Псайкер. Путь изгоя

Глава 14

Роза с некоторым беспокойством наблюдала за суетой слуг, готовивших багаж к отлёту. Дядю нигде не было видно, так что компанию девушке составлял только внезапно разговорившийся Антонио, заместитель Тоббе и главный управленец базы инквизитора в его отсутствие.

— Судя по расчётам, мы достигнем Метаана-3 всего за четыре дня. Это ничто мало для подобных перелётов, госпожа, так что не извольте волноваться, — при слове «госпожа» Антонио заметно смутился, и Роза его прекрасно понимала. Между ними была разница не менее чем в двадцать лет, но заместитель продолжал оказывать уважение к родственнице инквизитора. — Буря ещё не до конца стихла, но господин Тоббе не намерен ждать ещё больше.

— Он инквизитор, наш господин, и сам прекрасно способен осознавать весь риск, — учтиво ответила Роза. — К тому же его легко можно понять. На Метаане-3 нас ждут важные дела, не терпящие отлагательств.

Антонио, коренастый темноволосый мужчина средних лет, уроженец мира смерти, задумчиво кивнул. Как заместитель инквизитора, он был в курсе многих его дел, несмотря на привычку Тоббе давать своим подчинённым ровно столько данных, сколько необходимо согласно его планам.

— Вы когда-нибудь были на мире-улье, госпожа? — Роза почувствовала, что Антонио что-то волновало, и дабы скрыть свою озадаченность, он решил перевести тему.

— Нет, не была. Говорят, это величественное зрелище.

— Далеко не всегда, госпожа. Тем более что многие из них полны грязи, а под ними может жить кто угодно: от простого преступника до культиста или ксеноса. Быть может, величественные шпили ульев и являются золотом Империума, но у этого золота чёрное нутро, уж можете поверить.

Роза уважительно кивнула. Девушка прекрасно знала послужной список Антонио: командир и заслуженный ветеран штурмовиков Инквизиции, он встречался лицом к лицу и убивал многих врагов человечества. Множество шрамов на его лице, всё равно заметных несмотря на многочисленные операции и все усилия хирургеонов, только подтверждали значительный опыт Антонио. Роза искренне восхищалась мужеством, выучкой и заслугами этого человека, ибо, будучи девушкой благородных кровей, совсем недавно попавшей в Инквизицию, она ещё ни разу в жизни не видела ни одного мутанта, ксеноса, преступника или еретика. Роза искренне старалась выглядеть непринужденной, но при мысли о встрече с бесчисленными врагами Империума лицом к лицу её охватывал ужас; у неё начиналась тряска. Она не знала, хватит ли ей смелости не дрогнуть, но старательно готовила себя к этому дню, ибо знала, что он неизбежен.

— А вы случайно не знаете, что случилось с тем приветливым господином, Самуилом? — спросила девушка.

— Господин скрыл большую часть информации о нём, — пожал плечами штурмовик, что ярче всех слов говорило о том, что он привык к подобной секретности, — так что я знаю только, что Самуил ещё сегодня утром покинул Сиону.

— Жаль, — искренне произнесла Роза, — господин Самуил мне показался крайне занятным человеком. Он выглядел так, словно у него в арсенале множество поучительных историй; думаю…думаю, если бы я была смелее, то даже попросила бы его поделиться хотя бы частью из них. Мне хватило одного только взгляда чтобы понять, что он человек огромного опыта.

Антонио, как свидетель множества столкновений между агентами Золотого Трона, тактично промолчал. Пальцы его невольно дёрнулись, ибо он вспомнил, что на этих руках находится так же кровь других штурмовиков Инквизиции.

— А ещё этот мальчик, Альвио, — взволнованно продолжала Роза, — он ведь его аколит, верно? Интересный мальчик.

— Вы действительно так думаете? — без всякого интереса, из уважения, осведомился Антонио.

— Да. Когда господин Самуил навещал нас в последний раз, мальчика привели ко мне, и какой-то час мы просидели вместе. Рядом со своим учителем Альвио всегда хмурится и выглядит очень серьёзным, но со мной он часто шутил и даже улыбался. Но что куда более важно, Альвио несколько раз поразил меня своими знаниями и взрослостью рассуждений. Он весьма способный и талантливый аколит, так что я уверена, что его ждёт достойное будущее.

— Будет отрадно, если вы не ошибетесь, госпожа: Империуму всегда нужны великие люди. А теперь, — заместитель осмотрелся, цепким взглядом всё это время наблюдая за работой слуг, — пора собираться и вам. Ваши вещи ведь уже готовы?

— Разумеется, уважаемый Антонио. У меня достаточно скромный багаж, —Роза улыбнулась. Ветеран штурмовиков искоса посмотрел на неё. Считавший девушку достаточно мягкотелой для службы в Инквизиции, он всё равно никак не мог по-настоящему злиться или презирать её.

— Пойдемте. Вылет всего через два часа, и клянусь Святым Троном, господин Тоббе не потерпит задержек даже от вас, молодая госпожа.

— Да, я знаю, Антонио. Знаю.

За два месяца обучения с Методором произошло столько событий, что Руксус начисто позабыл слова учителя о том, что он с ними ненадолго. Именно поэтому он сильно удивился, когда однажды Марианна спросила его:

— Как думаешь, когда учитель нас покинет?

Руксус остановился, как вкопанный.

Они возвращались с занятий, и уже стояли возле двери в свою комнату, за которой слышались веселые голоса Сары и Каме.

— Только не говори мне, что ты совсем забыл! — несмотря на повышенный тон, Марианна явно не злилась.

— Да тут знаешь…не до этого было как-то.

Девочка пожала плечами, тем самым показывая, что понимает Руксуса.

— Но он хорошо учит. Мне у него нравится, он куда лучше, чем этот противный фанатик Рольх. От учителя Методора прям веет силой, опытом и спокойствием…Когда он рядом, я чувствую себя защищенной, хотя понимаю, что это ложь. Даже ему не в силах помочь нам.

Руксус встал рядом с подругой.

— Ты во многом права, и мне тоже нравится наставник Методор, но похоже, он действительно скоро покинет нас.

Марианна подняла на него удивлённый взгляд.

— С чего ты так решил?

— Не знаю, не могу сказать точно. Я просто…просто чувствую это.

Мальчик привык, что большинство людей лишь переглядываются после подобных слов, но Марианна восприняла их, как должное. «Точно… она ведь знает, какой я есть на самом деле» внезапно осознал Руксус.

Как псайкеры они никогда даже не пытались коснуться друг друга, либо на подсознательном уровне будто бы точно зная силу и способности друг друга, либо просто стеснялись сделать это. Руксус не знал этого наверняка, но чувствовал, что ему это и не нужно. Марианна в любом случае его подруга и близкий человек. Не способный ответить даже самому себе, мальчик не пытался гадать о причинах самой Марианны.

Девочка положила ладонь на ручку двери.

— Если честно, то порой твои способности пугают меня, — Руксус едва услышал голос подруги. — Но я знаю, что ты сильный. Намного сильнее меня. Так что я верю тебе.

— Если ты этого хочешь…однако я бы не верил своим чувствам, ибо не до конца их понимаю. Это…это как слышать где-то очень далеко песню, которую ты слышал когда-то в детстве. Сначала тебе кажется, что она играет где-то совсем близко, и осталось пройти лишь немного, потом осознаешь, что её мелодия раздаётся только в твоей голове, а потом…

Руксус потерялся в размышлениях и запнулся на полуслове. Рассерженный и обиженный на самого себя, он насупился и замолчал. Марианна улыбнулась.

— И где это ты нахватался таких красивых сравнений?

Руксус не счёл нужным ответить. Ночные кошмары, будто тоже предчувствуя наступление какой-то беды, вернулись с новыми силами и стали ещё чаще терзать душу мальчика. На этот раз никому об этом не рассказав, Руксус твёрдо решил, что сам справится с этой напастью.

Марианна открыла дверь, и они вошли.

Предчувствие мальчика не обмануло, и два дня спустя, во время завтрака, слуги принесли Руксусу и Марианне новость: Методор покинул школу. Теперь занятия у них будет вести наставник Кайлус. На вопросы детей о том, куда ушёл Методор, слуги лишь качали головами; Руксус понял, что им самим ничего не сказали. Для большей части персонала школы прибытие и уход пожилого псайкера являлись своего рода тайной. Руксус так же заметил, что наставник всегда держался обособленно, сторонясь других преподавателей, контактируя в основном с верховной настоятельницей. Выходит, спрашивать других учителей, включая Кайлуса, бессмысленно.

— Мне бы удивиться тому, что ты оказался прав, — с удручённым видом вернулась Марианна к своему завтраку, — но я не хочу.

Улыбнувшись, Руксус по-дружески толкнул подругу по локтю.

— Не расстраивайся ты так. Ещё не известно, вернется ли он. К тому же, мы возвращаемся к Кайлусу, а не к Рольху, и уже от этого мне хочется улыбаться.

Марианна повернула голову в его сторону.

— Ты и так лыбишься до самых ушей. Аж противно.

— А что мне, плакать теперь? Конечно, я, как и ты, не хотел, чтобы Методор уходил, но что мы сделаем? Что в наших силах? Верно. Так что предпочту улыбаться, а не лить слёзы.

Какое-то время они ели в тишине, если не считать общего шума, обычно царящего в столовой в такое время. Большинство учащихся составляли дети, и несмотря на статус мутантов в глазах остального человечества, они оставались верны своей природе, то есть оставались всего лишь детьми. Именно поэтому в стенах этой темницы пусть иногда, но раздавался искренний смех.

