Шла охота по малоснежью, ходовая, изматывающая. Панфилыч сколько мог старался со своим Ударом, но все равно Михаил был сильнее, моложе и удачливее. Осталось какую-нибудь неделю отходить, пора было и плашки поднимать.
Михаила, как всегда, Панфилыч отправил на дальние круга.
– Тебе, однако, идти, Миша. Темя кругами обежишь, подымешь. Вон, глухаря порви. Я пока тут покручусь.
– Ну, не вам же идти, ясное море!
– Не всего глухаря-то бери, я им тоже сторожить буду. Грибков возьми и грибками сторожь. Белочка любит. Там добудешь глухаришку, рябчишку.
– И то правильно, – согласился Михаил. – Чай пить?
– Короче деньки становятся. Скоро вовсе в рукавичку сожмутся.
По «Маяку» была утренняя воскресная передача. Панфилыч сделал погромче и посмеивался.
На улице Михаил разжигал костер для чая. Звякнула канистра с соляркой, пыхнуло черное сажинное пламя в окошечке. Панфилыч неодобрительно подумал, что Михаил льет солярку направо и налево.
Солярки, вообще-то говоря, две столитровые бочки от экспедиции осталось: одна здесь, другая у Данилыча Подземного на базе. Лет на двадцать!
– Ах ёшь вашу клеш! Охотнички, растуды вашу мать! – заревел под окном Михаил.
Панфилыч обернулся к стеколышку – так и есть, опять собак дрессирует. Псы сидели на задах и, прижав уши, слушали лекцию хозяина.
– Кто без команды хапнет! Ясное море! Слушай меня! Саян, ты старшой, подходи! – Саян вскочил и вежливо, но без подобострастия подошел к цинковому тазу с кормом. – Удар! Твоя очередь! – Удар, помаргивая глазами, подполз к тазу и начал жадно хватать кашу. – Теперь ты, молодой! Байкал! – Байкал со щенячьей, не выветрившейся в этом огромном кобеле радостью вскочил, завертел всем телом и залез тут же в таз с лапами. – Салага!