2

Через год-другой, после того как Данилыч принял участок, промхоз взял обвальный урожай орехов, и в тайге лежало больше ста тонн мелкими партиями в ожидании транспорта.

Сторожами Данилыч, как всегда, оформил родню. Та из Задуваевой не выезжала даже – один Данилыч мотался по участку.

Панфилыч же, тоже как всегда, был на промысле и как раз ночевал на тот случай в одной из дальних избушек, а по пути у него был орешный штабель, у самой дороги, доступный. Утром он пошел на круг и никаких следов не видел, а потом далеко внизу, в пади, услышал, будто машина поревывает, буксует.

Панфилыч, конечно, подумал, что это Данилыч приехал по орехи. Сделал крюк – спустился в падь узнать новости и договориться, чтобы Данилыч заодно забросил бы в Нижнеталдинск машиной мясо.

Подошел Панфилыч к орешному штабелю и видит (близко-то еще не успел подойти) – два мужика и одна баба, незнакомые, орех уже погрузили, завязили машину в снег и сидят, чай греют. Номер машины – АГ 48-59.

Панфилычу картина эта очень не понравилась, он записал номерок, оглядел публику повнимательнее – и взад пятки от греха. Кража происходит, слепому ясно.

Только на следующий день вернулся Панфилыч на свою базу. Пришлось ему обежать тайники дальних избушек – было там десяток шкурок оставлено, как бы не набрели воришки. Вернулся на базу, видит – дым над зимовьем, думал, что брат Митька, потому что Миша Ельменев в это время был в Нижнеталдинске, Пана у него умирала уже, и он бегал к ней через хребты, покою ему не было.

В зимовье Панфилыча сидел Данилыч с растерянным лицом. Ограбили, говорит, меня, Петра, обокрали, по миру пустили, три тонны ореха нет!

Панфилыч, не показывая вида, снимает лыжи. Давай, говорит, чай пить, рассказывай, может, и помогу, раскинувши умом. В чем дело?

Залетал Данилыч по зимовью, чай варит, охает, жалуется, домашнюю закуску на стол ставит, с собой привез.

– А ты кому сторожевое жалованье платил?

– Недостатки, Петра, недостатки. Вот кабы ты согласился, за одно твое согласие, без всякой ответственности, тебя бы сторожем оформил, в месяц шестьдесят целковых, а?

– Уж не мне ли перед тобой отчет держать? Материальную ответственность? Мне твои копейки – раз чихнуть! Но ты должен сознавать! Шевелил бы своих, если они у тебя деньги государственные получают! У твоей бабы зад какой? Во!

– Моя живет за человеком, оттого и добреет! А твоя стареет из-за тебя!

– Мою жизнь не трогай, не у меня орехи украли. Могла бы твоя Домна и в тайгу съездить, если деньги получает. Не разорваться же тебе! Если мужа жалеет! – засмеялся Панфилыч.

– Ты свою в тайгу много таскаешь?

– Ты меня с собой не равняй, знай свое место! Я семью обеспечиваю, не тебе в пример, а чужого, промежду прочим, сроду в карман не положил, так ай нет?… Так ай нет? Ну, отвечай, так ай нет?

Много чего сказал бы Данилыч и насчет семьи, и насчет чужого в карман положить, тут у него были точные данные про Панфилыча и даже кое-какие свидетели, на случай чего. Но ведь не у Панфилыча орехи сперли!

Данилычу обиду глотать надо было. Он и проглотил.

Усмирив приятеля, Панфилыч сжалился. Все-таки он сидел в собственном зимовье, пил чай с сахаром, а давний соперник стоял перед ним униженный, и лысина у него блестела от пота, и глаза были растерянные, собачьи, да и воров-то надо отваживать, а то понравится им орехи воровать, они и по зимовьям пройдутся, за пушниной.

Помолчал, помолчал Панфилыч, а когда Данилыч с жалобными причитаниями налил и себе кружку чаю, Панфилыч сказал:

– Ну, тебе-то, Ефимка, чаевать нечего, однако. Как ты думаешь? Становись на тропу и беги лошадью в Нижнеталдинск.

– Чо ж бегать-то?! Горю не поможешь, бегай не бегай.

– Твои обидчики, – вот они у меня.

Записал Данилыч номерок, выслушал описание, губы искривились:

– Ну, Петра, век не забуду, спасибо!

Загрузка...