— И что же, ты намерен так относится ко всем несчастьям, что нас ждут? — не отвлекаясь от еды, с опущенным взглядом, спросила Марианна. — А если что-то случится с одним из нас? С Каме, Сарой, Леором? Со мной? Будешь так же беззаботен?

Руксус изменился в лице и с недовольством посмотрел на подругу.

— Не пытайся в один ряд ставить несравнимое. Ты же знаешь, Марианна, что я ради вас…

— Забудь, Руксус. И прости. Просто сегодня у меня какое-то паршивое настроение с самого утра. Не хотела срываться на тебе.

— Я понимаю твои переживания, — после небольшой паузы отозвался Руксус, — тем более что это я сказал, что буду всеми силами оберегать вас. Тогда, честно говоря, это казалось мне возможным, но после того, что случилось с Ионой…Я понял, что это были просто красивые слова. На самом деле я такая же мелкая шестерёнка в огромной бездушной машине Империума, как и все остальные. — Руксус помрачнел. — Она перемалывает всех, кто пойдет против неё, — и без каких-либо проблем превратит в прах и меня, если я попытаюсь что-либо сделать. Пока что, Марианна, мы можем только плыть по течению, но поверь: я всё равно хочу защитить каждого из вас. И сделаю это, если смогу. Из кожи вон вылезу, но хотя бы попытаюсь.

Он попытался взять её за руку, и к его удивлению, Марианна не воспротивилась, а скорее наоборот, будто ждала этого.

— Порой ты мне кажешься слишком наивным, Руксус. Но быть может, именно твои наивные стремления поддерживают нас всех, не давая окончательно опустить руки.

Он пожал плечами.

— Просто не хочу умереть, как бесправное животное, и для вас не желаю того же. Поэтому готов бороться хоть до треска в костях.

Марианна натянуто, с болью на лице улыбнулась.

— Нам не победить Империум, Руксус. — Она еще крепче взяла его руку, и было в этом жесте ещё что-то, чего мальчик совершенно не понял. — Мы обречены. Как ты не видишь этого?

— Для этого я слишком упрям. Или слишком глуп, как знать. Но давай бороться, пока можем, а? Ты выглядишь подавленной, но меня-то не обманешь. Я знаю, что в глубине души ты сильная.

«Нет, Руксус, я слабее, чем кажусь» едва не сорвалось с её губ, но она сдержалась в самый последний момент. Единственное, что ей удалось из себя выдавить, было тихое, скромное, полное искренней благодарности «спасибо».

Через два месяца всю Сиону потрясло распоряжение об формировании нескольких полков Имперской Гвардии. Разумеется, как и всякая верноподданная планета в составе Империума она исправно оплачивала Десятину; в том числе в виде своих сыновей и дочерей, однако их субсектор считался на удивление достаточно мирным, а посему происходило такое достаточно нечасто.

Планетарный губернатор Кира Моркран, польщённая столь большой честью и чувствовавшая большой груз ответственности, лично следила за формированием полков. Она напрямую ускорила работу Департаменто Муниторум по их оснащению. Планетарный губернатор хотела исполнить приказ Командующего субсектором за месяц, — и успешно. Всего за тридцать терранских дней Сиона выставила четыре полка Имперской Гвардии, обученных и укомплектованных согласно высочайшим стандартам. Кира не считала свою планету бедной, и всячески старалась подчеркнуть это перед остальными.

В честь формирования новых полков, согласно традиции, устроили достаточно пышные, но торопливые, местами даже сумбурные торжества, занявшие всего один день, реже — два.

Кардену, как и некоторые другие окрестные города поменьше, ещё не оправившиеся от недавнего восстания, Департаменто Муниторум решил практически не трогать, вследствие чего повестки получило куда меньше людей, чем должно было, при иных обстоятельствах. Но в той степени, в какой пострадал город, в такой же целым осталось отделение Астра Телепатика, возвышающееся высоко в холмах.

Провожать псайкеров-примарис на войну вышла чуть ли не вся школа. Преподаватели и ученики столпились в коридорах, замершие в каком-то траурном ожидании. Руксус вместе с друзьями тоже был там.

Они прибыли далеко не первыми, так что впереди них уже сформировалась небольшая, но плотно стоявшая толпа. Каме из-за коляски не мог приподняться, чтобы увидеть происходящее, так что ему пришлось вежливо попросить расступиться. Ученики, всецело охваченные происходящим, в его сторону даже не посмотрели, и без возражений уступили мальчику-колясочнику место.

— Идут, идут! — возбуждённо прошептала Марианна, дёргая Руксуса за рукав.

Действительно, по коридору шли трое: незнакомая мальчику молодая девушка лет семнадцати, женщина с пустым взглядом и Илиот. На первый взгляд юноша казался всё таким же расслабленно-флегматичным, как и всегда, но Руксус видел страх глубоко в его взгляде. Женщина выглядела как живое изваяние, а девушка едва ли не плакала.

При виде этих несчастных у Руксуса сжалось сердце. Он огляделся и понял, что подобная реакция не у него одного. У Марианны слезились глаза, а Сара, на удивление, держалась достаточно стойко.

Из динамиков, встроенных прямо в стены, играли на Высоком Готике церковные песнопения, напоминающие в первую очередь об долге самоотверженности каждого жителя Империума. В них не упоминались псайкеры, ибо во владениях Человека не существовало песен, хотя бы намёками возвеличивающих равную с простыми людьми самоотверженность псайкеров. Во всех выдержках, во всех псалмах, в пропаганде — везде колдуны олицетворяли собой чистое воплощение первородного Зла, и исключений не делали даже для школ Астра Телепатика.

Прекрасно зная это, Руксус с мрачным, задумчивым взглядом наблюдал за тем, как идут его брат и сёстры по несчастью на чужую для них войну. Что для них значила бесконечная борьба Империума за выживание? Что он им дал? Рабство, вечные унижения и презрение. Бесконечные смерти от рук религиозных фанатиков на ритуальных кострах. Почему они должны сражаться и умирать за тех, кто их ненавидит и даже будет рад убить, если доведется случай? Руксус видел лишь несправедливость их жертвы. Они не должны, они не обязаны. Империум их родина, это факт, но он никогда не станет для них родным домом. Здесь они нужны лишь как живые инструменты в чужих для них войнах и конфликтах…

Взгляд Руксуса пересёкся с помутневшими глазами Илиота. Они не рискнули создать ментальную связь хотя бы на мгновение, ибо вокруг было слишком много других псайкеров, однако и без всяких пси-сил взгляд юноши как бы говорил: «видишь, я оказался прав. Меня призвали на войну, где я и погибну. Вы следующие».

Руксус проводил удаляющуюся фигуру Илиота взглядом, разумом признавая правоту его слов, но несгибаемая душа мальчика отказывалась это делать. Он всеми силами старался отречься от той судьбы, что довлела над ним, словно клинок палача. Мальчик не желал для себя такого исхода, — и даже живой пример, представший у него перед глазами, не смог убедить Руксуса в том, что это просто неизбежно. Он намеревался бороться до самого конца.

Троицу псайкеров проводили до ворот школы, где их ждала Валерика вместе со своими ближайшими подчинёнными. Верховная настоятельница выглядела предельно несчастной, в то время как Аллистер и Наафалилар наблюдали за происходящим с предельным равнодушием. Молодой заместитель пытался придать своему виду хоть какую-то причастность, но безуспешно. Для Наафалилара эта завершающаяся церемония была не более чем формальностью.

У въезда на вновь отстроенную дорогу к городу стоял вооруженный конвой, состоящий из трёх бронетранспортёров и где-то пятнадцати вооруженных людей. За процессией они наблюдали настороженно, но лазганы держали опущенными.

Валерика сохраняла торжественно-мрачный вид, даже когда обнимала своих уже бывших учеников. Все прекрасно знали, что на Сиону они едва ли вернуться, так что происходило скорее не провожание на войну, а прощание.

— Надеюсь, вы будете верно служить человечеству и Империуму, — чуть дрогнувшим, но по-прежнему торжественным голосом напутствовала верховная настоятельница, — сохраняйте стойкость духа, помните заповеди — и Вечный Владыка не оставит вас.

Девушка рядом с Илиотом плакала уже абсолютно беззвучно, даже не пытаясь убирать слёзы, женщина по-прежнему не поднимала глаз.

— Не стоит этих красивых слов, верховная настоятельница, — не выдержал юноша. — Всем нам известно, что нас ведут на убой.

— Илиот! — сердито прикрикнул Аллистер.

— Закрой рот, колдовское отребье, — более спокойным тоном ответил Наафалилар. — Тебе оказана величайшая честь смыть с себя свой грех. Цени эту возможность, данную тебе от благословенной части человечества.

Илиот жутковато улыбнулся.

— Лучше молитесь своему Императору, господин церковник, чтобы я погиб на поле боя. Иначе я вернусь — и тогда заполыхают ваши храмы.

Конвоиры вскинули лазганы, взяв юношу на прицел.

— Ну давайте же, стреляйте, — с едва скрываемой злостью произнёс Илиот. — Мне без разницы, где умереть. Вы ведь хотите моей смерти, не правда ли? Так чего же ждать?

Тут юноша рухнул на колени, словно подкошенный. Каждый из собравшихся, кто владел пси-силами, почувствовал волны энергии, исходящие от верховной настоятельницы.

— Мне пришлось немного усмирить его. Не переживайте, он жив, и придёт в себя уже скорее всего на корабле. Прошу прощения, господин Наафалилар, за это досадное недоразумение. В конце концов Илиот ещё так молод…

— Ничего страшного. Война сбросит с псайкерской грязи спесь. Забирайте их!

