2

Шапка действительно ушла к рыжему разбойнику городскому, и они катались в снегу под елками, радуясь молодой своей жизни.

– Ах, сволочь! Любов нашла!

– Не хуже людей. Только они не по фигуре, а по запаху. Вон, у Гохи Полозова из Талды в Ямы, к кокоревскому Собольке, сучонка убежала. Пятьдесят километров по тракту. Вместе белковали на Нерке, они ведь двоюродные братья.

– Полозов-то с Кокоревым? Они на сестрах женаты просто.

– Ну, или свояки, не знаю. Кто их знает. С белковья вернулись и – раз, сучонка у Полозова пропадает. Пропадает она, а он думал, паря, украли. Запил, значит, все ладом. Ценная собачка была. Пустовка у нее началась, кругом кобелей! Все ворота обрызгали, стаями носятся по Талде. Она же никого не подпускает, а ему уже в счет будущих щенков бутылки ставят… Она, значит, ночью отвертывает цепку – и тягу. Через месяц это Кокорев приезжает, в Талду то есть. Встречает Полозова – чего же ты, мол, за собачкой не едешь? Тот и обомлел, разиня рот. Оказывается, она, сучонка-то, живет в Ямах. Соболька у Кокорева под крыльцом на цепе сидел, остерегался тот: гоньба же, дворовые лабазники дерутся. Он, значит, под крыльцо-то глянул – вроде вошкается кто-то там… Шуганул. Выскакивает. Полозовская сучонка. Пальма вроде ее звали…

– Пальма, Пальма…

– Он ее тоже на цепку посадил. Вот, значит, свыклись на белковье, она к нему и дала пятьдесят километров.

– Бывает.

– Это еще не все. Ты смотри, какая собака умная выходит. Полозов-то как раз и увольняется из Талды со станции. Он, оказывается, год уже как в Ямы собирался, его жена там склады принимала! Понял ты, какая далекая вещь? Продает он свой домишко, и оказывается у него в Ямах пятистенок. На углу, где дорога лесовозная в сопку поворачивает. Крыша еще такая, острая, шиферная? Ну, дом, где Пылин-то умер! Он последние дома все такие ставил: крыша острая обязательно. Перенял где-то. Это и есть последний дом его.

– Но?

– Вот они его и купили. Люди, значит, только еще обговорили, а собачка уже на новом местожительстве.

Панфилыч замолчал. В знак полного примирения придвинул чайник с края печки на середину и, покряхтывая, чтоб показать, как у него болит поясница, встал на четвереньки, начал ворошить щепкой в золе, вздувать огонь, подкладывая, умело и экономно, валявшиеся вокруг печки стружки от растопки.

Огонь потанцевал, покачал змеиными головками, помелькал, разгорелся недоверчиво, окрепнув, охватил щепочки, вздулся над полешками, загудел; накалилась вершина печки, запел, попыхивая, чайник, задрожал, закипел, булькая и поплевывая на скользкую мягкую жесть ртутно-живыми слитками кипятка.

Загрузка...