Комендантский час

4

На явочную квартиру к своему непосредственному руководителю — секретарю подпольного городского комитета комсомола (товарищи дали ему кличку Бригадир) Валя прибыла точно в назначенное время — к двенадцати часам дня. Дверь открыл сам Бригадир, ввел ее в комнату, находившуюся в конце коридора, и здесь ее ожидал сюрприз: она увидела еще одного (после Третьяка) знакомого по Киевскому авиазаводу — Павла Тимофеевича Громыко. Это был человек, в биографии которого, как в капле воды, отобразилась героическая история молодой Страны Советов. В годы гражданской войны Громыко воевал в рядах Красной Армии, громил интервентов и внутреннюю контрреволюцию. Когда Киев захватили деникинцы и обрушили на город белый террор (с конца августа до половины декабря 1919 года), двадцатилетний белорус Павел Громыко был связным большевистского подполья. Один раз попал в западню, и вражеская контрразведка приговорила его к расстрелу. Однако привести приговор в исполнение деникинцам не удалось — осужденный бежал из тюрьмы. И снова подполье, фронты, отчаянная игра со смертью. После окончания гражданской войны Павел Тимофеевич работал на заводе «Арсенал», там в 1933 году у него оторвало два пальца, и медкомиссия порекомендовала ему сменить специальность. С тех пор он навсегда связал свою судьбу с Киевским авиазаводом, где стал работать контрольным мастером. Не раз выступал Громыко с воспоминаниями о своей боевой юности перед заводской комсомолией, слушала его и Валя, и это было для нее прекрасной школой патриотизма, преданности делу революции.

Сейчас она и узнавала и не узнавала своего бывшего коллегу по работе. Усы, которых ранее Громыко не отпускал, копна черных волос (а помнит стриженым) изменили его вид, он стал как бы меньше ростом, только глаза остались неизменными — карие, с молодым блеском, будто отполированные.

— Павел Тимофеевич, вы?!

— Я, Валюша, я. — Он пошел к ней навстречу, протянул левую, неискалеченную руку. — А ты будто и не изменилась, хотя и не видел тебя лет... не припомню уж сколько. Кажется, давным-давно, еще в мирные времена. От Сергея Ивановича не было вестей?

— Нет. Знаю только, что отец эвакуировался с авиазаводом. Звал и меня с собой, но я не смогла выехать. Я тогда работала в Березанском районе на уборочной.

— Не жалеешь, что решила остаться в оккупированном Киеве?

— Наоборот. Я здесь принесу больше пользы.

— Правильно.

Вспомнили нескольких знакомых, некоторые памятные события из жизни заводского коллектива. Наконец Бригадир попросил Валю проинформировать его о том, что уже сделано в Шевченковском районе, за который она отвечала как член подпольного горкома комсомола. Такой же порядок был установлен и в партийном подполье: члены горкома контролировали районные комитеты партии и помогали им.

Прежде всего Валя рассказала о подпольной комсомольско-молодежной группе «За Советскую Украину», созданной Константином Егуновым. Будучи секретарем Шевченковского подпольного райкома комсомола, он и возглавил ее. В конце сентября группа в составе самого Егунова, а также его друзей Татоса Азояна, сестер Марии, Нины и Людмилы Горельчук, самой младшей из которых, Люде, было всего шестнадцать лет, освободила из-под ареста коммуниста, оставленного для работы в киевском подполье и во время облавы попавшего в фашистский лагерь на Керосинной. По вечерам гитлеровские охранники разрешали женщинам подходить к ограждению и разговаривать со своими мужьями и родственниками. Сестры Горельчук[1] сумели передать заключенному коммунисту женскую одежду, в которую тот переоделся и незаметно пролез под оградой на улицу. Таким способом в течение нескольких дней было спасено около двадцати человек.

Группа Егунова активно распространяет листовки. Последняя из них — обращение «К юношам и девушкам» — была выпущена в ответ на попытку оккупантов организовать набор молодежи в Германию. Используя связь с другими подпольными группами, эту листовку удалось распространить в Днепропетровске и в селах Киевской области. В самом же Киеве ее расклеили ночью на улицах Ленина, Чкалова, Артема, Мельникова, Довнар-Запольского, Пархоменко, Фрунзе, Глубочицкой и еще в некоторых районах города.