Едва волочащего ногами Илиота подхватили за руки и потащили к машинам. Когда их двери захлопнулись, церемония считалась законченной, но многие, особенное новенькие, стояли, будто завороженные, взглядом прощаясь с ехавшим вниз конвоем.

— Сообщение от Департаменто Муниторум, госпожа верховная настоятельница.

Валерика приподняла голову.

Вот уже более двух часов она корпела над бумагами, занимаясь свойственной Империума адской бюрократией. В глубине души трижды проклиная Муниторум, настоятельница никак не отреагировала на весть об сообщении от него.

За окнами уже сгущался вечер, и солнце давным-давно спряталось за горизонтом.

— Прочитай, дорогой Аллистер, — попросила Валерика, уже зная, о чем пойдет речь.

Заместитель задумчиво уставился в экран когитатора на несколько минут.

— Они…недовольны, госпожа, — глухо произнёс Аллистер, прекрасно знавший предпочтение настоятельницы сразу переходить к сути дела.

— Этого можно было ожидать, — сказала Валерика максимально естественным тоном.

Аллистер вновь поднял на свою госпожу недоуменный, удивленный взгляд.

— Только не говорите мне, что вы намеренно решили вызвать недовольство Муниторума.

— Вовсе нет, дорогой Аллистер. Просто подумай сам: устроит ли этого вечного голодного монстра жертва в лице всего лишь трёх моих детей? Конечно, им не понять, что я так решила не прихоти ради, но они не желают меня слушать. Остальные дети просто не готовы нести своё бремя. Не хочет же местный Муниторум опозорить имя Сионы, выставив на поле боя неподготовленных псайкеров? А вообще…пусть катятся они все в Варп. Они могут обратиться в другие школы Астра Телепатика, моя не единственная на Сионе.

Аллистер молча слушал свою госпожу, угрюмый и мрачный. Настоятельница мысленно покачала головой.

Пусть она называет его «дорогой Аллистер», но на самом деле между ними достаточно натянутые отношения. Там, где Валерика всеми силами старается уберечь своих детей, Аллистер видит лишь жертву; тогда, когда она хочет хотя бы попытаться дать бой Империуму, её заместитель послушно склоняет голову. Прекрасно ощущая волны мыслей и эмоций, от него исходящих, Валерика хорошо отдавала себе отчёт в том, что поставила подле себя самого настоящего карьериста. Аллистеру плевать на всех этих детей или даже учителей — он без раздумий пожертвует всеми ими ради своего места или жизни. Даже к тирании недавно назначенного Весконти он отнёсся лишь как к очередному бремени судьбы, не более. Испытывая к нему глухое презрение, Валерика мирилась с его должностью заместителя лишь потому, что никто не сравнялся с этой работой лучше Аллистера.

— А вы не думаете, что они могут отправить повторный запрос?

Вопрос заместителя вывел верховную настоятельницу из размышлений.

— Едва ли. Я точно знаю, что планетарный губернатор намерена отправить полки в кратчайший срок, а повторный запрос — это дополнительная бюрократическая волокита. Муниторум не пойдет на это.

Аллистер пожал плечами. Он не боялся показывать своё полнейшее равнодушие даже лицом к лицу с настоятельницей, что так же порой невыразимо раздражало её.

С вызывающих злость мыслей об мягкотелом и беспринципном личном заместителе Валерика вернулась к прежнему вектору своих размышлений. Верховную настоятельницу тревожила ситуация в Кардене. Нет, сам город постепенно восстанавливался, с каждым днём будто забывая кошмар недавнего бессмысленного и беспощадного бунта, но Тоббе покинул планету, а Наафалилар крайне подозрительно молчит с момента своего назначения епархом…Что он замышляет?

Валерика хорошо знала их обоих, понимала, что пусть они более чем способны на компромисс, и предпочтут найти общее решение, нежели нанести вред Империуму, — но также им хватит амбиций для открытой конфронтации. Тоббе, достаточно прагматичный, ни за что не потерпит попирания власти и авторитета Священной Инквизиции, а Наафалилар склонен терпеть конкуренцию лишь внутри Церкви. Эти двое стоят друг друга, и Валерика, чувствуя полную беспомощность, боялась не столько за Кардену или даже Сиону, но за свою школу и своих детей.

«Наафалилар затих явно непросто так. Может, он выполняет какое-то тайное повеление преподобного Михаила»?

Валерика, имевшая честь знать лично одного из самых влиятельных людей во всем субсекторе, сначала успокоилась. Преподобный известен как человек безукоризненной репутации, для него баланс между разношёрстными структурами Империума, его процветание стоят на первом месте. Любые внутренние склоки преподобный старался свести к минимуму, если то было в его власти.

Но может ли Наафалилар попытаться выйти из-под его контроля так же, как Клавдиан?

Валерика посмотрела на время.

— Аллистер, займись вот этими бумагами, пожалуйста. Ещё вот этими. Я просто не успела. Извини, что нагружаю, но у нас осталось всего два дня.

Заместитель тщетно постарался скрыть своё недовольство.

— Позвольте сказать, что вы опять тратите своё время совсем не на те вещи, госпожа.

Тут терпение Валерики лопнуло.

— Ещё одно подобное слово, Стоун, и я найду себе нового заместителя. Следи за языком.

Аллистер ошарашенно уставился на неё.

— Я помогаю несчастной девочке освоить свою опасную силу, даю ей шанс, которого её лиши остальные. Спасаю чужую судьбу. По-твоему, это «не те вещи», а, Стоун? Нет, не отвечай. Слушай, я тут подумала и решила, что тебе нужно закончить за меня ещё вот это, — она вывалила перед обомлевшим мужчиной ещё стопку бумаг. — К завтрашнему вечеру всё должно быть закончено, ты меня понял? Умница. Жду от тебя результатов.

И не дав сказать Аллистеру ни слова, Валерика направилась на дополнительные занятия с Сарой.

Опасения верховной настоятельницы оправдалисб через четыре с половиной месяца, когда на Сионе начался Сезон Дождей.

— Извините, Марианна, Руксус. Но учить как великий Методор я никак не смогу, даже если попытаюсь.

— Уж лучше вы, наставник Кайлус, чем Рольх, — пожал плечами мальчик.

— Руксус! Как ты говоришь об одном из учителей! — без серьёзного упрёка в голосе возмутился Кайлус.

— Вы ведь тоже недолюбливаете этого вредного фанатика, — бесстрашно гнул свою линию Руксус. — И вы меня извините, наставник, но я за честность. Потому я честно скажу вам спасибо за то, что вы взялись учить нас с Марианной.

— Так решил учительский совет. Но довольно разговоров. Я хочу увидеть, чему вы научились у многоуважаемого Методора. Марианна, ты первая.

Они сидели в небольшом, чисто убранном кабинете. Сквозь широко раскрытые шторы проникал слабый, едва видимый свет; весь горизонт занимали непроглядные свинцовые тучи. На какое-то короткое время ливень стих, но никого это не обманывало, все знали, что ненастная погода скоро вернётся вновь.

Руксус сел на жёсткий, но теплый пол, наблюдая за тем, как наставник занимает позицию напротив Марианны. За стенами слева и справа мальчик слышал, как идут другие занятия.

Кайлус создал простенький ментальный щит, дабы усложнить Марианне задачу. Девочка в уверенной, твёрдой позе встала в шагах пятнадцати от наставника, сделала несколько глубоких вдохов, напряглась, концентрируя силы. Руксус знал, что его подруга способная ученица, особенно результативная тогда, когда ей дают возможность нормально сконцентрироваться, — и потому не сомневался в Марианне.

Мальчик ощутил мощный, но узкий импульс, направленный наставнику прямо в голову. Кайлус чуть дёрнулся, но остался таким же невозмутимым. Совершенно не обладавший способностями к телепатии Руксус застыл, наблюдая за этой короткой, но напряженной борьбой, чувствуя, как сгустился, отяжелел воздух между ними. Едва ощутимо запахло озоном.

— Отличная попытка, Марианна, — произнёс Кайлус с небольшой отдышкой через минуту. — Ты действительно очень способный телепат. Руксус, теперь ты. Подойди чуть ближе.

Чуть смущенная похвалой учителя, Марианна заняла место друга.

— Ты смогла? — шепотом спросил он, когда они менялись.

— Да, прочла некоторые его мысли, несмотря на защиту. Он гадал о том, что нам подадут сегодня на ужин.

Руксус улыбнулся, подошёл к учителю.

— Я слышал от многоуважаемого Методора, что ты немного преуспел в контроле, однако мы всё равно будем соблюдать осторожность. Если почувствуешь, что что-то идёт не так — сразу говори, Руксус, хорошо? Мы же не хотим спалить школу дотла.

— Если пострадает парочка из Стражей, то я не против.

И в этот раз Кайлус не смог всерьёз разозлится на ученика.

— Начнем с простого. Покажи мне огонь, только небольшой, разумеется.

Руксус пожал плечами, сложил руки и мимолётным усилием воли между ними огненно-рыжее пламя. Кайлус, как показалось мальчику, был немного впечатлён.

— Отлично. Не проверяли ли вы на занятиях, как долго ты можешь его поддерживать?

— Нет, учитель. Методор по большей части учил меня самоконтролю, каждый раз напоминая, что огонь — самая непостоянная и жадная из стихий. Так что последние занятия я пытался обуздать пламя…как вот это, так и внутри себя.

Кайлус кивнул, и Руксусу показалось, что он заметил иску понимания в его глазах.

— Тренировали ли вы какие-либо формы управления огня?

