Псайкер. Путь изгоя

Глава 18

Канул очередной Сезон Дождей, и на Сиону вновь пришла тёплая, райская погода. Дул приятный, ласкающий кожу ветерок, за окном шумело Море Страхов, вновь открытое для судоходства.

Однако Валерика, работавшая в этот момент над документами, не позволяла погоде себя обмануть.

Верховная настоятельница отложила перо, встала, дав немного воли затёкшим мышцам, прошлась по пустому кабинету. Мирно тикали часы, морской бриз словно убаюкивал, но Валерика была мрачна. Подойдя к фарфоровому чайнику, она налила себе немного чая, надеясь, что хотя бы его приятный вкус отвлечёт её от тягостных мыслей.

Как одной из верховных настоятельниц целой планеты, ей невольно приходилось играть в большую политику, хотя всё, что её по-настоящему волновало, было благополучие её детей. Ради них она терпела, старалась, страдала. В последние годы удача будто бы улыбнулась ей, ибо новая наместница Церкви в школе, госпожа Анна старалась не лезть в дела школы, и дети наконец-то получили возможность спокойно жить и учиться.

Правда, на общую политику Экклезиархии это никоим образом, разумеется, не повлияло, и с того инцидента на Площади Чистоты за эти годы произошло ещё три ритуальных сожжения псайкеров — и само собой, её детей тоже сгоняли туда, для назидания. Каждый раз они были вынуждены смотреть, как бьются в агонии, посреди огня и дыма их более незадачливые братья и сёстры. То были наглядные демонстрации того, что ждёт каждого колдуна, смеющего идти против порядков Империума — и кому хватит смелости сказать, что этим несчастным не давали даже шанса показать себя, доказать свою верность? Многие из них, свято верила Валерика, могли стать достойными слугами Золотого Трона, но Церковь Божественного Императора считала иначе.

Однако вовсе не это беспокоило госпожу верховную настоятельницу. Подобные зверства Церкви существовали всегда, столько, сколько она себя помнила. Из подобного костра её в своё время вытащил предыдущий верховный настоятель этой школы, её спаситель и учитель, великий Гелон. Валерика каждый вечер молилась за то, чтобы его душа обрела покой у подножия Вечного Трона Владыки, хоть и знала, что ждёт каждого человека после смерти. Нет, верховную настоятельницу беспокоило долгое отсутствие инквизитора Тоббе, а так же тревожные слухи, ползущие с окраин сектора. Последние полтора столетия конкретно их клочок космического пространства считался достаточно мирным, — даже на самой Сионе последние битвы отгремели более полутора столетия назад. Тогда пусть ценой определенных потерь, но Имперской Гвардии и Сёстрам Битвы удалось уничтожить зеленую заразу; победа без особой славы, но необходимая. Империум прекрасно знаком и с более тяжелыми потерями. Валерике оставалось лишь молиться, чтобы этот кровавый бич, терзающий Галактику с незапамятных времен, не пришёл сюда, в её родной дом. Она не могла представить себе разрушения школы, гибели коллег и учеников. В таком мире ей уже не будет места.

Очередная волна ударилась о скалы, где-то крикнула парящая в небе морская птица. Если замереть и напрячь слух, можно было услышать отдаленные звуки кипящей жизнью Кардены — стояло послеобеденное время, многие отдыхали после трапезы, так что в школе царила необычайная тишина.

Валерика вернулась в кресло. Сладкий чай, как она и ожидала, не помог.

«Клянусь милостью Владыки, это ненормально. Истинное затишье перед бурей…Тревожное, молчаливое, лишь ожидающее своего часа. Сиона пока купается в спокойствии и достатке, но вечно так продолжаться не может. Враги человечества вновь поднимают головы, лезут изо всех тёмных углов. Едва ли мы сможем отсидеться в стороне. Исчезновение Тоббе с Сионы — тому подтверждение, хотя не скажу, что скучаю по этому ублюдку. Впрочем, с ним хотя бы можно было попытаться найти общий язык».

Она посмотрела в окно. Белокаменная Кардена, купающаяся в лучах щедрого солнца, простиралась почти от края до края горизонта. Более всего, разумеется, выделялись огромные полуметаллические блоки мануфакторумов, храм Святого Меркурия и главный офис Администратума. Синее бескрайнее небо над ними было чистым, словно слёзы раскаявшегося грешника.

