– Так, Ульяна, пойдем со мной в гостиную, поговорим, – велела я, поднимая горничную с колен и обнимая ее за плечи. – Нечего всем слушать наш разговор.
– Как прикажете, барыня, – закивала она, всхлипывая и заглядывая мне преданно в лицо. И сбивчиво продолжала: – Но я не хотела ничего дурного… а сейчас увидела его… и такой меня страх взял, что не приведи Господи. И ведь держу я все в себе. А его душа мечется по земле… не может покоя найти.
– Господи, что ты говоришь? Я ничего не понимаю. Пойдем сюда.
Мы быстро зашли в гостиную. Я плотно прикрыла дверь, усадила Ульяну на стул. С ее волос и одежды стекала вода. На горничную было жалко смотреть, она вся тряслась от холода или страха.
– Может, сначала переоденешься? Помоешься, в бане попаришься? – заботливо спросила я.
– Нет, нет, я должна вам все рассказать, барыня. Сейчас, немедленно! Иначе мне покоя не будет. Столько времени я с этим живу, спать по ночам не могу. Я ведь сегодня в лес-то и побежала за ним, думала, покаюсь…
– Я так ничего и не пойму, Ульяна. Говори по порядку, – нервно попросила я, усаживаясь на стул напротив нее.
– Все расскажу как на духу, Любовь Алексеева. Вы только не наказывайте меня люто. А если накажете, я пойму за что – потому что молчала.
– Ульяна, успокойся, все спокойно расскажи.
Дрожащая горничная снова всхлипнула и судорожно закивала.
– Пошли мы сегодня за грибами с девками, и все хорошо было, почти по целому лукошку набрали. Домой уж собрались, как вдруг я его увидала. Сидит на камушке у сосенки и ягоды с ладошки ест. Такой маленький, светленький и пригожий. Прям как живой.
– Кого ты увидела?
– Сыночка вашего старшего, Сашеньку, – с ужасом сказала горничная, вперив в меня дикий взгляд. – Наяву видела его. Только чуть постарше он был, чем раньше. Он увидел меня, обернулся и улыбнулся. Я аж похолодела. Окликнула его по имени. А он так странно посмотрел на меня, соскочил с камушка и побежал от меня в лес. Я за ним и кинулась.
– Зачем? Может, это привидение было?
– Так и есть, привидение, барыня. Хотела покаяться перед ним. Душа-то его, Сашеньки, не может найти покоя на земле, вот и летает по свету. А все оттого, что до сих пор убийцы его не найдены.
– Убийцы? Но никто не доказал же, что его убили, – тихо сказала я.
– Да убили его! Я вам точно говорю, Любовь Алексеевна, – прохрипела осипшим голосом Ульяна. – Я-то все молчала, боялась за шкуру свою глупую. А сейчас ничего не страшно, как понимаю, что душа-то его страдает.
Я ощутила, что мне не хватает воздуха, потому расстегнула верхние пуговицы домашнего платья с глухом воротом. Привидения, убийцы, еще и здесь по аллее бродила какая-то странная барышня в шелковом платье. Неужели в этом семействе Шереметьевых все время все так жутко и непонятно?
– И что же ты знаешь?
– Так видела я убийцу-то!
– Как видела?
– Как он переливал баночки, которые стояли на прикроватной тумбе, когда Саша болел.
– Какие баночки, не понимаю, Ульяна?
– Лекарь которые оставил, чтобы поить мальчика лекарством от горячки. Видела я руки в перчатках, которые переливали эти баночки из одной в другую. Мне сначала из коридора только руки видны были. Я еще подумала, что это Мария Николаевна переливает. Ведь она за малышом ухаживала, лечила его. Ан нет. В тот момент Мария Николаева сзади ко мне подошла. А тот, кто это делал, убежал.
– Ты хочешь сказать, что кто-то вылил лекарство и налил туда другое?
– Да, барыня. А потом Сашенька чах-чах и умер через три дня. Потому что не лекарство тот злодей влил, а яд там был.
– Ужас, – пролепетала я, холодея от слов горничной. – Но как это сейчас доказать? Как узнать, что там был яд? Эти все банки и выкинули, поди. Убийцу сейчас и не отыскать.
– Так я видела его и знаю, кто он.
– Видела? Ты видела убийцу? – взволнованно выпалила я, подавшись к ней и хватая за плечи. – Ульяна, ты знала, кто убийца, и молчала?
– Дак я боялась, барыня. Думала, он и меня отравит! Да и видела его только мельком. Но у него сапоги приметные. Короткие, с коричневыми бархатными отворотами, и сзади на голенище завиток небольшой, золотым вышитый. Такие сапоги только он носит.
– Кто же?
Ульяна притиснулась ко мне и прошептала на ухо:
– Мясников.
– Кто? – Я недоуменно воззрилась на нее и помотала головой, не в силах поверить словам горничной. – Думаю, ты ошибаешься, Ульяна. Зачем Юрию Борисовичу травить нашего сына? В чем выгода?
– Я не знаю про то. Вы бы с Григорием Александровичем поговорили о том, может, он поймет. Думаю, и младшенького вашего, Николеньку, что в озерце утоп, тоже он сгубил, этот ирод.
– Э-э-э, – замялась я, понимая, что Ульяна обвиняла в смерти второго мальчика мужа Марии Николаевны. – Ты еще что-то знаешь? О смерти Николая?
– Нет, ничего. Просто все же говорят, что утоп он странно. Играл далеко от озерца, а вдруг упал туда. Он же тихий и такой послушный был, не пошел бы без няньки никуда.
– Ладно, поговорю я с мужем. Может, он что-то поймет и проследит за Мясниковым. Спасибо тебе, Ульяна, что рассказала мне.
– Как же не сказать-то, барыня? Хочу, чтобы душа Сашеньки успокоилась.
– Понимаю тебя. Сейчас иди поскорее в баню, погрейся. А я думать буду.
Горничная поклонилась и ушла.
Покаянные слова Ульяны вызвали во мне странные мысли. Неужели убийцей был Мясников? И сыновей Шереметьевых сгубил, и меня пытался убить? И «господином», о котором говорила Палашка, тоже был он?
Но я не могла поверить во все это. Ведь Юрий Борисович всегда так защищал меня, с первого дня, как я его увидела после переселения в этот мир. Особенно перед этой вредной Елизаветой. А может, он делал это специально? Чтобы отвести от себя подозрения? Показать свою преданность, что якобы он на моей стороне?
Я поняла, что надо как можно скорее написать письмо мужу и рассказать обо всем. Потому быстро поспешила к себе в спальню, решив заняться этим немедленно.
Через три дня ремонт наконец закончился.
В тот вечер я устроила для всех работников грандиозный пир, наготовив вместе с кухаркой и ее помощницами много праздничных блюд. За большим столом и столами поменьше, которые я велела принести из второй столовой, разместились все от слуг до гвардейцев, которые тоже много помогали при ремонте в свободное от охраны время.
Сидя во главе стола, я поздравила всех с быстрым окончанием работ, а до того заплатила всем обещанные деньги, увеличив сумму вдвое. Деревенские с аппетитом ели и пили, довольные и счастливые. И в какой-то момент один из мужиков, который сидел рядом со мной, сказал:
– Впервые у нас такая хозяйка. Добрая и щедрая. Никогда у нас такой барыни не было, как вы, Любовь Лексеевна.