— Извините за дерзкий вопрос, наставник, но разве старик не предоставил вам каких-либо отчётов после занятий? Он же должен был сказать, что мы прошли, а что нет.

Кайлус покачал головой.

— Порой ты чересчур нахален, Руксус, что с твоей сообразительностью и неопытностью может сыграть с тобой плохую шутку. Да, многоуважаемый Методор дал нам все отчёты, но видишь ли, я предпочту узнать всё у ученика. Нередко бывает так, что наставник лишь только думает, что чему-то обучил, в то время как на деле ученик ничего не освоил. Либо освоил, но лишь в какой-то мере. Понимаешь, к чему я веду? Мне интересно, что узнал ты, Руксус.

Мальчик послушно кивнул. Доводы учителя полностью убедили его.

— Ну, я самостоятельно научился выпускать небольшой поток огня, наставник. Старик учил меня сдержанности и контролю, и очевидно, я прислушивался к его советам, что ограничивало меня. Впрочем, и дураку понятно, что с нашим даром осторожность лишней не бывает. Разрешите, я покажу?

Кайлус задумался на несколько секунд.

— Только очень осторожно. Надеюсь, я успею тебя остановить, и мы ничего тут не сожжем. В очередной раз радуюсь, что почти вся наша школа сложена из камня.

Руксус отошел от учителя на несколько шагов, встал в стойку с поднятой правой рукой и прицелился в дальнюю стену. Сконцентрировавшись настолько, насколько это было в его силах, он аккуратно выпустил из ладони небольшую, даже узкую струю огня. Не долетев до стены, никого и ничего не задев, пламя ревело несколько секунд, после чего развеялось так внезапно и резко, словно его никогда и не было. Лишь едва уловимый жар служил немым, незримым свидетелем его тепла, уже начинающего остывать.

Руксус непроизвольным движением стёр пот со лба и щёк. Воссоздать пламя для него дело чрезвычайно легкое, но пытаясь сдержать его мальчик со смутным страхом чувствовал, как из него вновь пыталась вырваться настоящая буря, неистово желающая сжечь всё, что находится вокруг. Руксус едва удержал в себе этот непреодолимый зов, и судя по лицу Кайлуса, он прекрасно это заметил.

— Ты большой молодец, Руксус, — он мягко приобнял мальчика за плечо. — Методору и вам действительно есть чем гордится.

Тем утром первой мыслью Ламерта было то, что он проспал больше обычного. Судорожно дёрнувшись в кровати, он рывком поднялся, стал щупать в полутьме свою одежду. Почти одевшись, Ламерт услышал в коридоре тихие, размеренные шаги, мгновенно поняв, кто к нему идёт.

— Брат, ты что-то залежался немного, — в дверном проёме появилась стройная фигура девочки-подростка лет тринадцати.

— Вчера с отцом у нас много работы вышло, — Ламерт чувствовал, что не оправдывается, а говорит правду.

— Да, я заметила. Однако уже утро, и…

— Да, я и сам уже понял, Герда. Обычно просыпаюсь словно по будильнику, но тут… — ему не хотелось признаваться в том, что он действительно устал за вчерашний день, но судя по заботливому взгляду сестры, она сама всё понимала.

— Ладно, вставай. Завтрак уже на столе.

— Вот как, — Ламерт накрыл свой мускулистый голый торс просторной бежевой рубахой, — а что отец, кстати? Не ругается?

— Он ещё на рассвете уехал в Порт-Роммон, сказав, что вернется ближе к вечеру. Вроде как там происходит какое-то собрание.

Лемерт кивнул, вышел в коридор, на свет.

— А где Адель? — уже менее сонным голосом спросил юноша, направляясь в ванную.

— Играет у себя в комнате. Рвалась на работу, но я её не пустила. Сказала, что без старшего брата, в отсутствие отца, никто никуда не пойдет.

Ламерт улыбнулся, приобнял младшую сестру за плечо.

— Ты у нас такой умницей растёшь, Герда. Настоящая хозяйка.

— Хватит уж тебе ерунду молоть, засоня, — несмотря на грубость слов, девочка явно смутилась, даже демонстративно отвернулась, пряча взгляд. Ламерт улыбнулся ещё шире.

На столе действительно стоял скромный, но аппетитно пахнущий завтрак. Юноша с удовлетворением понял, что это выпечка.

Герда сделала брату тоон — то, что древние терране, попробовав, скорее всего назвали бы чаем, — и села напротив, хмурая и задумчивая. Ламерт, прочитав благодарственную молитву Богу-Императору за еду, что лежит на столе, принялся есть, внимательно наблюдая за сестрой.

— Похоже, тебя что-то волнует. Ты далеко не первый день ходишь с таким сосредоточенным выражением лица, сестрёнка.

Герда едва заметно смутилась.

— Так значит, ты заметил.

— Мы одна семья, близкие родственники, да и к тому же много времени проводим вместе. Разумеется, я заметил. Отец, кстати, думаю, тоже.

Девочка помолчала немного, опустив взгляд, но Лемерт слишком хорошо знал сестру.

— Просто неспокойно как-то в последнее время, — неуверенно начала она.

— Где именно? — Ламерт отправил в рот последний пирожок.

— В Кардене. Да и на Сионе в целом, наверное. Этот последний бунт, призыв в Имперскую Гвардию… — Герда стиснула подол своей юбки. — Эти беспорядки до нас конечно не добрались, но когда сказали, что набирают солдат, я так перепугалась за вас с отцом. Испугалась, что вас заберут, оставив нас с Аделью совсем одних.

Обычно спокойная, сдержанная и стойкая, Герда едва не плакала, отчего Ламерта ещё больше впечатлила её откровенность. Юноша встал, приблизился, крепко обнял младшую сестру.

— Не бойся. Я всегда буду рядом с вами.

— Врёшь ты всё, — всхлипнула девочка, отвечая на его объятья. — Если бы тебя призвали, ты бы ничего не смог сделать.

Ламерт изобразил на лице улыбку.

— Ты слишком умна для своих лет, сестра. Однако я всё равно хочу быть с вами, и сделаю всё ради этого. Подумай сама — будь это не так, то я бы уже давно был в Кардене.

— Да, знаю. Спасибо, Ламерт. Ну что, поел?

— Ага, спасибо огромное, родная. Пирожки вышли что надо. Теперь пойду работать; тоон возьму с собой.

— А Адель?

— Она, кажется, со мной рвалась, так пусть собирается. Сегодня со мной, завтра снова с тобой.

Герда равнодушно кивнула.

Несмотря на любовь к работе вместе с отцом и братом, Адель всё равно старательно училась вести домашнее хозяйство под суровым руководством старшей сестры. Видя её старательность и самоотверженность, желание трудиться наравне с остальными на благо семьи, старшие охотно шли девочке на встречу, несмотря на то, что иногда, ввиду возраста, Адель всё-таки капризничала.

Лемерт подошел к комнате сестёр. Младшая играла куколками прямо на полу. Юноша на какие-то мгновения застыл, рассматривая любимую сестру, его не услышавшую.

Соответствуя ростом и весом для своего возраста, Адель отличали темные, курчавые волосы до плеч, загорелая кожа и крепкое, жилистое телосложение — черты, свойственные всем членам семьи Рольде.

— Сестрёнка, пошли. Сегодня тоже работы немало.

Адель дернулась от неожиданности, радостно пискнула и бросилась к брату.

— Ты проснулся! А я тебя не услышала!

Ламерт поцеловал сестру в лоб.

— Пошли. Пусть мы с папой вчера задержались, но заказ так и не выполнили.

— Конечно, пошли!

Взявшись за руки, они покинули дом.

Стоял Сезон Дождей, поэтому окружающие виды, обычно радовавшие Ламерта, ныне омрачали настоящие стены, состоящие из непроглядных чёрных туч. Юноша полной грудью сделал глубокий вдох, всецело ощутив всю прохладную влагу этого ненастного утра.

Везде, куда ни кинь взгляд, простирались зеленые холмы, обычно ярко-зеленые и приветливые, но в Сезон Дождей всегда превращающиеся в настоящие грязевые болота, трудно преодолимые. Ламерт с детства привык видеть на этих крутых склонах людей и животных, но сейчас там мелькали лишь одиночные, редкие силуэты. В столь неприятную, и даже в какой-то смысле опасную погоду люди старались сидеть дома, в тепле и безопасности. Вся деревня неравномерно располагалась на этих холмах, однако из дома Ламерта можно было увидеть лишь парочку одиноких домишек на самой вершине самого ближнего из них. Остальная деревня располагалась дальше на северо-восток, за высоким пологим склоном, к которому вела неровная, местами извилистая дорога.

Ламерт искренне любил свой родной край, который никогда не покидал, но втайне об этом мечтал. Конечно, юношу в некоторой степени пугала перспектива попасть после деревни в большой шумный город, полный людей, но желание построить собственную карьеру и начать зарабатывать достаточно, чтобы его родные ни в чём не нуждались, было в нём куда сильнее, и со временем он с уверенностью поборол в себе этот страх. До сих пор дома Ламерта держало только нежелание оставлять отца одного, с двумя несовершеннолетними сёстрами. После внезапной смерти матери юноша свято поклялся себе, что прежде всего поможет Герде и Адели встать на ноги, — и только потом займется собственным будущим.

— Плохо, что я так долго провалялся, — с искренней досадой поругал себя Ламерт, — зверушки наши точно проголодались.

— Сестра сказала, что ты всего на двадцать минут задержался. Гроксы ведь не умрут от голода так быстро?