«Рано или поздно они придут», решила Валерика. «Это неизбежно. Всё, что мне остаётся — только получше подготовить своих детей к этому дню и ждать. На всё воля Владыки…Но почему же он так ненавидит нас»?

Большую часть обучения Руксус действительно старался сдерживаться, но время от времени его неукротимая натура давала о себе знать, что выливалось в конфликты между ним, учителями и Стражами Веры. Несмотря на смягчение режима контроля с приходом надзирательницы Анны, церковники остались церковниками, свято следующие каждому слову Имперского Культа, и кто бы ими ни руководил, неповиновение со стороны нечестивых колдунов считалось недопустимым.

Все подобные ситуации, по своей сути достаточно мелкие, быстро сводились на нет усилиями и Валерики, и Анны — обе понимали, насколько ценным кадром является Руксус. Однако когда на одном из занятий Стражи даже подняли на него свои алебарды (ибо сочли, что он собирается использовать своё колдовство против них), проповедница заявила, что требуются более радикальные методы. Валерика невольно согласилась.

Руксус сидел мрачнее тучи, исподлобья наблюдая за верховной настоятельницей. Парное молоко с мёдом, разлитое в чашечки, медленно стыло между ними.

— Я знаю, почему нахожу здесь, но пока не понимаю, что вы хотите со мной сделать.

Валерика невольно разглядывала своего гостя. Казалось бы, они живут в одной и той же школе, — но как она проглядела тот момент, когда он так вырос? Сейчас перед ней сидел пятнадцатилетний юноша, высокий, но достаточно худощавый, с длинными и светлыми, будто лучи солнца, волосами. Глаза серые, взгляд тяжёлый.

— Руксус, мальчик мой, ты же знаешь, что нам нельзя нарушать правила. Церковь не пощадит ни тебя, ни всё это место, если посчитает нужным.

— Они продолжают жечь наших братьев и сестёр! — выпалил Руксус, приподнявшись в кресле. Верховная настоятельница чувствовала, как его внутреннее пламя, подпитываемое гневом, рвётся наружу. Из маленького испуганного мальчика он превратился в невероятно талантливого, опасного колдуна, хоть пока и не закончил обучение.

— Продолжают. Но мы не в силах что-либо сделать. Тебе следует быть осторожнее, Руксус.

— Чего ради?!

— Я тебе уже ответила, — Валерика посмотрела ему прямо в лицо.

В ответ Руксус вскочил, протянул правую руку — и на её ладони возникло пламя, достаточно яркое, чтобы верховная настоятельница на мгновение отшатнулась.

— Видите? Видите?! Угадайте…угадайте, как часто я хочу обратить эту силу против этих ублюдков! Это они должны гореть, госпожа! Они должны страдать, а не мы!..

— Руксус, уйми пламя, сейчас же.

«Его невероятная сила требует выхода. Ей уже тесно в своей темнице…как и ему самому».

Зарычав от злости, Руксус отвернулся и тряхнул рукой так, словно хотел вывернуть себе кисть — и огонь сияющим кольцом разошёлся во все стороны, но исчез так же быстро, как появился. Валерику впечатлил уровень его контроля, хотя она мимоходом подумала о том, что не хотела бы объяснять Анне причину небольшого пожара в собственных покоях.

— Не понимаю, как вы терпите это, госпожа. Не понимаю. Вы такая сильная — и всё равно склоняете голову перед этими тварями.

— Потому что у меня есть дети, которых я обязана защищать всеми доступными мне методами. Ты тоже несешь ответственность не только за себя, Руксус.

Юноша покачал головой, приподнял ладонь, вновь воззвал к огню.

— Когда-нибудь моё пламя пожрёт и их… — раздалось глухое бормотание, но Валерика прекрасно всё услышала. — Клянусь, когда-нибудь я заставлю их познать те же муки…

— Руксус!

Он повернулся к ней, уже без огня.

— Я понимаю, о чём вы, госпожа, но прошу меня простить. Я никогда не склоню головы перед Империумом, и пусть хоть Галактика напополам треснет. Могу попробовать быть осторожнее, дабы не подставить вас, но большего обещать не стану.

