Панфилыч и Данилыч

3

Здороваться парень начал еще перед закрытой дверью.

Был он малоусый, в летчицкой, легковатой для такой поры куртке-кожанке на свитер, в болотных сапогах. Назвался сыном тарашетского Анатолия Тяжелого. И действительно, обличьем был тяжеловский, хоть никого из тяжеловских Панфилыч и не видел лет двадцать-тридцать, но вспомнил.

Парень что-то вертелся, подхалимничал, скромно пил чай, сдвинув кружку на самый уголок, без сахару, – руку нужно было тянуть через стол, а он робел, – с одной сгущенкой; выбежал наглядно бить свою собаку, которая сразу же свалила с полки в сенях слипшийся комок мороженых беличьих тушек.

Собака была дурная, тигровой масти – полосы были чуть заметны, но были, – голая, с выпиравшим углами остовом, с крупной, вроде чемодана, головой. Кто-то постарался, подмешал сибирским собакам договой крои- улучшил породу. Бедная доходяга, когда отняли у нее белок, выкопала где-то в снегу тушку соболя и начала его мусолить. Она рвала эту тушку против окна, наступая когтистой огромной лапой, развязанно слабой в пальцах, гнущейся. Оторвав кусок и проглотив, собака пугливо оглядывалась, готовая отскочить, вихляя огромным несуразным телом, отбегала в сторону – ждала, что пнут или поленом кинут.

Удар просился в драку, рычал на чужака.

– В уборную, извиняюсь, с собачкой ходишь?

– Прожора, дна нету! – Парню было стыдно за собаку.

– С такими собаками ваши хороший план возьмут!

Соседи пришли, нечего сказать! Панфилыч давил в себе ненависть и внутренне от этого еще больше разгорался на парнишку, который пришел соседствовать, знакомиться.

Но не то еще ожидало Панфилыча!

Парень предусмотрительно поторопился – сам взял чайник с печки и налил себе чаю, когда Панфилыч сделал только намек на гостеприимное движение к чайнику. Что-то мучило паренька, и он явно забегал вперед.

– Тиунов у вас заведует участком-то?

– Сергей Семеныч.

– Но-но, голова-а!

– Я от него записки принес. Велели на плашник наколоть, да я подумал – прямо сходить лучше.

Записки были сложены в восемь раз.

Панфилыч взял с окна очки, медленно натянул их, загибая оглобельки, и стал разбирать против света каракули Тиунова.

Он ни слова не сказал, прочитал, и сложил записки снова в восемь раз, и спрятал в карман, и пуговицу на кармане застегнул, потом снял очки и положил их на окно, и руки сложил на толстых коленях.

Парень не выдержал гнетущего молчания:

– Выходит, значит, получается… Тайга вроде ваша была, а теперь наша. Значит, чтобы по-соседски. Я просил Сергея Семеныча – выражениев поменьше, он сначала такие записки написал, сердитые…

Панфилыч ждал, пока парень кончит пить чай, а потом спросил добреньким голосом:

– Чай попил ли?

– Попил. Спасибочки.

– Катись теперь отцедова.

– Как так?

– А как умеешь. Напарник, видишь, шибко сердитый у меня. Греха бы не было. Тиунову, заразному сифилитику, скажи, пусть не попадается, с головой съем. Если ворохнете что на наших путиках – сам знашь, что быват за это дело.

– Да я, Петр Панфилыч! Рази я бы позволил, например?

– Ты ба еще… – усмехнулся Панфилыч.