– Ну, и где она? – спросил Джо и нагло затянулся моей последней сигарой. – Когда ты там начал драть глотку, я уже было подумал, что здесь ты объявишься с лисой под мышкой. Что это у тебя? Карта? У меня такая же. Показать, как видишь, не могу, – и он развязно похлопал себя по моей голой ляжке.
– Это я тебя хотел спросить, где она, – ответил я, потянул носом воздух и со злостью швырнул на траву свою жалкую добычу – червонного валета.
Пахло фиалками. И сексом.
– Чем это ты тут таким занимался, пока меня не было?
– А сам-то как думаешь? Работал над тем, чтобы нашу книжку…
– …твою книжку…
– …мою книжку держали как можно дальше от полок для педофилов… Ну да, чувак, а от кого думаешь еще они там в Хогвартсе прятались за трехсотфутовыми стенами? Если ты вызубрил правила квиддича, а в каждом кулаке у тебя спрятано по шоколадке, тогда тебе одна дорога – в тюрьму строгого…
– Знаешь, почему твоя голова до сих пор не колет вон те камни?
– Потому что голова у нас одна на двоих, а на новую пластику денег у тебя больше нет?
– Да. Только поэтому. Где она?
– Я не знаю, где… Мы лежали здесь, но когда ты завопил… Слушай, раз уж у нас снова чертов кворум, давай сличим, какие инструкции дал тебе поверенный…
– А тебе священник? В нашу последнюю с ними встречу?
– Да.
– Только зря время потратим, – раздраженно ответил я. – Мне поверенный сказал, что раз мы сами не знаем, кто из нас есть кто, то каждому из нас придется пройти свое испытание…
– Ага, типа я должен буду сам придумать и воплотить сюжет своей будущей жизни…
– …в котором я, уже взрослый, получаю письмо с завещанием мамы…
– …а ведь мама тогда была живее всех живых… Неплохо, а? Умели подонки подбодрить десятилетних мальцов…
– …и которую я почему-то считаю своей тетей…
– …а еще про ведьму и наследство…
– …поверенный объяснил это тем, что Лисы очень осторожны, но невероятно любопытны…
– …а священник сказал, что она наверняка захочет помочь…
– …и я должен буду схватить ее, и не отпускать…
– …как бы она не сопротивлялась…
– …но сделать это я смогу только после того…
– …как она назовет себя своим настоящим именем…
– Все правильно. И как видишь, это не сработало. Пятнадцать лет псу под хвост.
– …и провел ты их в вящих трудах! Солдат Джейн, Майки Корлеоне, Тайлер Дёрден, Дон Хуан, и на закуску – сам Иегова!
– А ты решил ограничиться моей викторианской сказочкой про въедливую детку, провалившуюся в нору?
– Ну да. Я подумал, что проще всего поймать лису как раз когда она в норе… А сказать тебе, что странно? Сказать? А?! А??!
– Все равно же ска…
– Я только сейчас понял – главным героем у тебя там был вовсе не Валет, который скрысил чужие пирожки, а потом послал зайца в шляпе, чтобы он привел ему ту крошку-адвокатессу.
– Нестареющая классика авантюрного романа.
– Я еще все никак понять не мог, почему ты ее тогда так и не назвал – «Валет в стране дураков». А потом, когда ты приволок меня в катакомбы…
– Завод.
– …когда ты приволок меня на завод, а я из жалости решил тебе подыграть – тут только до меня и дошло: заяц в шляпе – это я! Я – дурак! В своей собственной истории! Истории, которую, как оказалось, придумал не я, а ты!
– Помниться, поверенный называл эту тактику «Ловлей на живца в чужом пруду»…
– Но потом, как она так быстро тебе уступила, а ты так легко отказался от ее, я подумал – не-а, не сходится! На самом деле то фабричное па-де-де вы только для меня и разыграли! Вдвоем! Хотели мне показать, что без меня у вас с ней ничего не выйдет, да?
– …а эту – «ловлей живца на добычу»…
– И все эти близнецы – не близнецы, pro и contra братской любви, все эти миллионы часов нудятины про кислотные реки – пейотные берега были только для одного меня?
– Она часто говорила мне, что я «неполный»…
– Зато дотошный – до тошноты… Не понимаю только, как ты сумел уговорить ее тебе помочь.
– Никак. Ее невозможно «уговорить». Ну то есть я не знаю, когда и почему она вдруг решила мне помочь.
