Наследница Дивной усадьбы

Глава 27

– Барыня, что с вами? – воскликнула озабоченно Танюша, видя мое невменяемое состояние.

Я же смотрела на нее диким взглядом, сжавшись всем телом, и боялась выпустить дочку из рук. Я не хотела верить в какие-то там проклятья. Но кто знает, может, в этом мире такое вполне реально? И это пугало меня. В моей теперешней жизни и без них было полно проблем и передряг. А думать еще и об этой жути совсем не хотелось.

Раздался громкий стук в дверь. Я невольно вздрогнула от неожиданности. В спальню вошел бородатый мужчина в простой одежде. Стянул картуз с головы и поклонился.

– Что вы хотели? – нервно спросила я и, тут же вспомнив, что к слугам дворяне обращались на ты, поправилась: – Что хотел?

– Любовь Лексеевна, доброго здоровьица. Меня Михайло зовут, если не помните. Его сиятельство Григорий Лександрович распорядился, чтобы я до вечера охранял вашу спальню, – ответил он с почтением. – Так что вы не пужайтесь, ежели что. Я тута у входа стоять буду. Потом на ночь меня Ерема сменит.

– Хорошо, Михало, я поняла, ступай, – ответила я, уже чуть успокаиваясь.

Все же мужики под дверью были хоть какой-то защитой от убийц, но могли ли они уберечь от проклятий? Вряд ли.

Я снова вспомнила слова из записки. Там были упомянуты именно сыновья, но почему? А дочери? Что с ними? «Сыновья не доживут до старости» – говорилось там. А дочери? Может, вообще умрут во младенчестве? И про смерти всех «кого ты любишь» тоже жуткие слова. Что все это значило? И что еще за Леской царь какой-то? О нем вроде говорила Палашка. Но упоминала, что Шереметьев богат, как Лесной царь.

Тогда я подумала, что это просто местное выражение. Типа нашего «богат как Крез». Но, может, Лесной царь на самом деле существовал в этом мире? Или же в записке слова «Лесной царь придет за всеми» имелось в виду, что они умрут? Типа как у нас «Бог заберет к себе».

Я опять терялась в догадках и ничего не понимала.

Необходимо снова поговорить с Шереметьевым и разузнать все об этом проклятии. Он должен был о нем знать, ведь записка лежала на его столе.

А еще выяснить, о чем тогда не договорил мне Григорий, когда просил потерпеть еще, ведь тогда нас прервала эта навязчивая Салтыкова. Я подумала, что, если все это узнаю, мне будет легче принять решение, что делать дальше. Как обезопасить себя и Анечку от всего плохого, что окружало меня.

Раздался громкий перезвон каминных часов, и я опять вздрогнула.

– Любовь Алексеевна, вам нехорошо? – опять переспросила Танюша, с опаской смотря на меня.

– Не знаю, – пролепетала я задумчиво.

– Уже шесть вечера пробило, время собираться на ужин. Или вы снова здесь изволите трапезничать?

В этот момент проснулась Анечка и завозилась в моих руках, открыв глазки. Начала внимательно рассматривать меня. Она зачмокала губами, видимо чувствуя, как от меня пахнет молоком. Наверняка малышка проголодалась, я быстро переложила дочку на кровать и встала.

– Я помогу, барыня, – сказала горничная, помогая мне расшнуровать корсет и чуть спустить платье.

Я присела в кресло, а Танюша подложила мне под спину и локоть подушки, чтобы мне было удобно кормить Анечку.

– Так что вы решили, ваше сиятельство, спуститесь на ужин? – спросила Танюша, когда я снова уложила Анечку в кроватку.

Малышка не спала, а болтала ручками и ножками, свободная от пеленок. Чуть ранее Танюша поменяла под Анечкой мокрую пеленку.

Я уже немного успокоилась и пришла в себя.

Наверное, надо было спуститься вниз. На людях будет спокойнее и безопаснее находиться. Вряд ли убийца станет покушаться на меня при других. К тому же я смогу еще раз пообщаться со всеми домочадцами и попытаться понаблюдать за ними. Вдруг чей-то голос мне покажется похожим на тот вскрик убийцы? Или же я замечу еще что-то важное? Может, удастся расспросить Марию Николаеву об этом Лесном царе?

В общем, я решила пойти на ужин. Но оставлять Анечку одну с горничной было опасно.

– Я спущусь вниз. Но, Танюша, не могла бы ты до моего возвращения попросить прийти сюда еще кого-то служанок? Чтобы вы вдвоем охраняли мою дочь.

– Охраняли? С ней что-то может случиться, барыня?

– Нет, – ответила быстро я, не собираясь посвящать горничную во все свои страхи. – Но так будет спокойнее.

– Хорошо, я скажу Ульяне. Она придет.

– Замечательно, вы с Ульяной и Михайло у двери. Тогда я буду спокойна, – удовлетворенно кивнула я. – Тогда помоги мне собраться к ужину. Он же в семь? – наугад спросила я.

– Да, как и обычно, барыня. Присядьте к трюмо, пожалуйста, я поправлю вашу прическу.

Я присела на мягкий пуфик, слыша, как Анюта агукает в своей колыбельке, у нее все было хорошо.

Горничная в этот момент проворно разжигала свечи по спальне. Я вытащила одну из шпилек и попыталась заколоть выпавший из прически светлый локон.

– Я сама все сделаю, Любовь Алексеевна, не беспокойтесь, – заверила меня Танюша, торопливо приближаясь ко мне.

Она начала «колдовать» над моими длинными волосами. А я тихо сидела и рассматривала себя в зеркале.

Мне было непривычно видеть новую себя. И не только молодое лицо, но и совсем без косметики. Да, мои большие глаза лучились светом и были очень выразительны, брови чуть темнее ресниц и румянец на щеках живой и яркий. Но все же мне казалось, что я очень бледна. Хотя, может, так было модно. Да и Шереметьеву все нравилось во мне, раз он уже второй раз наедине страстно целовал меня. И говорил как влюбленный мужчина.

Я вспомнила Елизавету. Она, кстати, красилась, но как-то неумело. Очень широкие темные брови портили ее тонкое лицо. А веки, грубо подведенные черным, зрительно уменьшали и без того небольшие глаза. Губы ярко-красные, напудренное белое лицо и гранатовые щеки делали лицо Салтыковой вульгарным.

Нет, все же не следовало краситься, как Елизавета, словно девица из борделя. А подчеркнуть свою естественную красоту стоило. Все же теперь у меня было новое молодое тело и прелестное лицо. И они мне очень нравились.