В группе «За Советскую Украину» активно действуют также Акоп Азоян, Раиса Дахно, Надежда Рудая, Люда Пикуля, Володя Благодарный, Александр Велигура и другие.

Рассказывая об этом, Валя обращалась больше не к своему непосредственному руководителю — Бригадиру, а к Громыко, не зная еще, что Павел Тимофеевич был для нее не только близким человеком, не только подпольщиком, в чем она не сомневалась, но и заместителем секретаря Киевского запасного подпольного горкома партии.

— Ну и молодцы! — не удержался Громыко от похвалы в адрес молодых подпольщиков. — Вот это резерв! Пусть только не забывают о конспирации. В наших условиях это основа всего.

— Организовала я новую патриотическую группу, — не без гордости отчитывалась далее Валя Прилуцкая. — В нее входят бывший секретарь Октябрьского райкома комсомола Арсен Поддубный, комсомольцы Костя Павловский, Николай Охрименко, Елена Пономаренко, Елена Белиц и еще кое-кто. Поддерживать с ними связь будет также один паренек из группы Егунова, его там называют Владимиром Котигорошком, у него есть радиоприемник, значит, будет снабжать нас новостями из Москвы. В связи с этим Охрименко поручено организовать хотя бы примитивное печатание листовок. Ротатор мы уже достали. А совсем недавно изъявил желание работать с нами бывший рабочий авиазавода, мой хороший знакомый Леонид Третьяк. Он кандидат партии, был депутатом Октябрьского райсовета, принимал участие в обороне Киева, ранен, бежал из фашистского лагеря. Человек вполне надежный.

— Третьяк! Столяр-краснодеревщик? — живо заинтересовался Громыко. — Слышал, слышал о нем. Он действительно оставил по себе хорошую память в заводском коллективе. Думаю, можно будет пополнить им и состав городского комитета комсомола после недавних провалов. Как вы считаете? — обратился Павел Тимофеевич к обоим своим собеседникам.

— Разумеется, — ответил Бригадир. — Вот я переговорю еще с товарищами, и вынесем окончательное решение.

— Правильно. А ты, Валюша, — Громыко перевел взгляд на девушку, — бери курс на то, чтобы группа не ограничивалась одним распространением листовок, хотя и это важно, а постепенно переходила к решительным действиям. Запасайтесь оружием, устраивайте диверсии, уничтожайте врага, где только представится возможность.

— Оружием мы уже немного запаслись, — сообщила Валя, — оно хранится у Леонида Третьяка. Есть ручной пулемет, гранаты. Еще во время отступления наших войск из Киева комсомольцы Охрименко и Павловский получили их от отряда милиции. А кое-что подобрали сами на улицах и во дворах.

— Ты смотри, ручной пулемет! — восторженно проговорил Громыко, выслушав Валю. — Молодцы! Между прочим, не смогли бы вы сделать одно важное дело? Но сперва посоветуешься с товарищами...

Кажется, он заколебался: говорить сейчас об этом или нет? Однако Валя горячо настаивала, даже вся подалась вперед: «Какое именно?», и он добавил:

— Надо уничтожить нефтебазу на Брест-Литовском шоссе. Такое решение принял подпольный горком партии. Это будет и чувствительный ущерб для оккупантов, и важная агитационная акция. Киевляне увидят, что фашисты не являются полновластными хозяевами положения.

Можно ли в таких случаях сверять свои силы, взвешивать? Валя поднялась.

— Если это задание горкома партии, то мы должны во что бы то ни стало выполнить его, а как же иначе. И выполним. Передайте кому положено...

Она так и не догадалась, что Павел Тимофеевич Громыко и сам один из тех, кто представлял горком партии в оккупированном Киеве.

Разговор на этом закончился. Домой Валя возвращалась окрыленная, согретая таким чувством, будто в нее влились новые силы. Жила единственным желанием: действовать, действовать!