– М-да… Ну, что тут скажешь… Неплохо, братишка, совсем неплохо…
– Ага. Так и есть, – ответил я и, повернувшись в пол-оборота, внимательно посмотрел ему в глаза.
Пропорции уязвленного самолюбия и братской гордости за то, как ловко мне удалось обвести его вокруг пальца, были отмеряны им с такой аптекарской точностью, что на этот раз наша старая игра в гляделки продолжилась намного дольше обычного.
– И что меня выдало? – спросил наконец он и быстро отвел взгляд, чтобы я не успел заметить там появления кое-чего нового – очень и очень недоброго.
– Ты слишком настойчиво уверял, что вакантное место Большого Сердитого Босса тебя совсем не интересует.
– Да, наверное, это я зря…
– А вот в терпении тебе не откажешь. Прятаться целых пятнадцать лет, пока тебя заново не выдумает твое выдуманное «я», чтобы единолично претендовать на титул «Творца дня»…
– А-а, типа только для этого ты, добрая душа, и вывел себя злыднем, а в конце устроил это нелепое судилище? Чтобы я сам понял, чем дело кончится?
– Словами опыта не заменишь. Хочешь залезть повыше – сначала узнай, как глубоко затем придется упасть.
– И теперь ты будешь делать вид, что все знал заранее…
– Конечно знал. Помнишь, как ты вдруг согласился стать Джо? Тогда-то ты и выдумал свой дикий план?
– И ты знал…
– …что это ты за кадром познакомил Фло сначала с Генералом, а потом и с Пинки? Когда решил, что пришло время от меня избавиться?
– Ну все, куда без нотаций…
– А тебе не пришло в голову, что Генерал был бесполезен, потому что находился тогда у самого подножья своей арки? Или что я специально обучил Пинки дерьмово стрелять? Короче, твой план…
– План?! – вдруг взорвался он.
Я слишком поздно понял, что именно имел в виду поверенный, когда говорил, что к моей последней битве даже он не сможет меня подготовить.
– План?! Обернись и посмотри! По-твоему, это тоже было частью моего плана?!
Я обернулся – и сразу зажмурился. Во внезапно сгустившейся над домом дымной тьме красно-синий неон мигалок машин скорой помощи и полиции больно резали глаза.
– Нет, не закрывай их. Ты должен, должен это увидеть… – свистящий шепот, будто сотканный из тысяч обертонов тишины и направленный изнутри на мой ничем не защищенный слуховой нерв, оглушил меня.
Я послушно открыл глаза и увидел, как из дверей сожженного дома выносят изрезанные, опаленные трупы отца, мамы, сестры и отца О’Брайена, нашего семейного духовника.
– Видишь, что ты сотворил? С твоим крошечным мирком?
– Кстати, неплохая попытка, – как можно безразличнее ответил я, – вот только делаешь ты это не впервые. Тут нужен был элемент неожиданности.
– А что… я делаю… не впервые?
Его слова отдавались невыносимым ревом в моих евстахиевых трубах. У меня появилась паническая мысль, что если уж шепот почти погубил меня, то крика я точно не вынесу. Как всегда, паника сразу же успокоила меня.
– Разрушаешь очередной мой мир – в надежде, что я снова возьму вину на себя. Больше не прокатит.
– А помнишь, сколько их было? Твоих миров, которые я разрушил?
Я уже знал, что он собирается мне показать, поэтому спросил тоном, который он терпеть не мог:
– Э-э… штуки три?
– Три?!
Я почувствовал, как нечто вроде раскаленного крюка впилось в позвоночник и стремительно поволокло куда-то вниз, во тьму.
– Это не тьма. Это страх обнаружить хаос, который даже ты не сумеешь упорядочить…
И в самом деле, мои глаза быстро привыкли к темноте (потому что я не боялся). Мимо проносились какие-то гигантские застывшие формы – что-то вроде насекомых, вплавленных в почерневший от времени янтарь. Во всех я узнал нечто знакомое.
– Потому что они – отпечатки твоих сгинувших миров. Видишь, сколько их?
– Да, – согласился я, – много.
– Все это – твои мертворожденные, никому не нужные дети.
– Квадриллионы населявших их существ, которых ты убил, с тобою бы не согласились.
– Нельзя убить тех, кого нет. Они выдуманы.
