, которые, не даст соврать моя сводная сестра Франческа, любому итальянцу повествуют гораздо больше любых слов.

Отныне все мои действия, даже самые пустячные, требовали составления подробнейших планов. Я почти перестал спать. Планы множились и, как пьяная школота после выпускной попойки, расползались по самым темным закуткам моего подсознания, периодически вызывая приступы беспричинной паники. Ложь громоздилась на ложь, образуя причудливые многоэтажные конструкции, ощерившиеся тысячами беззубых пастей, из которых высовывались скользкие шакальи языки.

Меня не покидало чувство, что стоит мне обернуться, и я увижу полыхающее ледяным пламенем бледно-голубое генеральское око. У меня развилась паранойя. Худосочный бариста в шортах на лямке с дьявольской флегматичностью начинял мой круассан беладонной, слепой виолончелист подкарауливал в переходе, готовясь нанести разящий удар заточенным смычком, а молодая мать, склонившаяся над пустой коляской, вынуждала наступить на предательский люк-перевертыш.

Я чувствовал себя обязанным что-то предпринять просто для того, чтобы не умереть. Моя жизнь теперь представлялась мне цепочкой последовательно упущенных шансов на выживание. Не знаю, как долго я бы протянул в таком состоянии, если бы однажды…

– Ты обманула меня, сокровище мое! Твои блины в сто миллиардов раз лучше, чем твой кофе!

На столе передо мной стояла тарелка с двумя бесформенными кусками непропеченного теста, плавающими в чем-то липком.

– Правда? – недоверчиво покосилась на нас официантка. – Такого про наши блины еще никто не говорил.

– О да, милая! Свадьба не за горами!

– Вообще-то у меня уже есть жених. Вон он сидит в том углу.

Она небрежно кивнула в сторону того недовольного охламона.

– Не хочу тебя расстраивать, Вэнди, но твой жених давно мертв. Парень за тем столом – это переодетая Марта Стюарт[42]. Ее прислало правительство, чтобы выкрасть образцы блинов. Поверь –фальшивый пенис нынче куда опаснее для нашей свободы, чем обернутый в шкуру рогатый мужик!

– Балабол, – нежно проворковала Вэнди, и удалилась.

…если бы однажды не столкнулся на улице с поверенным. Насколько я был тогда способен понять его объяснения, он нашел меня сразу, как только узнал из своих собственных источников о появлении незаконнорожденного отпрыска у застреленного им Фабио Чепино, о котором он сам мне когда-то рассказал. Сerto[43], он самонадеянно принял это за призыв о помощи.

Задав мне несколько вопросов, поверенный пришел к выводу, что мой герой подох бы сам и утащил бы меня за собою на дно скорее, чем муха, попавшая в аквакотту его малопочтенных друзей. Мне пришлось провести с ним несколько не слишком приятных дней, зато в результате я смог взять себя в руки и по-настоящему заняться тем, что впоследствии стало Чепом.

Уезжая, поверенный рассказал мне любопытную историю о своей нанимательнице, богатой свихнувшейся старухе, единственный наследник которой примерно одного со мною возраста четыре года назад отъехал по каким-то делам в Невозвращенсбург. В качестве приятного бонуса он оставил мне чемодан с полутора миллионами – моей долей в афере с академией.

Надо сказать, что в свои восемнадцать я уже был необычайно рассудительным юношей и поэтому сумел распорядиться деньгами с умом. Первым делом я купил за шестьсот штук крошечную квартирку на Манхэттене. Еще полмиллиона с лишним ушли на покупку очень быстрой машины и на покрытие ущерба, причиненного ею другим машинам, мотоциклам, автобусам, грузовикам и поездам, тем, кто всем этим управлял, находился на пассажирских местах или просто проходил мимо, а также светофорам, мачтам городского освещения, скверам, памятникам, водонапорным башням, набережным, мостам, плотинам, стадионам, аэропортам и тысячам других объектов частной и муниципальной собственности.

Оставшиеся триста пятьдесят штук я потратил на эксперимент, в ходе которого попытался решить одну знаменитую головоломку, называемую в профессиональной среде «покерной задачей тысячелетия»: а так ли уж было разумно поставить все на пару из короля и туза, когда играешь во что-то посложнее подкидного дурака?

Прошло еще примерно два года, и поверенный начал бомбардировать меня своими нелепыми рукописными посланиями, требуя немедленно начать работу над новым персонажем по имени Джо. Опекун уверял меня, что бабка готова отдать концы прежде, как высохнут чернила на завещании, по которому ее исчезнувшему племяннику причиталось сорок миллионов.

