— Франция опомнилась, и объявила нам войну, когда мы вошли в Брюссель. В Париже сообразили, чем грозит им дальнейшее промедление. И лишили себя самого главного союзника — русские воевать не будут!
Начальник штаба конной группы, фактически являвшейся полноценной армией, генерал-лейтенант Эрих Людендорф только сегодня вздохнул с облегчением, когда ситуация окончательно прояснилась. И сейчас отдавал должное дьявольской предусмотрительности кайзера и канцлера — объявив войну Англии за ее предельно наглые притязания, подкрепленные начавшейся мобилизацией Королевского Флота, высшее руководство рейха поставило все остальные страны в довольно щекотливое положение, вынуждавшее или начать боевые действия против Германии официально, либо незамедлительно объявить о своем нейтралитете. Бельгия и Португалия предпочли сделать первое, поддержав Британскую империю, сателлитами которой они являлись. Германские правительство теперь было освобождено от щекотливости положения — формально ведь не оно начало военные действия, а вторжение было обусловлено претензиями на часть бельгийского Конго, где на границе якобы бельгийские военные застрелили германских чиновников, что само по себе есть «казус белли». Так что требование сатисфакции было вполне законно подкреплено вторжением армии, пусть без объявления войны, чтобы в Брюсселе осознали свой неблаговидный поступок.
Занятие Мозамбика было объяснено желанием помочь восставшим бурам как можно быстрее избавиться от английских колонизаторов в ходе очередной войны. Но на этот раз при помощи немцев, которые лишь на время, без согласия собственника в силу форс-мажора, арендуют всего одну бухту, с предоплатой. Но в ответ получили объявление войны, но поздно сделанное — за два дня Португалия уже лишилась своей колонии, а германская армия и флот прочно обосновались в самой лучшей юго-восточной бухте Африки, заодно оккупировав все побережье Мозамбика.
Прошло трое суток от начала вторжения и участь Бельгии фактически предопределена. Да и сам Эрих, когда ему тогда еще полковнику, предложили возглавить штаб Конной группы, поначалу сомневался в реализуемости предложенного плана. Это сродни безумию — не дожидаясь не то, что окончания мобилизации, задолго до ее начала, нанести мощный удар заранее развернутыми кавалерийскими корпусами и захватить самые важные бельгийские крепости Льеж и Намюр сходу. Поначалу он воспринял это как авантюру, но по мере подготовки перестал сомневаться в гениальном замысле кайзера, став самым ярым из его сторонников. Ведь все прежние представления о начале войны ломались и выбрасывались как ненужное барахло из подлежащего немедленному ремонту дома.
Кавалерийские полки постоянно содержались по полным штатам, чтобы в случае войны прикрыть отмобилизование и развертывание войск. В германии имелось всего сто десять полков пяти эскадронного состава — содержание конницы весьма дорогостоящее дело даже для любой достаточно богатой страны. С началом войны каждый полк лишался одного эскадрона, которые шли на укомплектование двадцати пяти новых сводных кавалерийских полков, по одному при каждом из резервных корпусов, что развертывались по мобилизации. Полсотни полков еще в мирное время придавались в качестве войсковой конницы 25 полевым корпусам, включая гвардию, из расчета по бригаде на корпус. Шестьдесят полков, или тридцать бригад, распределялись по десяти кавалерийским дивизиям, которые и должны были решать главную роль в предстоящей войне с Францией по замыслу фельдмаршала Шлиффена, с которым Людендорфу и прошлось трудиться над его гениальным творением, теперь переработанному и дополненному. И сравнивая два варианта, фельдмаршал произнес странную фразу — «теперь можно умирать, этот план уже не смогут испортить сомнительными новшествами».
Впереди 1-й армии, что пошла головной по территории Бельгии, развертывалась «Конная группа» генерал-полковника Августа фон Макензена в составе трех кавалерийских корпусов — по две дивизии в каждом, плюс одна отдельная дивизия. Но за четыре года эта конница изменилась до неузнаваемости, настолько усилили ее вооружением и изменили будущую роль. Впрочем, германская инфантерия тоже стала получать новое оружие, однако не настолько, как кавалерия. В каждый полк ввели по штату одну пулеметную команду из шести «машингевер 08», какая раньше приходилась одна на дивизию. Такие же команды получили егерский батальон дивизии, и самокатчики — имеющие в своем пользовании велосипеды, или сами приходили по мобилизации во вновь сформированные самокатные батальоны, или немедленно их отдавали армии. «Самокатов» в рейхе было много, продажи возрастали с каждым годом — велосипеды и мотоциклетки шли нарасхват, юные немцы и немки брали пример с принцев, что считали за честь служить в самокатных батальонах и «кирасирах». А вот последние перестали быть кавалерией в привычном смысле, под этим названием «спрятали» бронеавтомобили. Каждый кавалерийский корпус получил целый полк из четырех эскадронов по десятку машин в каждой, вооруженных двумя пулеметами, да еще с приданным самоходным дивизионом из грузовиков, прикрытых листами стали — в кузовах у них на тумбах стояли легкие 75 мм короткоствольные пушки. А еще корпусам придали целую бригаду пехоты, укомплектованную по полным штатам, и перевозимую на марше на грузовиках — число последних изрядно увеличили, по планам было предусмотрено придавать каждой дивизии автомобильную роту. А тут на бригаду целый батальон, благодаря которому инфантерия проделала более чем стокилометровый путь от границы до Брюсселя всего за трое суток.
Сражений не случилось, несколько боев не в счет, потери минимальные. Получив в полночь приказ кайзера перейти границу, к рассвету германская моторизованная пехота с бронеавтомобилями была уже перед крепостными фортами Льежа и Намюра, которые бельгийцы не успели привести в боеготовность — солдаты спали безмятежным сном. В Брюссель вступили через день, проделав затяжной марш на сотню километров — столица толком не оборонялась, бельгийцы только приступили к мобилизации, все их шесть пехотных и одна кавалерийская дивизия застигнуты врасплох…
Такой видели войну 1914 года до ее начала, но война оказалась совсем не «такой»…