– Барин, эта Плашка хитрющая, как черт! Я ж сразу, как вы приказали, поскакал к домику лесника вместе с Егором. Приехали, а там никого. Ни горничной, ни лесника. Немного не успели, они только что оба сбежали, печь еще теплая была. Видимо, чуют, что несдобровать им будет. Мы прочесали весь лес вокруг, но они как в воду канули, бестии!
Услышав ответ мужчины, я облегченно выдохнула. Значит, не по приказу Шереметьева меня пытался убить в ванной. Не хотелось мне думать о Григории плохо. Достаточно было того, что он заимел любовницу.
Не удержавшись, я заглянула в дверную щель и увидела Василия, денщика графа. И вспомнила, что действительно, едва у крыльца отдал Анечку экономке, он стремглав ускакал куда-то. Василий, видимо, только вернулся, раз докладывался графу. Но Мария Николаевна упоминала о еще каком-то человеке, который был у сына два часа назад, кроме управляющего.
– Вели искать их по всем окрестностям, а если надо и по всей волости, – приказал Шереметьев. Граф беспокойно мерил широкими шагами кабинет, обставленный мебелью красного дерева, и то и дело мрачно зыркал на Василия. Тот стоял навытяжку, внимательно слушая. – Бери в помощь людей, сколько нужно. Только по-тихому, чтобы ни власти, ни домочадцы не знали о том. Понял?
– Все понял, ваше благородие, выполню все тайно.
– Но найди мне эту поганку как можно скорее и лесника тоже. Он может многое знать. Даю тебе три дня сроку. Не найдешь эту дрянь, шкуру с тебя спущу!
– За три дня мы их точно изловим, не беспокойтесь, Григорий Александрович. Эта Палашка и ее сообщник не уйдут.
– Поймаешь, запри их в амбар или сарай какой поблизости. Сюда не тащи. Записку пришлешь, я приеду и сам их допрошу. Знать надо, кому эта гадина служит.
– Слушаюсь, граф.
– Сейчас поешь на кухне и в путь. Все, ступай.
Я едва успела забежать в соседнюю комнату и притаиться за портьерой у входа, когда мимо меня по коридору проследовал Василий. Не хотелось, чтобы видели, как я подслушивала.
– Барыня, вам что-то угодно? – раздалось вдруг за моей спиной.
От неожиданности я даже вздрогнула. Быстро обернулась. Старый слуга в ливрее зажигал свечи и сейчас вопросительно смотрел на меня. Я поняла, что это столовая, так как посередине просторной светлой комнаты стоял большой стол, покрытый скатертью, а служанка расставляла приборы.
– Нет, ничего, – коротко ответила я и быстро поспешила обратно к кабинету, намереваясь наконец поговорить с мужем.
Когда я влетела в кабинет, Шереметьев стоял у окна, заложив руки за спину. На мои шаги он обернулся.
– Любаша? – удивленно поднял он брови.
Быстро и плотно закрыв дверь, я прошла внутрь.
– Мне надо поговорить с вами, граф, – начала я и, тут же вспомнив его недовольство этим словом на болотах, поправилась: – С тобой, Григорий.
– Сейчас? – недовольно произнес он и быстро приблизился ко мне. – Я же объяснял тебе. Не надо, чтобы нас видели вместе. Это опасно для тебя.
– Но это срочно! Меня пытались убить!
– Что ты говоришь? – воскликнул он и тут же обхватил мои плечи, начав осматривать меня. – Что случилось? Ты ранена?
– Нет. Только сильно напугалась. Я принимала ванну два часа назад. Танюша ушла. И кто-то напал на меня прямо в мыльне и начал топить. Я едва спаслась. Но расцарапала лицо нападавшего.
– Ты не видела его?
– Не видела, он убежал. Но есть еще кое-что, Григорий, – сказала я. – Танюша бегала к знахарке в соседнюю деревню и выяснила, что Палаша поила меня ядовитой настойкой последнее время. Хотела, видимо, отравить.
– Все же какая гадина, – процедил он. – Хотя это объясняет непонятные боли в желудке, на которые ты жаловалась последний месяц.
– Да, – кивнула я, понимая, что все сходится. Раз даже муж знал, что у меня были боли.
– Палашку я изловлю, уже дал распоряжение. Найду ее и сдам властям, позабочусь, чтобы ее надолго упекли в тюрьму. Но прежде выясню, кто ее нанял. И еще надо попросить доктора, как приедет, чтобы промыл тебе желудок от этой ядовитой дряни.
– Благодарю.
– Не за что, – улыбнулся он, склоняясь надо мной и заглядывая в глаза. – Прошу тебя, говори тише, Любушка.
– Хорошо, – уже шепотом продолжала я, так же внимательно всматриваясь в ласковые глаза мужа, который был выше меня и мне приходилось чуть задирать голову. – Мне кажется, этот убийца, что напал на меня сегодня, связан с Палашей. Может, это тот самый «господин», который нанял Палашку?
– Я тоже об этом подумал, – согласил граф и нахмурился. – Погоди, ты сказала, что расцарапала лицо нападавшего.
– Да, или шею. Ну, кожу – это точно, – уверила я, открыто глядя в синие глаза Шереметьева.
Волнение читалось на его лице, и он явно говорил искренне.
– А это может служить доказательством. Если ты сильно поцарапала убийцу, должны остаться следы. Надо проверить всех домочадцев и слуг. Вряд ли кто-то чужой мог проникнуть в особняк незамеченным.
– Ты прав. Но как это сделать?
– Я все сделаю, Любаша, доверься мне, – ласково добавил граф. – И еще прикажу, чтобы твою спальню охраняли и днем, и ночью.
– Это было бы чудесно, – облегченно произнесла я. Правильно, что я все рассказала мужу. Сейчас я чувствовала, что Шереметьев по-настоящему беспокоится обо мне. Он все так замечательно придумал с моей охраной сейчас, и отравительницу-горничную уже искали. Возможно, скоро все разрешится, и главный злодей «господин» будет найден. – Благодарю, Григорий, ты очень добр и предупредителен.
Мои слова произвели странное действие на Шереметьева. Он впился взглядом в мое лицо и сглотнул.
– В чем дело, Любаша? Ты сегодня говоришь так ласково и странно, словно тебя подменили. В жизни от тебя не слышал подобных слов. Ты что-то задумала?
– Нет. Тебе показалось, – попыталась оправдаться я и улыбнулась ему.
Граф явно не привык к доброму отношению жены, раз говорил подобное и, видимо, не мог поверить, что я говорю искренне.
В следующий миг он сделал ко мне решительный шаг и обхватил мою талию, притягивая к себе. Губы Григория уже устремились к моим губам. Но я, тут же разгадав его намерения поцеловать меня, отвернула лицо и выставила руку.
– Нет.
– Прости, я забылся, – вздохнул он удрученно, чуть выпрямляясь.
– Конечно, сначала забылся в объятиях жены, потом в объятиях любовницы. Сейчас опять к жене потянуло. Удобно, однако, – не удержалась я обиженно.
Хотя отчего мне было обижаться? Я знала-то этого мужчину всего несколько дней. Но в этот миг мне отчего-то вспомнилась измена мужа из прежней жизни, потому я, скорее всего, говорила, думая о нем, а не о Шереметьеве, хотя и обращалась к графу.