Сорока-то, а! Сидела на колу сорока, а он подкрался с рассверленным из винтовки дробовиком тяжеленным, через стайку выцелил, в щель так же стрелил и обмер! Сорока соскользнула и улетела низом, молча, а огненный пыж описал дугу и упал под кол, на котором сидела сорока, в сеновал.
Долгие томительные секунды – в пот бросило Петьку!
Сухая жаркая осень. Сухое, порохом, сено. Сейчас ахнет, пыхнет, поднимется, вспучится крыша сеновала! Что будет?
Нельзя стрелять ни сороку, ни ворону – беда будет, говорил отец!
Богородицу зашептал, половину прошептал – не пыхнуло, вторую половину не стал читать, успокоился, теперь не сгорит.
Не сгорело. Но сорок и ворон больше не стрелял Панфилыч, до старости!
Вот отчего вспомнилось – через дровяник стрелил, в щелку.
С детства ведь осталось, ты смотри! Многое с детства осталось.
Сахар вот любит. По куску отец выдавал и по прянику, мусолили дети. Сахар раньше вкуснее был, слаще. Сколь его переел, а такого сладкого больше не было. Скоромный считался у матери. В пост не давала.
Эх-ха, ха! Глупость человеческая, от бедности постились, боговеры!