Но чем знамениты двадцатилетки помимо того, что в развитии эмоционального интеллекта они только недавно обошли моллюсков и теперь готовятся штурмовать редуты, где засели жуки и чешуйчатокрылые? Правильно – самомнение у этих ребят ограничено лишь нашей неготовностью осознать истинные масштабы времени и пространства. Мы с Чепом, который успел крепко встать на мои ноги, уже тогда задумали помимо многого прочего купить Скалистые горы и сравнять их с землей, чтобы после покупки Колорадо ничего не застило нам вид на океан, поэтому болтовня о каких-то сорока миллионах нагоняла на нас скуку, а обманывать полоумную старушку и вовсе казалось нам чем-то недостойным нашего гения.

Чеп походя освоил уйму лихих карточных трюков, выучился стрелять без промаха с обеих рук и играючи побеждал в любой драке. Сценарий его личности предусматривал, что ему вообще никогда не бывало страшно, и скоро он совсем разошелся, преспокойно обдирая итальянских гангстеров такого свирепого вида, что (все еще) моя кровь отказывалась поступать в конечности. Заодно он придумывал вместе с ними разные хитроумные комбинации, в коих оказался дока, каких свет не видывал!

С каждым днем этот фартовый хват нравился мне все сильнее и сильнее. Я уже не мог представить себя без него и сам не заметил, когда именно он окончательно стал мною. А может быть, это я стал им? Так или иначе, но снова сбылось предсказание поверенного, и мы оба превратились в некое составное существо, в котором его удаль и дерзость идеально дополнили мои здравомыслие и опыт.

Я стал Чепом настолько, что уже с трудом мог вспомнить, как меня звали раньше. Мои новые друзья больше не казались мне инфернальными монстрами. Спецотряды архангелов в касках колошматили арфами каждого, кто относился к актам отчуждения своей собственности без должного энтузиазма, я легко добивался успеха и в аферах, и в любви – короче, жизнь была прекрасной во всех отношениях!

Тогда поверенный решил изменить тактику. Он продолжал настаивать, что когда старая леди дышит в церкви на свечку, пламя остается прямым, как часовой у вечного огня, но теперь еще прозрачно намекал, что получить ее наследство мне будет сложнее, чем выпускнику Лиги Плюща попасть в тройку медалистов первенства штата Айдахо по поеданию чеснока. Сложность эту он туманно объяснял вовсе не моей неспособностью выдать себя за Джо (пристрастное изучение единственного фото довольно посредственного качества, где тот был снят со своими товарищами по бейсбольной команде, даже обнаруживало некоторое сходство между нами), а обилием препятствий трансцендентально-эсхатологического свойства, которые мне якобы были не по зубам.

Дошлый старикан прекрасно знал, куда метить. Его стрела задела тончайшие струны моего самолюбия, рикошетом повредила засовы на пудовых дверях, за которыми я когда-то похоронил свою детскую веру в чудеса, и попала в заросшую паутиной реторту, где по капле копилась – и не находила выхода неутолимая жажда обладания чем-то таким, что невозможно купить ни за какие деньги; чем-то, что алхимики, поэты и святые называли философским камнем, эликсиром вечной жизни, пятым элементом, драгоценностью, исполняющей желания, et cetera. Я был обязан принять этот вызов, и этот вызов был…

– …чё… ты…… я… е… су… на…… уй?

Из-за звона в ушах я едва смог разобрать несколько отдельных слогов в оглушительной какофонии, источник которой находился в нескольких дюймах от моего уха. Уперев в стол свои натруженные перетаскиванием туш и корчеванием пней ручищи, надо мною навис жених Вэнди. Было очень похоже, что прелюдию я пропустил, и теперь находился в роли стороннего наблюдателя на собственной экзекуции!

Часто в таких случаях мое натренированное тело немного опережало мой рассудок. «Не вижу смысла вмешиваться в игры фатума, который подарил одному болтливому хвастуну возможность усвоить пару бесценных жизненных уроков», – думал я, а мой правый локоть уже врезался в левое предплечье крикуна. Его ладонь соскользнула вниз, а небритый подбородок жестко опустился на мой затылок, заблаговременно оказавшийся именно в этой точке благодаря идеальному сочетанию опыта, сноровки и решительности.

Зубчатый нож для стейков сам прыгнул в мою левую руку. Пока здоровяк сипел и хлопал ресницами, будто перед его глазами проносились сотни племенных поросят, устроивших подкоп под стеной хлева, я не спеша встал, ткнул ножом в его промежность, положил руку ему на шею и рывком наклонил его лицо к моему:

– Скажи-ка, друг мой: что ты сейчас чувствуешь? – и острие ножа с громким треском прошило ткань комбинезона.