— Думаю, что нет, — улыбнулся Ламерт, — но всё равно как-то неловко. А теперь давай осторожнее, не отпускай моей руки.

— Но мы же по дорожке идём!

— Всё равно. Ты видела, во что земля вокруг превратилась?

За их спинами стоял небольшой, но уютный домишко, покрашенный в белое, с красной черепицей — родное гнездо оставшихся в живых членов семьи Рольде. Рядом расположился скромный амбар, по левую сторону от него — крохотная кладовая. Две самые главные и потому самые большие постройки стояли впереди, чуть поодаль.

В тот момент, когда Ламерт приблизился к двери в инкубатор, подул особенно сильный, промозглый ветер. Где-то далеко загрохотало — верный признак дождя, грядущего к вечеру.

Внутри юношу встретил уже ставший привычным запах домашнего скота, смешанный с оным от нечистот; однако из-за того, что стадо у Рольде было совсем небольшим, а сам инкубатор постоянно поддерживался в чистоте, не присутствовало и намёка на какой-либо смрад. Ламерт с семьей настолько привыкли этому запаху, что уже через несколько минут пребывания в инкубаторе абсолютно ничего не чувствовали, и только выход на улицу, под освежающий холодный воздух служил им напоминанием.

Гроксы, расположенные небольшими группами в маленьких загонах, встретили Адель и Ламерта радостным повизгиванием. Юноша усмехнулся, приветственно поднял руку.

— Ой, а их, наверное, Кристиан покормил, — взволнованно произнесла девочка.

— Сейчас посмотрим.

Ламерт приблизился к пульту управления, посмотрел на показатели. Действительно, стандартная порция корма была выдана животным почти полчаса назад. Ламерт мысленно выразил глубокую благодарность старику.

— Интересно, а где он сам? — Адель даже встав на цыпочки едва могла поравняться с огромной металлической коробкой, что звалась Ламертом просто «пультом управления».

— Утром гроксов надо было всего лишь покормить. Думаю, он в теплице. Пойдем, быстренько проверим.

Теплица, в которой семья Рольде выращивали сразу несколько разных сортов сельскохозяйственных культур, стояла поблизости. Несколько уступая инкубатору в размерах, она тем не менее поглощала почти столько же электроэнергии, ибо местный климат и почва не очень хорошо подходили под некоторые необходимые для выращивания культуры.

Кристиан действительно оказался в теплице. Среднего роста и крепкого телосложения, загорелый, с короткими седыми волосами и густой, но аккуратной бородкой, этот мужчина работал у Рольде уже около десяти лет. Ламерт мало что о нём знал: в их деревне какое-то время бродил слух, что в молодости Кристиан вообще работал в Администратуме. Совсем непохожий на бывшего чиновника, старик тем не менее время от времени умудрялся поражать нетипичной для деревенского жителя эрудированностью, проницательностью и начитанностью.

Кристиан полол одну из грядок, когда рядом оказались Ламерт с сестрой.

— А, это ты, парень. — Старик протянул крепкую, словно чугун, жилистую руку. Ламерту до сих пор было немного страшновато её пожимать. — Похоже, ты сегодня немного завалялся в кроватке.

Юноша ничуть не обиделся на эти слова, признавая их правоту. Кристиан глухо усмехнулся в густую бороду.

— Ничего страшного, парень, не переживай. Не мне тебя укорять, я на вас работаю, в конце концов. Вы вчера сами выдали выходной, но до меня уже дошел слух о том, что вы мистером Рольде работали допоздна. — Кристиан искренне уважал отца Ламерта, ничуть этого не скрывая.

— Да. Вчера пришел государственный заказ, причем достаточно крупный. Сроку нам дали всего месяц, и не буду скрывать от вас, господин Кристиан, что нашей ферме придется работать на износ, чтобы успеть. У нашей семьи не такое уж большое хозяйство, я бы даже сказал, совсем крохотное по сравнению со многими другими, так что не знаю, на что надеется Администратум, давая нам такие заказы, — в голосе Ламерта сквозила тревога.

Старик чуть нахмурился, выслушав Ламерта, после чего хлопнул того по плечу.

— Не переживай, парень, в Администратуме на Сионе явно не дураки сидят, я уверен. Раз поручили — значит думают, что вы осилите. Тем более вы вон как, за троих работаете, каждый. Вам же уже заплатили, верно? — хитроватым тоном осведомился Кристиан. В такие моменты Ламерт был склонен поверить в то, что он действительно бывший чиновник.

— Да, некоторую часть. Солидные деньги, на полную сумму даже расширить теплицу сможем. Надо только теперь как-то успеть…

— Так давай начинать. Чего время-то тянуть?

Адель не слушала разговор брата, а побежала искать Рамула — родного внука Кристиана. Мальчик везде следовал за своим дедушкой, был всего лишь на год старше Адели и хорошо с ней ладил.

Девочка нашла его на чердаке, где Рамул старательно заделывал небольшую дырку в полу.

— Привет! — во весь рот улыбнулся смуглый, темноволосый мальчик, — а дедушка говорил, что вы скоро придете!

— Ты меня ждал?

Рамул на мгновение смутился, крепкая рука, державшая молоток, зависла в воздухе.

— Ну…да.

Адель улыбнулась и без тени смущения села рядом.

— Давай помогу! Тебе гвозди подавать, да?

— Было бы неплохо.

Ламерт вновь проработал до поздней ночи, даже не заметив возвращения с отца. Отвлёкшись лишь раз, на скромный и скорый обед, юноша трудился в инкубаторе и теплице, не покладая рук. В какой-то момент руки и ноги его словно налились свинцом, стали непослушными от усталости, но он не прекращал работу. Заказ пришел огромный, и его было необходимо отправить в срок. О том, что может произойти в случае неудачи выполнения государственного поручения молодой парень старался даже не думать.

Они с Кристианом упаковывали последний контейнер с овощами, когда старик внезапно серьёзным тоном произнёс:

— Тебе следует быть чуть более осторожным, парень.

Ламерт вздрогнул от его неожиданного и резкого голоса.

— Что вы имеете ввиду?

— Я был тут, когда в деревню пришла новость о наборе в Имперскую Гвардию, и видел реакцию твоей старшей сестры. Несчастнее ребенка было даже сложно представить.

Ламерт удивился ещё сильнее. За повседневной тяжелой работой и заботой о родных он даже не допускал мысли о том, что старик мог так привязаться к его семье.

— Да…Мы с Гердой этим утром уже поговорили об этом, — поникшим тоном ответил юноша.

— И что же? Тебе её было совсем не жаль, парень, а? — Кристиан сурово смотрел ему прямо в лицо. — Она девочка смелая и стойкая, так что раз сказала — значит, не выдержала. Ты же понимаешь это, Ламерт?

Юноша вновь вздрогнул. Святой Император, да что это с ним?

— Я…был поражен, уважаемый Кристиан. На Герду это действительно не похоже. Но с другой стороны, — он резко взял себя в руки, поднял полный смелости взгляд, — если бы меня призвали, то что я мог бы сделать?

Старик, к удивлению Ламерта, отвернулся, задумчиво шевеля челюстью. Взгляд принял задумчивое выражение.

— Однако тебе же не хочется оставлять господина Рольде одного, с двумя маленькими дочками?

— Я в любом случае хочу быть рядом со своей семьей, оберегать её Я сделаю всё ради отца и сестёр. Но долг есть долг, и…

Кристиан с истинно отцовской нежностью положил крепкую руку ему на плечо.

— Вот за это я тебя и уважаю, Ламерт. Однако хватит соплей. Слушай: если за тобой придут ублюдки из Администратума, то я сделаю всё, чтобы тебя не забрали. Тебя надо будет увезти отсюда, спрятать, на какое-то время. Тебе придётся пропасть на несколько лет, но зато потом вернешься живой и здоровый. А из рядов Имперской Гвардии на своих двоих не возвращаются, парень. Никогда.

Ламерт от удивления едва не потерял дар речи.

— Вы предлагаете…дезертирство?.. Хотите меня спрятать? Да кто же вы такой??

Кристиан грустно улыбнулся.

— Всего лишь человек, повидавший достаточно несчастных семей.

Через полчаса они разошлись, крепко пожав друг другу руки на прощание. Старик взял внука и ушел во тьму ночи, в сторону деревни, а Ламерт с сестрой направился домой. Там его, уставшего, встретил отец, сидевший за столом в окружении небольшой кипы бумаг.

Мало кто верил, когда узнавал, что главе семьи Рольде немногим больше за сорок, ведь выглядел он на все пятьдесят с лишним. Не очень высокий, но крепкий и жилистый, он с первого взгляда создавал впечатление человека, много чего повидавшего на своем веку. Некогда темные волосы его практически все поседели, а голубые глаза пусть выражали прежнюю твёрдость и стойкость духа, всё равно буквально светились бесконечной усталостью. Особенно примечательной была левая рука Рольде-старшего, ибо представляла собой пусть и достаточно дешёвый, но самый настоящий протез. Произошло это, когда Ламерт был совсем маленьким, а Адель ещё даже не появилась на свет. Отец не любил рассказывать об этом, но юноша хорошо знал, что виной тому служил несчастный производственный случай. Потеряв руку почти по плечо, мужчина несколько лет не мог нормально работать, и лишь благодаря поддержке всей семьи удалось собрать денег на самый простой, дешёвый протез. О прежней подвижности не могло идти и речи, но все справедливо решили, что это лучше, чем ничего. Ещё через четыре года не стало его жены…

— Добрый вечер, сын, — вечно уставшим, но твёрдым голосом произнёс Рольде-старший. — Вижу, всё трудишься в поте лице. Похвально.

