Наследница Дивной усадьбы

Глава 28

Пока горничная причесывала меня, я перебирала баночки на трюмо. И нашла только крема и бледно-розовую помаду.

– Танюша, надо послать кого-то за парфюмером, я хочу купить у него новую косметику и духи.

– Как прикажете, барыня. Завтра поутру Игнат съездит за ним в город.

Я довольно кивнула. Отчего-то сейчас мне захотелось воспользоваться и насладиться своей красотой и молодостью сполна. Ведь в прошлой жизни я не ценила этого. Точнее, не было времени ценить. Работа, дом, муж дети, огород, все отнимало время, порой заглянешь в зеркало поутру на пять минут – и хорошо.

А теперь у меня была куча свободного времени. Почему бы не потратить его на себя? Хотя я понимала, что долго бездельничать тоже не смогу. Моя натура была слишком деятельна и активна. Но хотя бы несколько дней, пока разбираюсь во всем и прихожу в себя после родов, я решила посвятить отдыху и облагораживанию своей внешности.

– Ты знаешь, Танюша, так печально, что теперь я совсем не нравлюсь мужу.

– И не говорите, Любовь Алексеевна. Раньше-то он к вам почти каждую ночь захаживал. Пока не появилась эта, прости Господи, интриганка-фрейлина.

Я задумалась. Захаживал каждую ночь? Так, значит, все же Шереметьев находил меня желанной, потому и дети рождались исправно каждый год. Это подтверждало его слова о том, что он испытывал ко мне некие чувства, возможно, даже любил. Я знала, что заставить мужчину приходить к нелюбимой и нежеланной женщине ежедневно невозможно. Для зачатия наследников достаточно было и пары раз, чтобы забеременеть. Но все это было до появления Елизаветы.

– Все же не надо было вам мужа из своей спальни выгонять. Тогда, по весне, – сказала горничная и тут же, перепугавшись, добавила: – Ох, простите, ваше сиятельство, я опять болтаю лишнее!

– Ничего, продолжай. Что ты хотела сказать? – по-доброму попросила я.

– Так хотела сказать, что Григорий Александрович с горя-то и связался с этой… гулящей, – продолжала Танюша, а я внимательно слушала. – Правда, потом его сиятельство-то одумались и вернулись к вам. Но ведь эта… уже вцепилась в него зубами.

– Ты права, милая, так все и было, – кивнула я, опять узнав что-то новое.

Значит, я прогнала Григория. Возможно, еще наговорила, что он плебей, и пощечин надавала, вот он с досады и решил отомстить мне своей изменой. Все вроде логично. Но почему после этого, если он любил меня, не послал эту Елизавету куда подальше? И все равно привез ее в усадьбу?

Спустилась я к ужину уже в восьмом часу. Заболталась с Танюшей и совсем потерла счет времени.

Я помнила, где два часа назад слуги накрывали стол. Потому безошибочно вошла в нужные двери, осматривая людей, сидящих за накрытым столом. Все невольно замолчали, хотя до того о чем-то оживленно говорили.

– Простите, я немного опоздала, – сказала я и остановилась, растерявшись.

За столом, кроме Григория, его матери и Елизаветы, находились незнакомые мне люди. Импозантный мужчина в летах с сединой на висках и в зеленом сюртуке. Молодая женщина в строгом черном платье с кружевами и две детей лет восьми.

Я прошлась взглядом по всем и невольно остановила взор на Григории. Из истории я знала, что обычно жена хозяина дома сидела рядом с ним. Только не помнила по какую сторону, справа или слева. Но оба эти места были заняты. Одно – Елизаветой, второе – Марией Николаевной.

И что же было делать? Куда садиться? Я увидела, как Шереметьев метнул на меня нервный взор. Да и другие присутствующие смотрели так, словно не ожидали моего появления.

Рядом с матерю Шереметьева сидел седовласый мужчина, а далее девица в черном и дети. Конечно, следовало выгнать Салтыкову с ее места, но я подумала, что опоздала, и это было уж совсем невежливо.

Положение спасла Мария Николаевна, громко предложив:

– Графиня, садитесь, пожалуйста, рядом с Елизаветой Васильевной, раз уж она заняла ваше место.

Я кивнула и, поморщившись, все же села рядом с любовницей мужа, когда слуга почтительно отодвинул передо мной стул. Что ж, сама виновата, что опоздала.

– Мы тебя не ждали, – прошипела в мою сторону громко Салтыкова. – Ты же обедала в своей спальне.

– Любовь Алексеевна у себя дома и имеет полное право ужинать с нами, – вдруг произнес мужчина в летах, сидевший как раз напротив меня.

Мне понравилась слова мужчины, я внимательно посмотрела на него и произнесла:

– Благодарю.

Ко мне приблизился слуга и спросил, какое из двух первых блюд я желаю. Я выбрала консоме из дичи, решив, что жирная солянка вызовет изжогу. Лакей быстро поставил передо мной фарфоровую тарелку с прозрачным супом на большом подтарельнике. Я принялась есть, пытаясь поймать кусочки белого мяса и отмечая, что на столе стоят разнообразные пироги, какие-то закуски из рыбы и мяса и холодец.

Мужчина с сединой принялся с аппетитом есть свою солянку, закусывая небольшими пирожками, которые лежали на маленьком блюдце справа от него.

– Ничего, скоро ее власть в этом доме закончится, – не унималась Елизавета, которая с моего прихода не съела ни ложки своего супа, как, впрочем, и Григорий. – И больше никто не будет мешать нашей любви, ведь так, Гриша?

Она обратила свой призывный и кокетливый взор на Шереметьева, но он промолчал и уткнулся в свою тарелку. Я даже хмыкнула. Похоже, ему было стыдно.

– Я бы на вашем месте, мадемуазель Салтыкова, не радовался раньше времени. Как бы вам не оконфузиться, – не унимался мужчина, видимо, тоже возмущенный словами этой девицы.

– А вашего мнения я не спрашивала, милостивый государь, – процедила в сторону седовласого мужчины Елизавета. – Вы, Юрий Борисович, живете в этом доме из милости, так что не стоит вам вмешиваться.

Я опять возмутилась про себя. Любовница мужа, оказывается, со всеми говорила нагло и пренебрежительно, не только со мной. Чем же она так держала Григория, что он позволял ей так себя вести?

– Елизавета, имей уважение, – вмешалась Мария Николаевна. – Юрий Борисович все же мой муж, и я не позволю нападок на него.

Я внимательно слушала всех. И поняла, что раз Юрий Борисович был мужем матери Шереметьева, а отчество Григорий имел другое, то это был второй муж Марии Николаевны.

– Не надо, любовь моя, – попросил ласково Юрий Борисович и накрыл руку Марии своей широкой ладонью. – Вижу, что воспитанием этой юной мадмуазель никто не занимался.

– Григорий, ты так и будешь молчать? – истерично спросила Елизавета. – Почему твои родственники оскорбляют меня?