– Ой! – ответил он.

Хотя повисшая в кафе гробовая тишина придала этому «ой» вполне достоверное звучание, я не отступался:

– А поподробнее? – и немного провернул нож.

– Я чувствую… – начал он на целую октаву выше.

– …сэр…

– …сэр…

– …что?

– …что?

– Ты издеваешься?

– Нет, что вы, сэр!

– Тогда зачем ты все за мной повторяешь?

– Я… не знаю…

– А как тебя зовут, ты знаешь?

– А как меня зв… Ой, простите сэр! Звать меня Биллом!

– Так держать, Билли! А теперь давай, признавайся: как тебя в детстве называла мама?

– Мама? Эээ… точь-в-точь, как и вы! Билли, сэр!

– Прекрасно, Билли. Отличный знак. А знаешь, о чем он нам говорит?

– О чем, сэр?

– Он говорит нам о том, Билли, что мы стали лучше понимать друг друга. Entendemos y hablamos el Inglés, verdad, cerdito?[44] А это значит, что мы тобой, Билли, находимся на правильном пути. Тебе известно, что это за путь?

– Нет, сэр…

– Это путь раскаяния, Билли. Раскаяния и смирения. Этот путь труден, Билли, он опасен и тернист, зато в самом его конце тебя ждет щедрая награда…

– Спасибо вам, сэр!

– Ну нет, так не пойдет. Спешка нам здесь совершенно ни к чему. Разве тебе не интересно, что за награда ждет тебя в конце этого пути?

– Извините меня, сэр… Что за награда ждет меня в конце этого пути?

– Думал, уже и не спросишь. Так вот Билли: твоей наградой станет полное отпущение твоих грехов. Но учти две вещи: во-первых, я пока еще не Господь бог и не смогу помочь тебе со всеми твоими грехами. Речь идет только о сегодняшних. Понял?

– Все понятно, с…

– Во-вторых, для этого тебе придется хорошенько постараться. Мобилизовать все свои ресурсы. Прыгнуть выше головы. Готов ты к этому?

– Да, сэр! Еще как!

– Фантастика! Тогда будь любезен, Билли, опиши мне: что ты чувствуешь? Только своими словами. Не хочу больше мять за тебя свиные сиськи. Итак?

– Я чувствую, сэр, как ваш нож колет меня между ног!

– Опиши, как он тебя колет?

– Очень больно колет, сэр! Прямо нет возможности терпеть!

– Прекрасно! И ты хотел бы…

– …и я хотел бы…

– …сильно хотел бы?

– Сильно, сэр!

– Насколько сильно?

– Очень-преочень сильно!

– Замечательно! Так чего бы ты хотел, Билли?

– Я бы хотел попросить, чтобы вы перестали меня колоть между ног, сэр… Если вас не затруднит… сэр…

– Мы почти закончили, Билли, – я ободряюще потрепал его по мощному загривку, – спасибо, что ты все еще со мной! Но видишь ли, я проездом в этих краях и пока плохо знаком с вашими пастушьими обычаями. Так будь другом, Билли, и растолкуй мне: неужели для того, чтобы голодный путешественник смог доесть свой скромный завтрак в этом пристанище гурманов и эпикурейцев, он сперва должен отрезать яйца какому-нибудь зарвавшемуся деревенскому вурдалаку?

– Нет, что вы сэр… поверьте, такой необходимости нет…

– …и-и?

– …и простите меня, сэр… если возможно…

– Что ж, сегодня тебе повезло. Хотя мои инстинкты и подсказывают мне: «Побалуй себя, насади этого парня на вертел, как утенка!», но сердце шепчет: «Вздор, дружище, отпусти с миром это чумазое пугало!» Ступай, Билли, и позаботься, чтобы наши пути больше никогда не пересекались. Ладушки?

Стараясь не смотреть по сторонам, верзила поплелся на свое место. Я еще раз осмотрел зал. Мало того, что три других подтиральщика свиных задниц даже не подумали прийти на выручку попавшему в беду собрату, так теперь на их лицах еще и гуляла злорадная усмешка. То же самое можно было сказать и о поваре, держащем в руке ножичек раза в четыре подлиннее моего. Что же касается Вэнди, то она совсем недолго колебалась, выбирая между стейком «Нью-Йорк» и куском несвежей солонины. Ее взгляд лучился обожанием и готовностью ехать в Вегас сию секунду.

Хотя Уильям Шексвин и не пользовался любовью односельчан, рисковать больше не стоило – повар мог успеть вызвать полицию. Я бросил на стол двадцатку, послал воздушный поцелуй очередной своей бывшей невесте и вышел наружу.