— Привет, пап, — Ламерт был искренне рад его видеть, но едва держался на ногах от усталости. Без всяких прикрас, сегодня их ферма произвела вдвое больше продукции, чем обычно. А сколько ещё предстояло сделать! Юноша уже произвёл мысленные подсчёты, и понял, что завтра-послезавтра им придется ехать за удобрениями.

— Папочка!

Адель подбежала к Рольде-старшему и крепко прижалась к нему. Мужчина глухо хмыкнул в аккуратно подстриженные, едва заметные седые усы и погладил малышку по голове живой рукой.

— Как там госзаказ?

Ламерт приветственно подмигнул Герде, готовящейся накладывать ужин, прежде чем сесть напротив и ответить. Тело его, в котором буквально ныла каждая мышца, чуть не плюхнулось на стул.

— Работаем, пап. Кристиан, конечно, помогает, Рамул и Адель на подхвате. Сегодня сделали даже больше, чем мы с тобой вчера.

Глава семейства кивнул, поцеловал дочь в лоб и отпустил.

— Ну давай, иди мой руки. Скоро будет ужин, — он поднял утомленный взгляд сначала на сына, потом на бумаги. Кивнул в их сторону. — Чёртова бюрократия. Никак нельзя без неё. Союз фермеров Порт-Роммона хочет запустить очередной небольшой проект, и требуется согласие всех окрестных земледельцев, пусть даже они и не особо в этом замешаны. — Рольде-старший так глубоко и тяжко вздохнул, что у Ламерта невольно сжалось сердце. — Только работы мне добавили. Я хочу вернуться к своей работе и семье — так почему нельзя оставить меня в покое?

Юноша накрыл живую руку отца своей.

— Мы справимся, пап. У тебя есть твои дети, которые только рады нести вместе с тобой все эти трудности.

Герда без всяких слов встала сзади и приобняла отца за плечи. Рольде-старшему пришлось ответить ей, взяв руку в холодный, малоподвижный протез. Металлические безжизненные пальцы неуклюже сомкнулись на огрубевшей ладони девочки.

— Спасибо, родные. Без вас бы я совсем пропал. А теперь давайте ужинать и ложится спать. Завтра утром нас ждёт ещё больше работы.

Следующий день начался совсем не так, как хотелось бы Рольде-старшему. Рано утром, едва взошло солнце, в деревню приехал небольшой конвой из «Носорогов» с символами Адептус Арибтрес на бортах. Из громких динамиков, встроенных в машины, сильный мужественный голос повелительным тоном велел людям покидать дома и выходить на улицы. Дом, в котором жила семья Ламерта стояла почти у самого въезда в деревню, так что вторую половину приказа они не успели услышать.

Заспанные, взволнованные, с тревожными лицами Рольде наспех оделись и вышли. Конвой стоял уже где-то в центре деревни (если это место так можно было назвать), и эхо от динамиков едва улавливалось. Пока Ламерт, придерживая отца за руку и присматривая за сестрами, державшихся за руки, добрались до «Носорогов», голос, от них исходивший, уже смолк. Вокруг черных машин за эти ничтожные двадцать минут, казалось, успела собраться вся деревня.

Юноша заметил в толпе Грегора Вестоса, старого знакомого отца, с которым они всегда неплохо общались.

— Дядя Грегор, а что тут вообще происходит? — Ламерт кое-как протолкнулся к мужчине. Тот обернул к нему смуглое, жёсткое лицо, обычно суровое, но сейчас такое же встревоженное, как у юноши.

— Велят собираться и садиться в «Носороги». В городе, Кардене то бишь, псайкеров будут публично жечь.

Руксус не верил собственным ушам. Даже отрицательно покачал головой, как бы пытаясь отряхнуть безумную новость, обрушившуюся на него.

— Это правда, друг, — настаивал Леор. — Давай, иди в комнату и переоденься во что-нибудь почище. Приказ верховной настоятельницы. А я найду остальных наших и передам им тоже.

Сидевшая рядом Марианна выглядела, как громом пораженная.

Происходило это в воскресенье, единственный день в неделе, когда у учеников отсутствовали какие-либо занятия, и они могли более плотно заняться уроками, или, в редком случае, даже отдохнуть. Марианне и Руксусу отдых только снился, так что после завтрака они спешно взяли тетради и учебники, перебрались в столовую, и найдя свободное место, сели заниматься. Не прошло и получаса, как явился хмурый, но в то же время взбудораженный Леор, сказавший им, что в городе ближе к вечеру намереваются устроить публичное сожжение пойманных несанкционированных псайкеров.

Дальнейших своих действий мальчик не помнил. Вроде как он встал, взял Марианну за руку, и даже собрав учебные принадлежности, направился в комнату…Затем — снова ненавистные арбитры на чёрно-серых «Носорогах», темное нутро этих адских машин. Возможно, рядом с ним сидели, держа за руку, Сара и Каме, но он не был уверен. Первое, что он отчётливо вспомнил после слов Леора — это яркий свет уже уходящего за горизонт Солнца, ударившего ему прямо в лицо.

— Где…где это мы?

— Держись. Руксус, да что это с тобой?! Давай, шевели ногами, не падай!

Рядом почему-то оказался Леор, высокий и почему-то бледный. Только тогда Руксус почувствовал чью-то крепкую хватку на своем локте. Леор заботливо придерживал его, в то время как Руксус едва волочил непослушными ногами.

— Я…Леор, извини. Кажется, я задумался, или ещё ч…

— Не стоит, дружище. Только не вздумай падать, понял? — Леор с непривычной для него строгостью посмотрел в белое от ужаса лицо Руксуса. Не увидев в них ни намёка на понимание, подросток почти прошипел: — Оглянись. Посмотри внимательнее.

В голове Руксуса что-то будто щёлкнуло, и он поднял голову.

Арбитры высадили их на площади Чистоты.

Она представляла собой огромный, абсолютно плоский прямоугольник, достаточно огромный, чтобы на нём поместился один средний титан Империума, или парочка моделей поменьше. Главной достопримечательностью площади по праву считалась пятнадцатиметровая статуя примарха Сангвиния, широко раскинувшего свои величественные белые крылья. Великий Ангел стоял с расставленными в разные стороны руками, словно кого-то обнимая, однако в правой его ладони покоился грозный клинок. Раньше Руксусу казалось, что лицо примарха, глубоко почитаемого на Сионе так же, как и во многих других мирах Империума, выражает безмятежное спокойствие, но сейчас, с трудом взглянув на него, высоко задрав голову, мальчику почудилось, что один из величайших героев человечества безмолвно и тихо скорбит о чём-то.

Внизу, у самого подножия постамента, располагался большой фонтан, в котором в дни особенно беспощадной жары особенно смелые граждане Кардены мыли ноги или даже купали детей.

Однако сейчас от былой радости и безмятежности мирной жизни не осталось и следа, ибо перед самым фонтаном в длинный ряд стояли высокие жуткие чёрные шесты, похожие на шипы, которые обычно украшают истерзанными телами.

Всю площадь оцепили арбитры; их «Носороги» походили на голодное вороньё, слетевшееся на долгожданный пир.

Руксус вновь посмотрел сначала на фонтан, затем статую примарха, и после остановил свой взгляд на внушающих ужас чёрных шестах. Истинный смысл их предназначения скользкой холодной змеей проскользнул в его разум.

Отдаленно, будто сквозь толстую стенку, он услышал голос Сары неподалёку:

— Сестрёнка…это что же будет, а?

Руксус повернул голову и увидел, как девочка двумя пальцами, робко, будто боясь схватить сильнее, держала Марианну за рукав. Мальчик мимолётно подумал о том, что несмотря на явные отличия во внешности, сейчас они действительно выглядели как сёстры. Старшая старалась стоять твёрдо, выглядеть непоколебимой, но Руксус видел, как дрожат её колени, как вспотел лоб и едва слышно стучат зубы. Младшая смотрела едва не плакала, смотрела в лицо сестры, как на единственную надежду, как ту, кто обязательно её спасет, чтобы не произошло.

— Не переживай, родная. Всё будет хорошо. — Марианна твёрдо взяла Сару за руку, как ангел взял бы спасаемую им маленькую, но такую важную жизнь. — Только смотри на меня, ладно? Не надо тебе это видеть, совсем не надо…

Каме в своей коляске не мог сквозь толпу наблюдать за происходящим, но Руксус, взглянув в его сосредоточенное, побледневшее лицо знал, что его друг достаточно силен, чтобы видеть всё на совсем другом уровне. Человеческие ненависть, злоба, страх и предвкушение сплошной густой, непроницаемой пеленой набросились и на Руксуса тоже, но мальчик старался держаться. Сплошная скала, словно сшитая из красных, кровавых нитей, похожих на скользких червей, висела над всей площадью Чистоты, словно незримый, но огромный страшный метеорит, и почувствовать его могли только наиболее одарённые псайкеры.

— Каме, ты как? — не выдержав давления, дрогнувшим тоном спросил Руксус.

Каме, вцепившись пальцами в подлокотники коляски так, что вздулись вены, вопроса не услышал, так что Руксусу пришлось его повторить.

— А, я? — вздрогнул калека, — за меня не переживай, Руксус…Я в норме. Поглядывай лучше за остальными, Сара…

Каме вздрогнул ещё сильнее, ощутив на своей руке теплую, вспотевшую ладонь друга.

— Ты не один. Мы выдержим это. Вместе. — Руксус смотрел прямо ему в лицо, а голос постарался сделать максимально уверенным. Каме, весь дрожа, кивнул.

— С-спасибо, Руксус. Ты…ты ведь тоже это чувствуешь, да?