– Да, выдумал их я, а значит для тебя они были…
– О, наш старый спор! Разговор слепого с глухим. Где ты – и тот и другой. Тебе кажется, что ты создал поверенного и священника по своему подобию, а оба генерала срисованы с меня, но в одном все они не отличались друг от друга – были педантичными пустышками, картонными апологетами различных форм порядка…
Крюк отпустил меня, и я оказался в запыленной, заваленной ветхим скарбом комнате. Здесь когда-то давно жил одинокий, всеми забытый старик. Об этом мне сказал запах обиды и тоскливого отчаяния, который пытались развеять строгим распорядком – «встать ровно в 6:20, каша на завтрак – только на воде! – успеть к открытию магазина – к семи, потом сразу на рынок – успеть купить диоды у жадного барыги, чтобы перепаять плату – приемник-то почти новый, чего добру пропадать…»
Я подошел к запыленному письменному столу, чувствуя, что ловушка спрятана где-то здесь, и мне надо ее найти, чтобы поскорее покончить со всем этим. Спичка с осыпавшейся серой, сломанный карандаш, истлевший носовой платок, телеграмма от тестя, старая неоплаченная квитанция и заросшая свежей плесенью банка сардин в томате, которая сразу привлекла мое внимание – она появилась здесь явно позже всего остального.
Взяв со стола мутный осколок линзы от очков, я соскреб плесень. Под ней обнаружилась единственная одноглазая сардина. Очевидно, так начинающий сценарист намекал на суд. Глаз был влажный и медленно вращался. Скучая, я стал всматриваться в это вращение. Масштаб изменился с сокрушительной быстротой, и я завис над планетой, которая мне все еще казалась щемяще родной.
«Все правильно. Земля. Крутится, как ни в чем ни бывало».
Едва я это сказал, как появились два гигантских зубчатых вала и принялись вгрызаться в то место, где недавно находилась Полинезия.
– Знакомый прием. Знакомый, потому что он мой. От обыденности к эпичности, от эпичности к ностальгии, от ностальгии к ужасу. А смысл-то где?
– Тебе все еще кажется, что мне нужны были планы и сценарии? Хаос – вот истинный создатель, потому что всегда возвращает нас к началу…
Крюк снова впился в мою спину и стремительно потащил меня вниз, туда, где между зубцами с оглушительным грохотом исчезали догорающие мегаполисы. По пути я успел заметить, что остатки планеты, измолотые в мелкий щебень, падали на конвейерную ленту, которая уходила в бесконечность, постепенно закручиваясь в спираль.
– А ведь мы с тобою были идеальной парой… Один творил, другой разрушал, один раздавал, другой перемешивал… Пока ты вдруг не решил, что должен спасать от меня своих несчастных големов, и изобрел это свое гадкое равновесие! С тех пор даже Я, Кала, Губитель Миров, Вне Времени Пребывающий, Зиждитель Животворной Пустоты, Начало Всех Концов и Конец Всех Качал, Погибели Нещадный Сеятель и Жнец Заблудших Душ, Высочайший и Всеблагой Владыка Шабаша, Анархии и Разгрома – даже я был неспособен ничего уничтожить, потому что освободившееся место сразу занимала либо ближайшая градация исчезнувшего, либо его полная противоположность, а мне ты отвел презренную роль обезличенного, выхолощенного принципа беспорядка в его наимизернейшей форме – и все это только для того, чтобы ты мог преспокойно сидеть в сторонке и ковыряться со своей треклятой деконструкцией?!
Но скажи-ка: неужели ты думаешь, что я позволю выдуманному мною парню с нелепым именем пиренейского альфонса украсть у меня мой мир? Тем более теперь, когда выяснилось, что она рассказчица, настоящая Созидательница, которая орудовала твоим языком, словно погремушкой, а я – подлинный Деконструктор? Сейчас ты отправишься к своим исчадьям и будешь там коротать вечность, утирая им слезки и развлекая убогими анекдотцами про бытие, а мы с ней создадим новую вселенную и назовем ее «Вселенной Беспрекословного Дисбаланса»; потом я найду твою «Беретту» и начну стрелять в рожу всему, у чего отыщется подобие или антипод, пока не останемся только я и она; а затем, навеки соединившись в блаженстве, мы вкусим плод любви с Древа Смерти, одним махом откроем все Девять врат и до самого конца познаем великое и неразделимое Ничто! Сингулярность, детка; сингулярность рулит!!!
А валы между тем были все ближе, и пропасть, в которой только что исчез мой Нью-Йорк, обдавала спину ледяным суховеем.
«Встань, Арджуна, встань и стяжай свою славу», – зевнув, подумал я.
– Речь – бомба… Так что – мы идем ее искать?
И мгновенно оказался на берегу.
