Панфилыч и Данилыч

Глава двенадцатая
ЗА ЧАЕМ III. ДУША-МАЛЯВКА
1

Старики слегка подзадохнулись от волнения и неожиданно замолчали, глядя друг на друга.

И на дворе вовремя заварилась собачья драка. Данилыч, со всей злобой на заносчивого Панфилыча, выскочил усмирять дравшихся кобелей.

Опять Гавлет катал Бурхало. Бурхало был внизу, вывертывался и выползал из-под рыжего приблуды, и вся шерсть на искусанном загривке у него была исслюнявлена и розовела от крови. Гавлет, оседлав Бурхало, ловко удерживался на его боках прибылыми когтистыми пальцами и уже наглотался, набил себе полную пасть черной шерсти с загривка старого кобеля. Правду, видно, говорят, что прибылые шестые пальцы на передних лапах у выродков есть верный признак драчливого и вздорного характера.

Виновница драки, квадратная, клубочком, с пушистыми штанишками Шапка, нервно, восторженно и всепонимающе вертелась в стороне.

– Ах, твою мать! – кричал Данилыч, ловя палкой худые пыльные бока Гавлета в кобелиной свалке. – Ах, твою мать!

С помощью хозяйских сапог и палки Бурхало вывернулся, но трусливый старик не воспользовался минутой превосходства и не отмстил Гавлету. Избитый Гавлет отбежал к елкам в глубокий снег, куда Данилыч за ним не погнался, скалил там свои розово-пенные клыки, смотрел на хозяина непримиримо и смело.

Данилыч визгливо, по-бабьи вскрикивая, объяснял Гавлету, что он из него в конце концов сделает, и грозил палкой. Бурхало вертелся у хозяина под ногами, зализывался. Данилыч пнул и Бурхало, стыдобушку, вернулся в барак успокоенный, выстреленный. От пего и парок шел, как от стреляного ружья. Бурхало влез за ним.

– Подсунули, черти!

– Всегда ты свору приведешь, – примиряюще усмехнулся Панфилыч.

– Бросили мне городские. Думаю, ладно… Пожалел собаку. Рукавички, сам знашь, всегда успеются. Кормил его, падлу. А он жрет и не толстеет, не видно на нем, сколь я в него вбил. Вдруг, думаю…

– Вдруг знашь чо бывает? Кто бы хорошую собаку бросил? Уж если бросили – шкура бегает, а не собака.

– Правильно, говоришь, Петра. Я тоже понимаю, а все ж, думаю, вдруг. Жалко опять же. Дай, думаю, свожу. Бурхало-то старается, белку ищет или чего, за глухарем там побежать. А этот сядет на тропе и сидит – ждет, пока вернутся. В снег не сунется. Шапка и та следом за Бурхалом тянется: кровь-то, она себя оказывает. Пустой кобель. Стрелишь, он и скрылся, под пихтой сидит. Или уж выстрела боится, или вовсе не понимает еще.

Данилычу, если по фактам, продали за тройку непонятную рыжую собаку городские бичи. Собака Данилычу понравилась. Он вообразил себе, что это, возможно, промысловая собака, краденая. Украли и продают. Назвали собаку как-то смешно: Гамлет ли, Гавлет ли? Данилыч, пока держал его во дворе на веревочке, все подыскивал имя: Полкан, Музгар, Соболька, Черныш (иногда рыжая собака больше Черныш, чем черная), Саян, Байкал, Верный, Рваный, Когтя, Жулик! Ни на какие клички рыжий не отзывался, пришлось вернуться к изначальному – Гавлету. От смысла «гавкать». Во дворе рыжий пес был смиренный, а на дороге стал на Бурхало наваливаться, как замелькала впереди штанишками Шапка.

– Подсунули, черти, еще и денег просили. Тройку просили бичи. Не дал. Нет, говорю, не дам. За собаку дам, а за это не дам.

– Дурачков все ищешь, Ефим.

– Домой отведу – и на крюк. Рукавички сделаю.

– Гавлет и есть Гавлет.

– У-у! Тварина, лежит! Я бы на твоем месте, да с хозяином! То-то смотришь, гад!

Бурхало, стыдясь своей старческой немощи, глубоко забился под нары и ворочался там, зализывая раны.

– Может, Шапка с Бурхалом хороших щенков дадут?

– Не подступится твой Бурхало. Это сейчас видать, от кого щенки будут.

– Проследим. Чуть что у нее намякиваться будет, мы Бурхало уполномочим. В стайку запрем.

– Не любит она твоего старого. Вон, к рыжему под елку побежала.