У меня ноги едва не подкосились от всего услышанного. Муж смертельно ненавидел меня и хотел убить. А сейчас я узнала, что и служанка жаждала моей смерти и увела в какую-то глушь, в лес к своему сообщнику.
– Тише ты, дура, чего, орешь? Услышит она, – цыкнул на Палашу лесник.
– И пусть слышит. Я эту богатую гадину ненавижу. Из-за нее мой братец маленький умер!
– Что былое вспоминать-то? – вздохнул печально лесник. – Твой брат и правда горемычная душа. В том приюте такой мор был, никто бы не выжил.
– А если бы я забрала его к себе, он бы жив остался! Он один у меня родной был после смерти матушки, а теперь я одна-одинешенька. А этой зажравшейся графине куска хлеба жалко стало! У них куры денег не клюют, а все равно жадные.
– В этом ты права, Палаша.
– Я так просила Любовь Алексеевну, на коленях умоляла. Он бы и не мешал никому, жил бы в моей комнатушке на чердаке. Я бы с ним своей едой делилась. Да и на усадебной кухне столько еды остается, что даже собаки дворовые уже не жрут. Точно бы никто не заметил, что он ест там. А у этой дряни, Любови Алексеевны, сердце что камень. Потому-то и Бог ее и наказал, что муж завел любовницу! Так ей и надо, твари бессердечной! Пусть сдохнет.
– Не говорил так, грех это! Желать смерти другому.
– Вот как ты заговорил?! Сам же сказал, что ради меня на все пойдешь! «Только попроси, Палаша». Твои слова? Вот я и прошу. Помоги мне сгубить эту богатую стерву.
Я слушала их перепалку и бледнела все больше. Так вот она какая! Настоящая барыня. Бессердечная стерва, которая пожалела кусок хлеба для несчастного сироты, и тот умер в приюте. Неудивительно, что Палаша ненавидела ее. И я понимала, что теперь исправить прошлое зло невозможно. Не могла же я сказать горничной, что в теле Любови Шереметьевой другая, я. Палаша никогда бы не поверила и посчитала бы меня сумасшедшей.
– Палаша, пойми, я не смогу, – мямлил мужик, но уже колебался.
– Ну и дурак! А если бы помог мне, господин бы нам денег заплатил. Он двести рублев обещал! А может, за услугу такую мне вообще вольную справит, если угодим ему.
– Не буду я в крови руки марать, даже ради твоей вольной, Палаша.
– Вот, значит, как? Сам вольный, а мне век в неволе жить? Да? Значит, и про любовь свою все мне врал! Тогда и живи один! Не пойду за тебя замуж! Так бобылем и помрешь!
Палаша вскочила со стула и, схватив большой кухонный нож, вдруг бросилась к двери, за которой я стояла. Я в ужасе отшатнулась, не на шутку перепугавшись. Но в следующий момент лесник бросился вслед за горничной и схватил ее за руку. Он прекрасно понял, что она вознамерилась сделать, и я тоже поняла по зажатому в ее руке ножу.
– Да погоди ты, бешеная! Давай все спокойно обсудим, – заявил недовольно мужик, оттаскивая женщину обратно к печи. – Сядь. Я же не сказал нет…
Они уселись обратно за стол и начали шушукаться.
– Сначала ее кокнем по-тихому, пока она спит, а потом и ребенка. Никто и не узнает.
У меня все потемнело перед глазами. Сначала муж, который ненавидел и желал моей смерти, теперь горничная собиралась меня зарезать во сне.
– Только тянуть не надо, – услышала я последние слова Палаши – Пока никто не очухался и не узнал, что я ее сюда привела. Тело ее спрячем, зароем и дите тоже. Пусть ищут по лесам. В жизнь не найдут. А я всем скажу, что потерялись мы друг с другом в лесу.
Я попятилась от двери, нервно мотая головой.
Как же ангелы послали меня в это тело и в этот мир, где моей смерти жаждали сразу столько людей?
Муж, горничная, лесник, кто еще?
И, видимо, эта злыдня Палаша говорила правду про моего мужа. Что он намерен меня извести. Но только скрыла от меня одно – что и сама служила Шереметьеву и старалась исполнить его приказ. Потому и завела меня в лес! А извозчик и лесник были с ними в сговоре!
Просто прекрасное начало новой жизни!
Куча ненавистников желают разделаться со мной. Я непонятного где, в дремучем лесу, да еще и малютка на руках.
С каждым мигом мною все сильнее завладевал страх, а в голове настойчиво забилась яростная мысль – надо немедленно бежать отсюда, пока не случилось самое страшное!
Я подумала о том, что, если бы сейчас я встретилась с этим извергом, моим мужем, этим графом Шереметьевым, сразу же бы заявила ему, что согласна на развод. Зачем держаться за того, кто тебе изменяет и не любит? Зачем? Для чего? Чтобы он и дальше вытирал о меня ноги?
Ну уж нет. Возможно, прежняя молодая графиня Любовь и хотела всеми силами удержать мужа-изменника, но мне, Зинаиде Алексеевне, это точно было не надо. Я достаточно уважала себя и была слишком самодостаточна, чтобы терпеть подобное. Насильно мил не будешь, как говорится.
Пусть блудливый муженек будет свободен и женится на этой своей любимой мадаме, на которой хотел. А мы с малышкой уедем.
Можно было и сейчас это сделать. Убежать, скрыться, уехать. Пока вся эта свора жаждущих моей смерти озлобленных людей не растерзала меня. Я исчезну из их жизни и больше не буду доставлять неприятностей.
А у меня будет новая спокойная жизнь. Главное, что со мной любимая доченька, а ради нее я выдержу все.
Бросившись обратно в спальню лесника, я влетела в комнату и склонилась к кроватке. Дочка спала, мирно посапывая. Решение я приняла еще минуту назад.
– Мы отсюда уходим, малютка, – прошептала я малышке и добавила: – И немедленно.
Я выглянула в окно. Стало совсем темно, жуткий неприветливый лес отталкивал. Но, по крайне мере, прекратился занудный дождь, который лил почти двое суток. Это было хорошо.
Я понимала, что идти в чащу ночью одной с младенцем на руках и непонятно куда страшно и очень опасно. Но еще опаснее было оставаться здесь, в сторожке с двумя потенциальными убийцами, которые жаждали расправиться со мной за деньги, полученные от моего мужа.