— Лорду Китченеру с трудом удалось убедить фельдмаршала Френча продолжить поддерживать французов всеми силами. И удержать хотя бы сам полуостров Контантен с портом Шербура. Теперь 1-я германская армия Клука вместо того, чтобы идти на Бретань и Нант, будет прикована к нашей армии. К тому же часть дивизий мы сможем вывезти в Сен-Назер, используя прекрасный порт Шербура…
— Почему именно туда, мой молодой друг?
Адмирал Фишер посмотрел на Первого Лорда Адмиралтейства — несмотря на удручающие новости с французского фронта, потомок герцогов Мальборо Уинстон Черчилль излучал неуемный оптимизм. Хотя на взгляд самого «Джекки», умудренного жизненным опытом, ситуация складывалась паршивым образом — некоторые влиятельные персоны чуть было не списали словно карточный долг Францию, позабыв традицию драться до последнего союзного солдата. Хорошо, что вовремя опомнились, и деморализованного поражениями «старину» Френча удалось крепко встряхнуть, приведя фельдмаршала в чувство. За сам Контантен английские солдаты будут сражаться яростно, ведь рядом Нормандские острова, что являются вообще-то британской территорией, которую и положено защищать. К тому же позиции у самого основания полуострова прекрасные, и с двух сторон практически перекрываются огнем крупнокалиберной корабельной артиллерии. А старых броненосцев в Ройял Нэви хватает с избытком, экипажей даже недостаточно.
— Французы настроены решительно, и будут сражаться с немцами до конца — в Нанте собирают резервы, главным образом ополчение. По крайней мере, в штабе Жоффра наших представителей уверили, что собрав несколько дивизий, при должной поддержке с нашей стороны, новая сформированная армия двинется именно в Нормандию, чтобы объединившись там с войсками Френча нависнуть с тыла над идущими к Парижу тевтонами. В столицу свозят припасы и резервы, даже если сам город окажется в осаде, то его будут оборонять до последнего солдата.
— Осажденная врагами столица не самое лучшее место для правительства, поверьте моему большому жизненному опыту.
— Парламент и правительство переедут в Бордо. Комендантом назначен Жозеф Галлиени, командующий «армией Парижа». Весьма деятельный генерал, отразивший обход кавалерией Марвица обычными такси — посадил на них прибывшую бригаду сенегальских стрелков, выбросил их на фронт за одну ночь на двадцать пять километров. И теперь укрепляет сам город — женщин и детей выпроваживает, всех мужчин задерживает. Даже музейные пушки времен Наполеона на баррикады ставят.
— Весьма деятельный джентльмен, такие и вершат историю, — хмыкнул Фишер. А его молодой коллега задымил по обыкновению кубинской сигарой, без оных в жизни не обходился, став заядлым почитателем. И негромко произнес, достаточно решительно.
— Мы должны поддержать французов всеми силами — они имеют даже сейчас достаточно сильную армию. Нужно выставить на фронт еще пять-шесть дивизий, такая демонстрация с нашей стороны изрядно взбодрит «лягушатников», и они не впадут в уныние.
— У нас нет этих дивизий, в армии Френча все шесть кадровых, и столько же передали недавно территориальных. Но только последние показали совсем не те качества, на которые мы рассчитывали — немцы их просто опрокинули, и наши храбрые англичане предались «смущению». Мы не можем отправить подкрепления в Египет — тамошний хедив изменил нам, местные вояки восстали, а к туркам на Синае подошли австрийцы. Прах подери, но мы сами дали согласие на строительство железных дорог, что в Палестину, что до Багдада, и теперь расплачиваемся за свое легкомыслие. И учтите — буры восстали, к немцам их присоединилось двадцать тысяч, а будет и все тридцать, а за нас сражаются едва двенадцать, и те крайне ненадежны. Мятежник Марвиц это показал ярко, а ведь он майор нашей армии. Теперь служит тевтонам, а те уже захватили весь Трансвааль…
— И даже Оранжевую, сэр, и метят на Наталь. Но мы перебрасываем дивизии из Индии, прибытие еще двух или даже трех помогут изменить ситуацию в нашу пользу. А по мере удушения блокадой с моря…
— Лучше бы разбить Ингеноля и этого бродягу Шпее в открытом море, а не плясать с бубнами перед минными заграждениями и береговыми пушками. Я отдал Стерди четкие указания, а этот старый дурак никак не может вскрыть португальский «гнойник» — только зря два броненосца потеряли.
— Субмарины, сэр, кто же знал, что они настолько опасны. Но теперь будет полегче — мы знаем, что их можно глушить как рыбу.
— Для этого время нужно, чтобы моряки навыки получили. А индийские дивизии нужны на Синае — может быть, тогда нам удастся отбить Суэцкий канал. Перевозки вокруг Африки слишком длительны…
— Потому дивизии нужны против буров — если мы потеряем Наталь, то эти самые субмарины нанесут нам огромные потери. А если немцы с бурами захватят всю южную Африку, а к этому идет, Кейптаун их цель — то ситуация превратится в катастрофическую.
— Да знаю, — недовольно буркнул Фишер, все же преклонный возраст давал о себе знать. — Что ты предлагаешь, мой молодой «коллега»?
— Оставить Египет, пока не поздно — иначе мы вскоре потеряем две дивизии, которые никак не сможем усилить. Мятеж разрастается, к трем турецким дивизиям на канале присоединилась одна австрийская, а это опасно — они все же немцы, и повоевали в истории изрядно. А высадка в Порт-Саиде ничего не даст, пока в канале два германских броненосца. Две дивизии пехоты и кавалерийская бригада, да еще австралийско-новозеландский корпус такой же численности, нужно перебросить во Францию как можно скорее, АНЗАК нужен именно там, а не в Кейптауне.
— Хорошо, — после долгой паузы отозвался Фишер, — я отдам приказ подготовить эвакуацию в Марсель. Но не просто так — постараемся втянуть в сражение Сушона — пора ему обточить когти. Но восточное Средиземноморье мы в одночасье потеряем…
— Не совсем так, — улыбка Черчилля стала слишком выразительной. — Если турки сцепятся с русскими, а такое возможно устроить, то ситуация для нас изменится в лучшую сторону. Да и в самом Петербурге можно многое перевернуть, как уже бывало в истории…
В молодости Уинстон Черчилль побывал на войне с бурами, даже попал к ним в плен. И как ни странно, излечился от болезни желудка, которой страдал до этой поездки. И ловко сбежал от «гостеприимства» буров, что назначили за его голову горсть золотых монет. А ведь могли и убить ненароком…