Толпа взревела, словно море в страшную бурю. Что-то с глухим рокотом приближалось со стороны центра города.

— Ты про то, что все эти десятки тысяч людей искренне ненавидят нас и хотят нашей мучительной смерти? Конечно. Однако нас не тронут, я уверен.

Весь вид Каме говорил о том, что он в это не верит. Руксус снова твёрдо посмотрел ему в глаза.

— Вы моя семья, и я буду защищать вас до последнего своего вздоха.

— Руксус, мой дорогой друг, безумец…что ты в силах сделать против гнева толпы? Что мы можем сделать против такой глубокой ненависти?

— Никто из нас не умрёт в одиночестве, клянусь.

Мальчик со скрежетом, до боли стиснул зубы.

В центр площади въехал длинный конвой из «Носорогов» Адептус Арбитрес. Через минуту из них вышли сами беспристрастные служители Лекс Империалис. Сначала Руксусу показалось, что там только они одни, но вскоре в их плотных рядах появились согбенные жалкие фигуры в серых балахонах. Едва на них посмотрев, мальчик вздрогнул так, словно сквозь его тело прошёл мощный электрический разряд. Он вспомнил, как давным-давно, в детстве, уже видел подобные тончайшие балахоны цвета безвкусной жижи, что подают в школе Астра Телепатика.

Накидки обреченных на неумолимую смертную казнь.

Многих людей, находящихся рядом с епархом Наафалиларом, тревожило спокойно-сосредоточенное, отрешенное выражение его лица. Глава Церкви в Кардене с самого утра пребывал словно в прострации, порой не впопад отвечая или совсем не слушая то, что ему говорили. Кто-то даже заговорил о помешательстве епарха, однако при виде площади Чистоты Наафалилар на пару минут словно ожил, вернул себе былую суровую величественность. Впрочем, твёрдость быстро покинула его взгляд, и теперь он сидел в своём высоком белокаменном троне на широком балконе, предоставленным им Администратумом.

Некоторые перешёптывались за спиной новоизбранного епарха, но большинство всё-таки с недовольством и опаской косились в сторону Валерики, сидевшей по правую руку от Наафалилара, совсем близко.

— Напомните мне, епарх, почему я должна присутствовать здесь, а не быть там, внизу, со своими детьми. — Слова верховной настоятельницы звучали как требование, а не вопрос.

Местные зажиточные аристократы и члены свиты Наафалилара ещё до слов настоятельницы косились на неё, как на дикого опасного зверя, а теперь и вовсе попятились, словно от прокаженной. Валерика, краем разума понимавшая, что может убить всех этих напыщенных невежд легким усилием воли, никак не реагировала на их презрение.

Епарх ответил не сразу.

— Они вам не дети. Это мерзкие мутанты, одно существование которых оскорбляет благостный взор Бога-Императора. Если подумать, то не будь они хоть сколько-то полезны, то должны были познать милость священного огня наравне с этим отродьем, — он неопределенно махнул рукой в сторону площади. — Бесконечно щедрое в своем милосердии предложение, на мой взгляд, для подобных богохульных существ, как вы. Как думаете, Валерика, вам бы хватило смелости сделать нам всем большое одолжение и сгореть наравне с остальными?

Верховная настоятельница бросила него мимолётный, полный презрения взгляд. Не то чтобы она была сильно удивлена, но этот человек годами был лицом Церкви в стенах её школы!

— Это угроза? — спокойно, сохраняя достоинство спросила Валерика.

— О нет, что вы, — епарх изобразил на лице заботливую улыбку. — Просто хочу, чтобы вы не сомневались насчёт позиции Священной Экклезиархии в Кардене. Клавдиан был алчным дураком, действовавшим ради личных корыстных целей, но не во имя вбитой ему в голову какой-то святой цели. Однако, буду с вами честен, — голос Наафалилара стал чуть ниже, принял угрожающие, даже рычащие нотки, — меня выводит из себя одна только мысль о том, что прикрывая вас, грязных псайкеров, погибло много чистых духом и телом людей. Они были куда больше достойны жизни, у них было право нести в Галактику слово Его, однако по непонятной мне воле Владыки они мертвы, а вы, верные рабы Вечного Врага, живы. Понимаешь, ведьма, сколь дорого дался Сионе бессмысленный бунт Клавдиана? Однако не будь вас, не было бы восстания. Вы всегда всё портите, без исключений. Одно ваше дыхание отравляет наш воздух, а ваше существование словно насмешка над законами Вселенной. Вот почему ваше поголовье стальной рукой необходимо контролировать. Вы обязаны гореть, гореть и умирать, страдая, и ваши крики служат нам вечным напоминанием об одном из заветов Бога-Императора к человечеству: о бесконечной ненависти к псайкерам.

«Вот разошёлся-то» с раздражением подумала верховная настоятельница, вмиг как-то сильно уставшая. В лице епарха она увидела весь бесконечной огромный, до неприличия раздутый Империум, колоссальную и неповоротливую машину, чьи беспощадные механизмы смазаны бесконечными потоками крови. Пытаться спорить Наафалиларом — значит пытаться противостоять этому монстру, что звался Империумом. Валерика вздохнула, отвернувшись, и решила не напоминать епарху о том, что люди защищали не псайкеров, а правительство, свою власть. О колдунах на тот момент едва ли кто-либо думал; никого их судьба однозначно не волновала.

— Согласна с вами во всём, — послушным тоном ответила верховная настоятельница, стараясь не смотреть на искаженные гневным презрением лица людей поблизости. — Однако позвольте отметить, что вы так и не ответили на мой вопрос. Зачем я здесь? Ведь одно моё присутствие противно вам.

Наафалилар посмотрел на неё, как на умственно недоразвитую.

— Ты так и не поняла? От запретных искусств мозг совсем иссох? Учись смирению, ведьма, учись, клянусь неприкосновенным именем Церкви. Твои же мелкие щенки, которых ты принимаешь за подобие нормальных человеческих детей, меня не волнуют. Они так же должны в полной мере осознать своё место в нашем великом, любимом нами государстве. Если собаке не указывать на будку, она начнет с радостным лаем бегать по всей лужайке. Мы же не хотим, чтобы в их головы появился хотя бы намёк на мысль о том, что они хоть в чём-то похожи нас, чистых кровью людей? Конечно нет. Я предпочту увидеть слезы чистокровного человека, чем услышать смех псайкера. А теперь закрой рот, ведьма, и позволь моим многоуважаемым гостям наслаждаться зрелищем.

Сохраняя на лице уверенное чувство собственного достоинства, Валерика с ужасом опустила взгляд на площадь.

А там тем временем обречённых поволокли прямо к чёрным, смотрящим в небо жутким столбам.

Руксус содрогнулся до глубины души, увидев в толпе людей всех социальных групп: от молодых девушек и парней, до женщин, детей и стариков. Арбитры, впрочем, едва ли видели в них хоть что-то живое. Почти все несанкционированные псайкеры затрепетали в ужасе, увидев место казни, — особенно трепет вызывали инструменты, предназначенные для неё. При виде столбов приговорённые будто оцепенели, враз побледнели. Дети, девушки и женщины почти одновременно заплакали, кто ещё не заливался слезами.

Особенно внимание Руксуса привлекла молодая женщина, почти что девушка, крепко державшая за руку похожего на неё мальчика лет четырёх. Ребенок почти ничего не осознавал, но подсознательно догадывался, и из-за того, что это происходило на уровне чистых эмоций, а не холодного рассудка, ужас его был особенно глубок и страшен. Он плакал так давно и так сильно, что зеленые его глаза и пухленькие щёки покраснели, а солёные, горячие слезы покрыли собой почти всё лицо, некогда ещё по-детски наивное, но теперь обезображенное первобытным страхом.

Молодая мать в отчаянной любви приобняла сына.

— Дамьен, успокойся родной мой, пожалуйста…Нам надо идти, давай. Ну, кто у меня такой смелый, кто такой сильный? Давай, мама тут, мама не даст тебя в обиду…

Рядом стоявший арбитр больно, почти как равного, ткнул её прикладом в бок.

— Успокой своего хнычущего щенка!

— Он же совсем ребенок!! — в отчаянии крикнула женщина. — Вы хоть понимаете, что происходит?!

— Закрой рот, мутант! Шевелись, быстрее, быстрее, иначе не видать вам очищающего огня!

Женщина хотела крикнуть ещё что-то, но арбитр движением руки, в которой держал крупнокалиберный дробовик, ясно дал понять, что не намерен и дальше слушать её возражения. Через мгновение, не выдержав слёз мальчика, он крепко пнул его в спину. Ребенок упал в руки совсем обезумевшей от горя матери. Руксус почувствовал от его хрупкой фигуры мощные, почти неконтролируемые импульсы; он посылал в Варп бессознательные потоки отчаяния, которые, несомненно, будут питательным кормом для Нерождённых.

Слуги закона грубой силой поволокли приговорённых к чёрным столбам. Пинками, тычками, ударами прикладов и угрозой преждевременной расправы арбитрам кое-как удалось привести в движение эту хаотичную, охваченную ужасом толпу. Их было немногим меньше, но зато они были вооружены, и представляли собой власть законов Империума, которую лишь подкрепляли пулемёты «Носорогов», стоявших почти по всему периметру.

У мальчика был внушительный потенциал, слабее, чем у Руксуса, но благодаря бесконтрольно посылаемым им сигналам Руксус теперь будто бы не видел его впервые, а знал всю свою жизнь.

