Наследница Дивной усадьбы

Глава 22

– Хотела сказать, когда она ваши тайные записки носила, я уже подозревала, что она продажная и лживая. Ведь она все время твердила, что с посланий ваших можно денег получить, если рассказать о них кому надобно.

– Кому? Мужу? – уточнила я, пытаясь понять еще хоть что-то.

– Не знаю, о ком она, барыня. Но точно какое-то зло она замышляла против вас, Любовь Алексеевна. Хоть и притворялась преданной.

– Это я уже поняла. А Палаша, случайно, не говорила тебе, кому записки таскала? – спросила я строго. – Я хочу знать, насколько ты осведомлена о моих тайнах. Говори только правду, Татьяна, а то я на самом деле рассержусь.

– Нет! Этого не сказывала. Здоровьем своей матушки клянусь. Про какого-то господина только упоминала и все. Более ничего не ведаю об этих записках. Клянусь.

– Хорошо, поверю тебе.

Вообще замечательно. Любовь писала какие-то записки втайне от мужа. Для чего? Кому? Зачем? Непонятно. Может, тому человеку, который пытался убить ее? Нет, это глупость. Но почему писала втайне от мужа? Что она скрывала от Шереметьева?

Только два варианта вырисовывалось у меня в голове. Она могла писать какой-то подруге, которую недолюбливал граф. Второй вариант – это любовник. Я как-то читала, что дамы времен Екатерины жили вольно и часто имели любовников. Но о подобном даже думать не хотелось. Мерзость.

Загадок с каждым часом становилось все больше, а ответов все меньше.

Я начала маленькими глотками пить горячий душистый чай, то и дело ставя чашку на фарфоровое блюдечко, как вдруг вспомнила про горькую настойку Палаши.

– Я вижу, Танюша, что ты честна со мной, – начала я, подбирая слова и думая, как выудить больше информации из горничной. – Потому хочу еще спросить, ты видела, как Палаша готовит мне отвар какой или настойку?

– Так это все видели, барыня. Она на кухне ее всегда варила, там тогда такой запах кислый стоял, невыносимый. Она говорила, что это от трав, которые вам очень помогают.

– А на кухне где-нибудь осталась еще эта настойка?

– Наверное, Палаша ее в бутыли держала, в прохладном месте, – объяснила Таня.

– Хорошо. Ты можешь найти эту настойку?

– Вам опять плохо, Любовь Алексеевна? Хотите ее попить?

– Нет. Я хочу проверить ее. Думаю, что там яд.

– Яд? – округлила в ужасе глаза горничная.

– Да. Но мне надо как-то выяснить, так это или нет. Я не знаю, как это сделать. Мне нужны доказательства того, что Палаша пыталась меня отравить, понимаешь?

– Теперь понимаю, барыня, – закивала Таня. – Но зачем же Палашка делала это? Она же при вас как бездельница жила, вы ее и работой-то не нагружали. Она же больше по всяким вашим личным потребностям и делам бегала.

– Это-то и удручает, Танюша, – вздохнула я театрально. – Я ей так доверяла, жалела, а она оказалась такой гнусной и лживой.

– Да-да, понимаю, – согласилась горничная и вдруг предложила: – Госпожа, я сейчас вспомнила. В ближайшей деревеньке знахарка живет, она в травах дюже разбирается. Я могу сбегать к ней и показать ту настойку. Она вмиг определит, ядовитая та ли нет.

– И сколько тебе надо времени, чтобы в деревню эту сходить?

– За два часа обернусь, барыня! – заверила Таня. – Я бегом, побыстрее постараюсь. Тут недалече, версты две будет. Только бутыль ту отыщу на кухне.

– Если ты сделаешь это, Танюша, я буду очень благодарна.

– Конечно, все исполню, ваше сиятельство. Сейчас прямо и побегу.

Горничная проворно покинула мою спальню, захватив с собой поднос с пустыми тарелками. Я же решила немного вздремнуть, оттого что чувствовала себя совершенно разбитой. То ли это было последствия родов, то ли набегалась по лесу, то ли от нервного потрясения, когда меня душили в ванной.

