Митрий разговоры с Михаилом заводил, а потом прямо задал вопрос:
– Ты жениться когда думаешь теперь, Михаил?
– Да пока не думал, – ответил Михаил.
Митрий понял, что не в жилу попал, но все-таки поговорил еще, что вот, мол, бабы и девки в Нижней Талде теперь глаз на Михаила кладут, хороший жених, что, мол, надо не продешевиться, поговорил так немного и замолчал.
– Кто про что, а вшивый про баню, – хмыкнул Панфилыч.
Не та компания для Митриевых разговоров, Мишка стыдливый мужик, а старший брат давно уж и терпеть не мог эту музыку.
Потом Панфилыч учил брата, кому и как отдать сало и мясо, долго объяснял, поучал, сердился на возражения, а Михаил сразу забыл про них, закрыл глаза, ему стало очень хорошо в памяти, еще и Пана будто живая и все еще по-молодому.
Среди ночи сны были хуже, неуправляемые.
Митрий вставал, подтапливал печку, мерзляк. Михаил слышал, как он возился в темноте, потом свет побежал из угла.
Братья шепотом друг другу на ухо говорили, но не понять, о чем – да и нет, нет и да. Загудела печка, потянуло новым теплом, скоро надо было вставать. Михаил с удовольствием подумал, что завтра махнет в свои зимовья с собаками, сам себе будет хозяин, хочет – встанет чуть свет, хочет – весь день проваляется. Засыпая, услышал: «Истинный крест, Петя, больше на меня не надейся!»
На эти слова старший брат ответил презрительным, коротким, как плевок, матюком.