– Вот и хорошо. Катаклизм, полагаю, был чем-то вроде начала ленты Мебиуса?
– Угу… Как тебе?
– Немного… натянуто… Но парадоксы – не твоя fortis parte[62].
– А речь правда понравилась? – спросил он заискивающе.
– Неплохо, — солгал я, — наверное, даже у «зиждителя» есть свои плюсы, хоть мне о них и не известно. А вот над хаосом в целом тебе нужно еще поработать.
– Ладно, меня ты поймал… Но она-то где? Вокруг сплошной тлен и руины…
– А я уже все вернул, как было. Когда запоминаешь последовательность ходов, во второй раз это уже происходит вот так, — и я щелкнул пальцами перед его носом. – Никто ничего даже не заметил.
Малыш с подозрением окинул взглядом окрестности. Ему осталось лишь признать, что работа была сделана – высший сорт! И как обычно, чтобы скрыть зависть, он попытался отшутиться:
– А что насчет того гада, что «ржал целый час» над минутным роликом с кошками? Его ты тоже вернул?! Стоп… так ты контролировал обе истории, но позволил мне с ней…
– …и то, что ты почувствовал – только слабый отголосок, поверь. Это как лизнуть батарейку, чтобы понять, каково это, когда молнией шарахнет.
– Убедил, чертов сводник. Где она?
– Понятия не имею.
– Что?!
Он вскочил, чуть не подвернув нашу ногу.
– Она приходит, только когда сама пожелает, сколько раз можно повторять? Скорее всего, мы упустили ее навсегда.
– Навсегда?! – Джо начал дико озираться.
Будто думал, что Фло прячется за ближайшим кустом.
Я искоса смотрел на него с какой-то… симпатией, что ли. Тогда, два года назад, войдя в опустевшую квартиру, я уже пережил нечто подобное. Но мне все равно пришлось дать ему еще немного времени. Он должен был нащупать самое дно безнадежности. Иначе ничего бы не вышло.
– Ладно, – сжалился я наконец. – Пошли.
– Погоди… давай хоть штаны наденем… – В его голосе ясно слышалось огромное облегчение. – Да постой ты… Как же быстро ты… ненавижу бегать… сразу слышу ту твою музыку из «Рокки»… а ее я еще больше ненавижу… Вдвоем мы с тобой в ту дверь все равно не пролезем.
– Да какая к черту дверь, болван? Таинственная дверь – это вторая по степени убожества сюжетная заплатка после начальных титров в «Звездных войнах»…
– …которая позволила тебе сэкономить миллионы на твоего «Человека-муравья». «Пока вы ползаете с „Рэйдом“ под кроватью, он ползает в вашей ноздре». Так где она?
– Я же только за сегодня раз пятьдесят повторил: поверенный никогда не чесал языком просто так! Помнишь, что он сказал на суде про «самое первое слово»? А какое слово было самым первым – на самом деле?
– Э-э… название твоей книжки?
– Название нашей книжки…
– «Это»? По-моему, оно вообще ни черта не значит. Разве что когда-нибудь в глобальной войне местоимений сделает нас царями горы – без вопросов…
– А следующее какое?
– Так, дай-ка… «Пэнни»?
– А вместе что получается?
– «Это – Пэнни»?
– Да.
– То есть мы с тобой всего лишь две половинки… одной собаки?
– Да.
– Вернее, мы с тобой отражения друг друга, а она что-то вроде зеркала между нами?
– Да.
– И эта зеркальная лисособака пытается разглядеть себя в отражениях?
– Да.
– И ей без нас не обойтись?
– Да.
– Как и нам без нее?
– Да.
– Потому что на самом деле мы – одно целое?
– Да.
– Включая клоунов?
– Включая клоунов.
– Еще одно исчерпывающее, но ничего не объясняющее объяснение?
– Заткнись!
– Хорошо!!! И так называемый «голос» был ее голосом? А зачем тогда она уговаривала меня ей сопротивляться?
– Думаю, об этом нам придется спросить у нее.
– Ты намекаешь, что у книги будет продолжение?
– Хм… Ты действительно не понял. У книги не будет конца.
– П… почему?
– П… потому, – передразнил я его, – что у нее не было начала. Потому, что ничего никогда не начинается и не заканчивается, дубина. Все и всегда только продолжается. Пришли.
– Собачья будка? Ты собираешься… сломается либо она, либо наша нога… кажись, ничья… о, да это похоже на нору!.. и ты хочешь туда… но там же…