Бедолагу звали Дамьеном, а его молодую маму — Вероника. Неверный его отец покинул жену, едва узнав о её беременности, и она была вынуждена растить его сама. Работавшая в детском саду воспитательницей, Вероника твёрдо решила собственными силами вырастить сына, и при возможности, конечно, найти для него хорошего отчима, что станет куда лучшим отцом, чем его настоящий, но теперь всем этим мечтам не суждено было сбыться. Что Руксуса впечатлило особенно сильно, так это то, что женщина посылала слабые, едва заметные сигналы. Её дар можно считать скорее подсознательным, — но на мгновение взглянув в мысли Дамьена, в самую его душу, Руксус увидел желание матери разделить судьбу любимого сына. Или же она просто попала под горячую руку?

Это по большому счёту уже не имело значения.

Руксусу искренне хотелось хоть как-то помочь несчастному, и он искренне проклинал себя за то, что не имел даже малейшей предрасположенности к телепатии.

Внезапно он почувствовал, как Марианна взяла его за руку. По одному лишь взгляду мальчик понял, что подруга ждёт от него.

— Дамьен, не бойся. Будь сильным и храбрым. Ты же смелый мальчик, правда?

Марианна создала четкую ментальную связь между ними тремя, но из-за неопытности ей было тяжело её поддерживать на таком серьёзном расстоянии. В этом подруге всей своей огромной силой старался помогать Руксус, тоже имевший мало опыта, но уже в объединении пси-сил.

Дамьен едва ли до этого момента знал о существовании такой дисциплины, как телепатия, поэтому сначала испугался даже сильнее прежнего, но ласковый, успокаивающий голос Марианны, усиленный Руксусом, заставил его насторожиться.

— Извини, что напугали тебя. Давай знакомиться, малыш. Меня зовут Марианна, а моего друга — Руксус.

— Привет, Дамьен. — Руксус думал, что бы ему такого утешающего сказать, но не успел.

— А что…что вы это такое сделали? Как вы оказались в моей голове? — с оттенком прежнего страха, но заинтересованно спросил мальчик.

— Мы такие же, как и ты, дорогой. Тоже псайкеры. Ты не одинок, малыш, и такой же…уникальный.

Руксус поднял взгляд на подругу и увидел, что она едва держится.

— Мы твои верные друзья, — взял слово Руксус. — И будем с тобой столько, сколько понадобится.

По ответному импульсу Дамьена стало понятно, что он окончательно запутался, что вопросов у него куда больше, чем ответов. Детским разумом осознав, что спрашивать совершенно бесполезно, мальчик лишь признался:

— Марианна, Руксус…Мне страшно.

— Мы знаем, Дамьен. Мы будем рядом. Посмотри на свою маму. Видишь, какая она сильная? Постарайся быть таким же.

Малыш на мгновение задумался.

— А вы можете помочь ей?

— Мы не в силах помочь никому из вас.

Псайкеров подвели к столбам, с не меньшим трудом стали распределять. Каждому предстояло встретить свою смерть согласно ранее составленному, незримому плану. Дамьену с матерью ответили отдельный столб.

Руксус, немного уставший и ещё больше вспотевший, не сводил с мальчика взгляда. Будто сквозь пелену он внезапно увидел девочку лет четырнадцати, придерживавшую какого-то седого, пожилого мужчину, едва стоявшего на худых, смуглых ногах.

— Что они хотят от нас? Что говорят, Палерма? — слабым голосом спросил старик.

Девочка вновь не нашлась с ответом.

Когда распределение подошло к концу, Наафалилар поднялся в кресле и прочитал недолгую, но величественную речь, вся суть которой сводилась к тому, что только в очищающем пламени презренные мутанты, именуемые псайкерами, могут найти прощение в глазах истинного повелителя Вселенной — Бога-Императора Человечества.

— Это необходимая жертва, верная моя паства, но не ради них, ненавистных, а ради нас. Они должны принять смерть, дабы жили мы. Ведь известно всякому верующему, что нет в этой Галактике более коварного, алчного и богохульного существа, как псайкер. Никогда, ни при каких обстоятельствах не позволяйте обмануть себя, люди! Да, в чём-то, отдаленно, псайкер похож нас, — но лишь на первый взгляд. У колдуна больше общего со зверем: ему следовало бы двигаться на четвереньках, и верно прислуживать нам, правоверным, но коварством Извечного Врага они наделены волей! Человечеству никогда не приручить псайкера, но разве есть в том нужда? Пусть рассудит пламя. — Голос Наафалилара звучал по всей округе, по всем каналам и радиостанциям, лицо его, спокойно-воодушевленное, показывал каждый телеэкран.

— И под вечным осуждающим взором Бога-Императора ступают они, и нигде им не видать покоя, — привел под конец своей речи выдержку из Священного Писания епарх. — Ни под одной крышей не найдут они приюта. Ни одно живое существо не пожелает стать их другом. Любое любящее сердце отвергнет их. Рождённые в грехе, они живут во лжи и умрут во страхе. Таков путь псайкера, рассадника Вечного Зла, и так будет во веки веков. Молитесь, братья и сёстры!!

Из столбов со свистом вырвались металлические щупальца, в мгновение ока плотно окутавшие своих ничего не подозревающих жертв. Затем под крики, полные невыносимого страха, столбы выпустили толстые трубки, грубо впившиеся в тела приговорённых. Внутрь с глухим рокотом будто что-то потекло.

— Марианна, мне больно! Очень больно!! — взорвалось в её голове. Девочка даже пошатнулась, но Руксус придержал её. Из-за прочной ментальной связи они со всей ясностью почувствовали, будто это их самих приковало к столбам и вонзились трубки с неизвестной жидкостью. Каме обеспокоенно посмотрел на них, с трудом подъехал чуть ближе, взял Марианну за руку.

«Я тоже помогу. Держитесь».

— Руксус, мне очень, очень больно! Оно льётся внутрь меня!! — страшно вопил Дамьен. — Помоги мне, пожалуйста! Спаси! Спаси меня и маму!

— Мы не можем, малыш. Прости. — У Руксуса нестерпимый ком стоял в горле. — Скоро всё закончится, потерпи ещё немного. Ты ведь очень сильный, правда?

Вероника со всей пугающей ясностью поняла, что и ей, и её любимому сыну осталось жить считанные минуты. Она посмотрела вниз, туда, где от боли и ужаса корчился Дамьен. Жгучие слёзы с новой силой потекли из её глаз.

— Я люблю тебя, сынок. Всегда любила.

С громким хлопком из основания шестов вышли небольшие круглые трубы, похожие на выхлопные.

— Прости меня, пожалуйста, что не смогла тебя спасти! Прости!

— МАМА!!

Крик сотни с лишним людей заглушил рокот вырвавшегося столба пламени.

Жидкость, пущенная внутрь псайкеров, имела крайне сильные горючие свойства, так что тела их начали плавиться изнутри, словно трубы, переполненные водой. Пузырилась и вздувалась кожа, под которой кипела раскалённая до сверхвысоких температур жидкость. Из-за неё резко усилился и без того нестерпимый запах горящей плоти.

— МАРИАННА, Я ГОРЮ!!

Девочка не выдержала, рухнула на колени. Слёзы безостановочно текли по её горячему лицу.

— Я…я не выдержала. Не смогла. Слишком больно. Нестерпимо. Руксус, мы все же оставили его одного. Кроха встретил смерть в одиночестве.

Руксус склонился над подругой, крепко, со всей силы прижал к себе.

Пустота, ненависть, злость, жгучее одиночество охватили его с головой, ибо в отличие от него, от остальных псайкеров, невольных зрителей жуткой казни, толпа вокруг них искренне ликовала. Слепой религиозный фанатизм, смешанный с суеверным страхом перед неизведанным и опасным, охватил разумы десятков тысяч людей, собравшихся на площади.

— Поделом! За дело дохнут!!

— А побольше их поймать нельзя было?!

— Так им и надо! Пусть горят!

— Мало они мучаются, мало!

Радостным крикам вторил душераздирающий вопль заживо плавящихся изнутри людей.

Толпа желала смерти псайкерам, желала их с Марианной смерти. Этих людей было так много вокруг, в сравнении с кучкой столпившихся учеников школы Астра Телепатика…Слишком много, слишком мало. Стоит толпе захотеть — и они задавят ненавистных ей псайкеров одним лишь числом.

На какое-то мгновение Руксус встретился взглядом с молодым темноволосым парнем, единственным, в котором не чувствовалось общее злорадство. Наоборот, юноша был одним из немногих, кто с неподдельным ужасом наблюдал, как плавятся тела, как истошно, нечеловечески они кричат перед смертью.

Впервые в жизни Руксус пожалел о своей силе, ибо именно благодаря ней он невероятно остро ощутил всю эту жгучую ненависть, направленную не только на него, но и на всех его друзей, на новую его семью. Марианна плакала, не переставая усиленно бормотать про то, что малыш Дамьен умер в одиночестве и они не сдержали своего слова.

— Молитесь, братья и сёстры!! — вновь, но более торжественно повторил Наафалилар. — Вот оно, благостное событие, радостью отзывающееся в наших праведных сердцах! Горят неверные, ликуют правоверные! Возносите вечную хвалу Богу нашему Императору, ведь это очередная победа человечества над мутантской мерзостью!

Чёрно-красный густой дым поднялся высоко к ногам белокаменной статуи примарха; воздух заполнился едкой гарью от чудовищно сгорающих тел.

Перед тем, как вновь впасть в спасительное забытие Руксус поднял взгляд на кажущееся когда-то безмятежным лицом Сангвиния, и мальчику на мгновение привиделось, что Великий Ангел тихо, безутешно плачет.