– Дам я денег, успокойся. Если ты так решила, – убитым голосом произнес Шереметьев. Снова подойдя ко мне вплотную, тихо сказал: – Но все же мы должны поговорить спокойно, наедине, чтобы нас не слышали.
– В этом доме это невозможно. Твоя пассия контролирует каждый твой шаг.
– Я найду способ, – заверил он.
– Что с деньгами, Григорий? – настаивала я, совершенно не горя желанием говорить с ним наедине.
Все подобные разговоры заканчивались поцелуями, а не решением проблем.
Я прекрасно знала о его богатстве, потому была настойчива. Все же с деньгами было лучше куда-то ехать, чем без них. Нам с дочкой предстояло найти новое местожительства, обустроиться там. Как-то зарабатывать на жизнь. Хорошо, если Шереметьев выделит нам содержание. А если нет? Тогда стартовый капитал нам очень пригодится. Может, открою какую-нибудь лавку или пекарню.
Хочет жить со своей Елизаветой в этом дворце без проблем и чтобы бывшая жена не мешала, пусть раскошеливается. Уходить с голым задом непонятно куда я не собиралась.
– Я все устрою, – продолжал Григорий тихо, склоняясь надо мной и гладя своими пальцами мою руку чуть ниже локтя. – Любаша, дай мне время…
– Григорий, – перебила я его.
Он пытался поймать мой взгляд, но я упорно отводила глаза в сторону, боясь, что он опять убедит меня в том, что ему нужно. Этот мужчина умел воздействовать на меня так, чтобы я подчинялась. Но не в этот раз.
– Дай мне месяц, я найду деньги, чтобы ты смогла уехать. Надо переговорить с поверенным, к тому же за этот месяц все может разрешиться.
Какой еще месяц? Какой поверенный? Он что, хотел сказать, что у него не было налички в поместье, чтобы выдать мне? Насколько я помнила, поверенные занимались заверением и выдачей очень крупных сумм своих клиентов.
– Месяц? – недоуменно спросила я. – Нет, это слишком долго. И что разрешится? Я жду три дня. Хорошо, пять дней. Если ты не поможешь с деньгами, я все равно уеду. С деньгами или без.
Я отошла от него, считая себя совершенно правой. Демонстративно направилась к двери, показывая, что, если он не хочет давать мне денег, пусть вообще забудет обо мне.
– Хорошо, уезжай, – раздался свинцовый рык Шереметьева в мою спину. – Но только без Анны Григорьевны.
– Как? – пролепетала я, резко обернувшись к нему уже у двери.
– Да. Именно так. Ей будет лучше и безопаснее здесь, во дворце, чем непонятно где. И разрешение на ее поездку я не дам.
– Как ты жесток! – вспылила я, и на моих глазах навернулись слезы.
– Я против того, чтобы ты уезжала, – продолжал он властно.
– Я что, пленница?
– Нет, конечно, что ты такое говоришь?
– Ты развлекаешься со своей Лизаветой, а я должна страдать? Думаешь, мне приятно смотреть на все это? К тому же меня и Анечку пытались убить, а ты это называешь «безопаснее»? Ты просто бессердечный эгоист, Григорий. Думаешь только о себе. Если с нами что-то случится, то виноват будешь ты! Ты это понимаешь?
Он долго молчал, исподлобья сверля меня темным взглядом. Я видела, он уже колеблется, и решила применить тяжелую артиллерию, чтобы он точно принял нужное мне решение.
– Ты говоришь, что я все еще небезразлична тебе, Григорий. Если испытываешь ко мне хоть какие-то чувства, ты дашь мне денег. И разрешишь уехать вместе с Анечкой, потому что без нее я не смогу, в ней вся моя жизнь.
Шереметьев продолжал упорно молчать. Он я видела, что его взгляд смягчился.
– Хорошо, Любаша, – наконец произнес он мрачно. – Пять дней. Дай мне всего пять дней. Я все устрою. Найду денег, и тогда вы с малышкой сможете уехать. До этого времени охранять вас с Анной будут постоянно два мужика. Так тебя устроит?
– Да. Вполне, – кивнула я, облегченно выдохнув.
Я быстро направилась прочь из кабинета, потому что голодная малышка уже требовательно кричала.
Пройдя по коридору, я направилась к лестнице, но меня остановил слуга:
– Ваше сиятельство, вам письмо, только что принес посыльный. Сказал, лично вам в руки передать.
– Спасибо, Прокопий.
Взяв письмо, я поднялась на второй этаж в свою спальню. Там меня уже дожидалась Танюша, которая помогла мне раздеться и накинуть шелковый пеньюар. Я покормила малышку и отдала ее горничной. Таня начала укладывать ее спать в колыбельку, а я присела на небольшой диванчик, собираясь прочитать письмо.
Конверт был запечатан сургучом, сверху значилось мое новое имя: «Графине Любови Алексеевне Шереметьевой». Я раскрыла письмо и тут же похолодела, едва прочла первые строки:
«Любовь моя!
Отчего ты не приехала ко мне шесть дней назад? Мы же договорились обо всем! Твоя горничная передала мне письмо, сообщив, что около девяти утра ты приедешь с вещами.
Я ждал тебя до ночи, но ты не явилась. Что случилось? Только не говори, что ты передумала бежать со мной. Чего ты испугалась? Ты не должна опасаться своего мужа, мы же уедем на край света, он не сможет нас найти.
Прошу, только не предавай нашу любовь, возлюбленная моя Любочка! Ты же клялась мне в любви!
Или же ты вернулась из-за скорых родов? Не стоило этого делать. Я же обещал, что все устрою насчет дитяти.
Завтра на балу я непременно буду у вас и обязательно найду тебя. Мы должны обсудить все снова. Твой медвежонок».
Опустив письмо, я прикрыла глаза. Пыталась успокоиться, но мое дыхание срывалось, а сердце билось как у зайца.
Теперь стало ясно, кому Палашка таскала записки графини!
И вот отчего Любаша сбежала из дворца рано утром неделю назад! Не из-за глупого пари, как думала Елизавета, а из-за своего любовника, с которым хотела бежать на край света!
Только не это! Неужели мои самые жуткие предположения оказались верными?