Панфилыч и Данилыч

6

Кончился рабочий день. Домой пошли вместе с Баукиным, крутился разговор о том, что Балая сватают в директора. Балай сказал, что ни за что и ни под каким предлогом.

– Дело хозяйское, – тихонько поскрипывал рядом Баукин, пускал парок, – а молодое решение, молодое. Вот Крамольников, слышали, с нашего хозяйства начинал, а теперь в области ворочает, Москва его утверждала, а ведь баланса не разбирал. Смотрит в книгу, и темно ему там.

Напрасно было бы ожидать от Баукина понимания охотоведческой души, ему главное в человеке – если зарплата большая или в Москве его утверждали, а если зарплата маленькая и в Москве тебя не утверждали, он так и будет на тебя смотреть посмеиваясь. Это от самолюбия: мол, ничего, что по заугольям сидим, а тоже не лыком шиты. Так и выпирает из них самолюбие-то, гордость ихняя сибирская, усмешечками да угрюмством, выходками разбойничьими. Каторжная, мол, Сибирь-то? Соглашаются: каторжная, мол, испокон веку, а пироги с мясом завсегда ели! Вот тебе и возьми их! Картошки ведь иной натрескается, а в гости придет, порыгивает: ох, тяжело, оковалок мяса съел, не помереть бы! Всех богаче, всех ловчее, всех смелее, всех умнее!

Балай уже и забыл о директорстве, когда Баукин, все время, видно, думавший об этом, рассказал две истории про прадиректоров шунгулешских, парой он их рассказывал неспроста, а по их диаметральной противоположности. Одна про Куклина Афанасия Афанасьевича, который воровал крупно, умно, но погорел, когда сошлись у него интересы с Поляковым и Ухаловым – хитрюганами и варнаками. Поляков с Ухаловым не только вернули свой убыток, но еще и тысячу отступного взяли с Куклина, а потом все же додавили его и сжили с директорского поста. Эту историю Балай знал во всех художественных подробностях от Колобова. К истории этой Баукин присовокупил собственное отступление о том, что всегда пушнина жгла руки, как золото, еще с царей древних, когда воеводы грешили, казацкие головы воровали, взимая с сибиряков подати. Вечная была песня, худые соболя зачисляли в хорошие и наоборот – биты бывали кнутом и драны нещадно.

Другая история была забыта, ее помнили только самые закоренелые промхозовские Несторы. По простоте это было что-то прямо библейское, какой-то миф, какая-то легенда «Про майора Степана Ивановича Кушнерова».