Я подошла к двери, закрыла ее на замок, думая, что так будет надежнее. Лишние меры безопасности точно не помешают. Затем осторожно переложила спящую Анечку к себе на постель, чтобы она была рядом, и улеглась.

Сон сморил меня стразу же.

Проснулась я от тихого стука в дверь.

– Любовь Алексеевна, это я, Таня! – слышался голосок горничной за дверью. – Отоприте, пожалуйста.

Я встрепенулась, бросила взор на дочку, которая так и спала. Потом на часы, стоявшие на камине. Прошло чуть более часа, как я уснула.

Встав, я открыла дверь и впустила горничную. Она же плотно притворила створку и возбужденно затараторила:

– Барыня, все так, как вы и говорили! Знахарка посмотрела настойку Палашки. Она ядовитая. Там листья голубой полыни, сильного яда, который убивает не быстро, а постепенно отравляет тело, так сказала знахарка.

– Ужас… значит, мне не причудилось, как она говорила, что травила меня.

Оказывается, горничная Палаша вела себя двулично. Перед графиней Любовью строила из себя доверенное лицо, таскала записки, якобы уберегала от мерзавца мужа, а за ее спиной замышляла черное убийство.

Во мне снова поднялось сильное желание немедленно поговорить с Шереметьевым. Наверное, он уже освободился.

– Танюша, помоги мне быстро одеться.

Я сама еще не до конца изучила, как правильно одеваться во все эти бесконечные «запчасти» от наряда графини, да и в домике лесника остались две нижние юбки и корсет.

– Как прикажете, барыня.

– Могу я оставить дочку на тебя? Ненадолго. Ты ведь не причинишь ей вреда? – спросила строго я.

Конечно, не стоило спрашивать Танюшу об этом, ведь я чувствовала сердцем, что оставлять дочку с горничной безопасно, она явно не входит в число убийц. Ее взгляд был слишком кроток и добр.

– Как же можно причинить вред барышне?! – всполошилась Танюша. – Как вы могли подумать такое? Вы же меня на конюшне насмерть засечете, если хоть волосок упадет с головы маленькой барышни.

– Прекрасно, что ты это понимаешь.

Естественно, я не собиралась никого сечь, но необходимо было, чтобы горничная понимала всю ответственность.

– Я глаза не спущу с Анны Григорьевны, клянусь, – заверила услужливо Танюша. – Покачаю, если что, вы не беспокойтесь.

– Хорошо.

Уже облаченная по всем канонам местной моды в серебристое платье с рюшами, глубоким квадратным вырезом и небольшим шлейфом позади, спустя полчаса я спустилась по широкой мраморной лестнице на первый этаж дворца. Насколько я помнила по историческим книгам и фильмам, в усадебных домах кабинет обычно располагался на первом этаже или же примыкал к спальне. Но я решила сначала попытать удачу внизу.

Кабинет я нашла интуитивно. Ибо именно оттуда доносились приглушенные мужские голоса. Я приблизилась, увидев, что дверь приоткрыта. Это было странно. Обычно хозяин дома закрывал дверь, когда решал дела с управляющим. Оттого у меня закралась мысль о том, что, может, кто-то до меня был у кабинета и подслушивал? Или же мне везде уже мерещились заговоры и злые люди?

Я приникла к приоткрытой створке и прислушалась.

– Я же простил тебя по-тихому найти ее и решить все с ней! – услышала я слова Шереметьева. В том, что голос принадлежал моему мужу, я не сомневалась. В нем слышались характерные низкие нотки с хрипотцой. – Чтобы эта гадина более не досаждала нам! И что в итоге?! Она сбежала от тебя и сейчас прекрасно себя чувствует на свободе!

Я похолодела всем телом, а сердце бешено застучало.

Неужели все же Палаша была права? И Григорий говорил обо мне? А теперь в его кабинете находился тот самый человек, имя которого не назвала свекровь, и тот самый «господин», о котором упоминали Палашка и лесник?

Что же это выходит? Шереметьев соврал мне на болоте, что не замышлял меня убить? Но сейчас его страшные слова говорили обратное!