– Не смейте ее трогать! – угрожающе закричала я, снова стремительно поднимаясь на ноги и задирая голову, словно одержимая, карабкаясь по скользкой траве.
Но фигура в зеленом плаще исчезла.
Через минуту я оказалась у дерева и бросилась к корзине. Малышка лежала в пеленках, отчего-то не спала и агукала. Человека в зеленом плаще не было видно. А рядом с корзиной на траве развалился Михайло с закрытыми глазами и не двигался.
Я схватила Анечку на руки, крепко прижимая к себе. Оглядываясь по сторонам, я пыталась увидеть того человека в зеленом, который ранее стоял у корзины. И на краткий миг мне удалось заметить его, но фигура в зеленом плаще быстро скрылась в ближайших кустарниках, росших неподалеку.
Значит, мне не показалось. Действительно кто-то подходил к дереву ранее.
Видимо, чувствуя мое нервное состояние, малышка расплакалась. Я же обратила свой взгляд на мужика, который так и лежал неподвижно на земле. Это было странно. Подойдя к нему с дочкой на руках, я присела и осмотрела его. Крови не было видно, и казалось, что Михайло просто без сознания.
– С Анной Григорьевной все хорошо? – раздался голос Натальи, которая подбежала ко мне, запыхавшись.
– Да, но здесь кто-то был.
– Кто?
– Я не знаю. Похоже, Михайло ударили и оглушили. Он без сознания.
Наташа быстро присела на корточки рядом с мужиком и похлопала его по щекам. Но он не приходил в себя. А через миг она подняла с земли небольшой пучок травы.
– Сонная трава, посмотри, Люба! – окликнула она меня. – Она здесь валялась. У нее приметные розовые цветочки. Похоже, кто-то прижил эту траву к его лицу. Он и упал в беспамятстве. Эй, Михайло!
Она снова начала трясти мужика, он наконец зашевелился. Что-то сонно пробормотал и, так и не открывая глаз, повернулся на другой бок.
Слова и выводы Натальи окончательно привели меня в тревогу. Этот человек в зеленом точно замышлял какую-то гадость. Ведь не зря дождался, пока мы отойдем подальше, усыпил мужика и хотел схватить малышку. И, похоже, до этого следил за нами. Ужас!
Меня всю трясло от холодного озноба.
Как я вовремя повернулась назад! Увидела этого мерзавца и закричала! Видимо, я спугнула его, раз он скрылся и ничего не сделал Анечке. И слава Богу.
Наконец Михайло пришел в себя и сел, поддерживаемый Натальей. Она спросила, все ли с ним хорошо? Он мотал головой, никак не мог до конца проснуться. Оттого я его нервно спросила:
– Ты видел кого-нибудь? Здесь был человек.
– Я? Нет, госпожа. Простите, недоглядел. Я у дерева стоял, потом присел, правда, около молодой графини, она спала. А потом не помню.
– Очень жаль, – процедила я раздраженно. И обратилась уже к вдове: – Наталья, я в усадьбу. Как Михайло придет в себя, пусть захватит корзину и возвращается тоже.
Более не говоря ни слова, я почти бегом последовала по тропике обратно. Анечка громко плакала и наверняка была голодна. Но я старалась не слушать ее, а в моей голове крутились тысяча мрачных мыслей.
В этот миг я желала только одного – немедленно уехать из этого проклятого места, где я и моя дочь не чувствовали себя в безопасности.
Спустя четверть часа я вернулась во дворец. Влетела в парадную и спросила у дворецкого, где мой муж. Он указал на кабинет, заявив, что сейчас его сиятельство один.
Я была крайне взвинчена. И никак не могла успокоиться. Что это за проклятая усадьба, где даже на пять минут опасно оставить дочь?! За два дня меня чуть не убили, покушались на Анечку, да еще и слугу моего едва не отравили этой самой сонной травой.
Так и прижимая плачущую Аню к себе, я быстрым шагом направилась в кабинет. Я желала поговорить с мужем сейчас же и все разрешить. Я уже приняла решение!
– Григорий, я хочу уехать и немедленно! – взволнованно заявила я с порога.
Мои слова поддержала громко кричащая малышка. В этом кошмаре я больше не собиралась жить. Нет, не жить, а выживать. Ожидая, что каждую минуту может что-то случиться!
Шереметьев, сидящий за письменным столом, тут же вскочил с кресла и спросил:
– Любаша, что случилось? – Он стремительно подошел ко мне. – Почему она так кричит? Что с ней?
– Пока ничего! – раздраженно выпалила и, прижав дочку личиком к своим губам, зашептала ей что-то ласковое. Она чуть успокоилась, и я снова бросила взор на мужа, стоявшего рядом. – Григорий, я не могу больше находиться в этом доме. Здесь смертельно опасно! Только что Анечку едва не схватил какой-то человек! Мне чудом удалось своими криками прогнать злодея.
– Кто-то хотел причинить вред моей дочери?
– Да! Я же сказала! Мы гуляли по саду, потом спустились к реке, и кто-то напал на…
– Ты ходила одна с Анной? Почему не взяла мужиков?
– Брала я твоего мужика. Он стоял с Анечкой. Но это не помогло. На него напали, отравили сонной травой, и он заснул! А я в этот момент на минуту отошла. И какой-то человек хотел причинить зло малышке. Я видела его!
– Успокойся, Любушка, успокойся, – увещевательно начал Григорий и обнял меня и Анечку на моих руках. Дочка уже перестала плакать и с любопытством глядела по сторонам. – Я все решу.
– Иди ты знаешь куда с этим своим «решу»? – взбрыкнула я, отталкивая его ласковые руки и отходя от него. И тут же опомнилась. – Прости, Григорий. Но ты не можешь контролировать ситуацию. Потому я больше не намерена жить в этом доме. И хочу уехать. Я пришла просить у тебя денег. Ты же мне дашь их?
– Да, только…
– Мне нужны деньги. Выдели мне нужную сумму, на которую я смогу уехать с дочерью отсюда. И как можно дальше. Там сниму жилье.
Я не знала, сколько стоит жилье и вообще продукты в этом времени и мире. Потому и сказала «нужную сумму», знала, что Шереметьев должен знать, сколько потребуется, чтобы мы с Анечкой ни в чем не нуждались.
– Куда ты собралась? Что за очередная глупость, Любаша? – мрачно произнес он. – Я тебя никуда не пущу! – Он снова попытался обнять меня, но я попятилась от него с дочкой на руках. – Давай поговорим, все обсудим спокойно. Не стоит тебе никуда ехать.
– Григорий, довольно! Ты вообще слышишь меня? Я сказала, что хочу уехать, и не собираюсь это обсуждать. Решай все побыстрее с разводом, я не против. А я пока поживу в другом месте. Так ты дашь мне денег? – настойчиво требовала я.
Я считала, раз он хочет жить со своей любовницей, пусть живет. Но только пусть заплатит за мои моральные страдания, как жены. Он упорно молчал, только хмурился и явно был недоволен моим решением или же тем, что я требовала с него денег.
– Можешь и не давать, я уеду и так! – вспылила я.