Наследница Дивной усадьбы

Глава 42

Поднявшись с постели, я схватила в руку тяжелый подсвечник. Я не собиралась становиться безропотной жертвой, и, если это убийца, он сейчас точно огребет по полной. Жаль, что не успела притащить в комнату нож с кухни.

Всматриваясь в очертания тюли, я начала медленно приближаться к распахнутому французскому окну, желая дать отпор непрошенному гостю.

– Уходите немедленно! – пригрозила я. – Или я закричу и подниму на ноги весь дом!

Портера дернулась, и ко мне устремился высокий мужчина. Я открыла рот, чтобы закричать, но он стремительно запечатал мне губы широкой ладонью. Инстинктивно подняв подсвечник, чтобы ударить, я наконец разглядела во мраке его лицо.

– Любаша, это я! – выдохнул мне в лицо Шереметьев, схватив мою руку с занесенным подсвечником. – Что ты в самом деле?!

Он тут же убрал свою руку с моего рта. Отобрал мое нелепое орудие самозащиты и поставил на столик рядом.

Это был всего лишь мой муж! А я подумала невесть что.

– Григорий! Ты до смерти напугал меня! – выпалила я, облегченно выдохнув, смотря на него испуганными глазами. – Зачем ты пробираешься в мою спальню словно вор?!

– Чтобы никто не видел меня, неужели непонятно? Я пришел поговорить.

– Поговорить, в такой час? – недоуменно пролепетала я. Когда он двинулся на меня, даже невольно попятилась. В полумраке комнаты я отчетливо разглядела на его лице недовольство и даже злость.

– Да! Ты несносная кокетка! Ты ведь специально поощряешь Салтыкова мне назло? Так?

Я моргнула пару раз, понимая, что, похоже, ревнивый муж решил устроить мне сцену. Но какого лешего я должна быть ему верной, если он сам вел себя аморально?! Он был одет в одни штаны и белую рубашку, чуть расстегнутую на груди. Темные волосы взлохмачены.

– Говори тише, Анечку разбудишь.

– Прости, – кивнул Григорий, пытливо заглядывая в детскую кроватку и отмечая, что малышка спит. Снова обратил на меня недовольный взор и сказал уже тише: – Я жду ответа, Любаша. Намеренно пытаешься причинить мне душевную боль? Но это жестко!

Вздохнув и чувствуя, что немного пришла в себя, я приподняла голову и с достоинством ответила громким шепотом:

– То есть тебе можно на глазах у всех весь вечер танцевать с Елизаветой, а мне даже поговорить нельзя с Евгением Васильевичем?

Я помнила этикет. По нему даме дозволялось танцевать с одним кавалером на балу только дважды, чтобы не вызывать досужих сплетен. Больше можно было танцевать только с мужем или официальным женихом. Я не нарушила этого правила, в отличие от него, а Салтыкова не являлась невестой графа. Так что я не понимала его претензий.

– Ты же прекрасно знаешь, что я вынужден это делать, – раздраженно заявил Григорий, останавливаясь в шаге от меня. – Так зачем пытаешься вызвать мою ревность?

– Вынужден танцевать с Елизаветой? – опешила я, ничего не понимая.

– Да. Я же все объяснял тебе. Отчего это девица живет в нашем доме. Для отвода глаз. Ты что, позабыла тот наш разговор? – Он тяжело вздохнул, видя мой недоуменный взгляд. – Хорошо, я объясню тебе еще раз, чтобы ты поняла. Я не люблю Салтыкову. Мало того, она даже не привлекает меня внешне, как женщина. Слишком вульгарная девица, липучая и распущенная. Я поселил ее в нашей усадьбе, чтобы все подумали, что тебя я больше не люблю. Объявил всем, что хочу развестись, но это все фарс, Любаша, пойми.

– Зачем?

– Чтобы отвести от тебя козни злодеев, чтобы они забыли про тебя. Чтобы тебе не причинили вреда. Если все будут думать, что ты мне безразлична, убийцы наверняка оставят тебя в покое. Ведь эти мерзавцы хотят превратить мою жизнь в ад, чтобы я страдал.

– Ты говоришь про проклятье и про угрозы из той записки про Лесного царя? Про то, что будут умирать все, кого ты любишь? – наконец осенило меня.

– Да, я же показывал тебе то дурное письмо. Сегодня я получил еще одну анонимку, того же содержания.

Я долго молчала, напряженно размышляя. Теперь все становилась на свои места. Угрозы убийц и покушения на Любашу, видимо, были и раньше. И Григорий, опасаясь за мою жизнь, придумал эту драму с любовницей, чтобы отвести от меня убийц.

Он стремительно заключив мня в свои объятья, жадно целуя в губы.

– Если бы ты только могла любить меня, – произнес Шереметьев через миг с такой горечью в голосе, что я недоуменно посмотрела в его синие ласковые глаза. Они горели любовным светом. – Все было бы гораздо проще. Сердечко мое. Ты бы поняла мою муку и боль за тебя. Я так боюсь, что с тобой что-то случится. Я не переживу этого.

В моей голове забарабанила мысль о том, что граф любит меня, и довольно сильно. Иначе на стал бы он с таким трагизмом сейчас говорить это все. И его взгляд горел таким желанием и нетерпением, что я даже на мгновение перестала дышать, чувствуя, как от интимных слов Григория мое сердце сильнее забилось.

Даже мой муж из прошлой жизни, который якобы женился на мне по любви и собственной воле, в молодости не смотрел на меня так поглощающе и жарко, как сейчас Шереметьев. Мне подумалось, что Григорий отчего-то не верил в то, что я могу его любить. Возможно, все три года брака Любаша была с ним слишком холодна? Наверняка. Ведь даже завела себя тайного возлюбленного, этого Кобылина.

Следующая мысль стала для меня открытием. На месте Любаши я бы смогла полюбить этого мужчину так же горячо, как и он меня сейчас. Я чувствовала, что в этот миг близость Григория приятна мне, если не сказать больше. А его слова вызывают в душе отклик.

Муж снова поцеловал меня, и я, ошарашенная от всех его признаний и горячих поцелуев, совершенно растерялась. Невольно ответила на поцелуй, приобняв его. Ощутила, как Григорий воодушевился от моей покладистости. Он быстро подхватил меня на руки, хрипло прошептав над моими губами:

– Всегда помни, ты одна в моем сердце.

В три шага он оказался у кровати и бережно опустил меня на постель. Снова начал покрывать мое лицо и губы обжигающими поцелуями. Опершись на одно колено, он страстно осыпал меня ласками и через какое-то время начал проворно задирать мою рубашку, видимо, намереваясь снять ее.