— Руксус, они убьют тебя.

— Могут попробовать. Я уже не тот перепуганный ребенок, каким попал сюда восемь лет назад. Пусть даже делают первый ход — моё всё нутро буквально кричит о том, чтобы пора бы преподать этим псам урок о том, что порой добыча и охотник всё же меняются местами.

Валерика собралась отчитать непокорного упрямца, но тот опередил её — и легко, без особых усилий прошёл сквозь её ментальную защиту. На какие-то мгновения они будто стали двумя частями единого целого, но при несомненном господстве Руксуса. Он так же играючи погрузил её разум в пучины своего «я», давая рассмотреть то, что сам посчитает нужным. Только тогда верховная настоятельница в полной мере смогла осознать всю глубину его потенциала, — и он тогда показался ей бездонным.

Юноша рывком вернул их в реальность. Он глубоко и неровно дышал, а она так и осталась сидеть в кресле, вспотевшая, с блуждающим взором. Едва рассудок женщины в полной мере осознал, где оказался, Валерика с ужасающей ясностью поняла, что уже настал тот момент, когда Руксус превосходит её в силе. Пусть контроль юноши до сих пор оставлял желать лучшего, его мощь и уж тем более потенциал превосходили всё, что ей доводилось видеть ранее.

Валерика в полной мере осознала, что такая яркая душа никогда не склонит головы, — даже если сама Вселенная обрушиться на неё. С того момента она больше не заводила с Руксусом разговоров о дисциплине.

— Надеюсь, тебе хватит рассудительности не подставлять других, — со смирением покачала головой женщина. — В конце концов, ты будешь нести ответственность не только за себя.

Руксус, прекрасно понимающий результат своей демонстрации, неспеша направился к выходу.

— В этой Галактике давно нет места слабым, госпожа.

— Удачно провести время, Ламерт.

— Спасибо, Торио.

Он остановился в подъезде, прислушался к двери Сафолка. Тишина. Похоже, дети ещё спят, а отец семейства уже давно ушёл на работу. Впрочем, и ему пора.

Улицы Кардены почти никогда не меняются: всегда теплые на солнце, но прохладные в тени, пыльные, широкие, светлые и достаточно многолюдные, даже в разгар рабочего дня.

Ламерт сел в общественный транспорт, оплатил, занял свободное место, погружённый в собственные невеселые мысли. Отчего-то чувство неизъяснимой тревоги вновь охватило его. Стараясь отвлечься, он поднял взгляд на окно.

Город, чьё белокаменное сердце не останавливалось ни днём, ни ночью, показался Ламерту особенно оживлённым, будто более суетным. Ощущение грядущей опасности словно повисло над Карденой, делая воздух ещё более тяжёлым.

В таком состоянии он и доехал до мануфакторума.

Внутри огромного каменно-металлического блока кипела работа, сотни лазганов покидали производство и упаковывались в металлические контейнеры, чтобы в ближайшее время оказаться на линии фронта. Ламерт с некоторой тоской поглядел за тем, как трудятся его коллеги, после чего направился в раздевалку.

Дециус и Крис оказались там, где он и предполагал. Готовились к смене.

— Эй, Ламерт, дружище! — помахал рукой Дециус, сияющий обнажённым торсом. — Пришёл на нас поглазеть? Мальвия уже не так интересна?

— Да ну тебя, — улыбнулся Ламерт. — Сам знаешь, зачем я пришёл.

— Нас проведать, прежде чем в офис наведаться, к этому снобу Захарию, — ответил за Дециуса Крис.

— Да. Ну, удачной вам смены, парни, — он протянул друзьям руку, — надеюсь увидеться с вами этим вечером.

— Что я слышу? — деланно удивился ухмыляющийся Дециус. — Ты всё же вспомнил про нас? Неужели моя первая догадка была верна?

— Не надейся, — Ламерт вернул ему ухмылку, — просто счёл, что про друзей тоже не стоит забывать. Ну, до вечера.

— Ты кстати слышал? — раздался вопрос Криса, когда Ламерт уже был почти в дверях.

— О чём?

— На Сиону прибыл приказ об формировании полков Имперской Гвардии, — более серьёзным тоном ответил Крис. — Снова нашего брата на войну будут забирать.

Ламерт покачал головой, закрыл за собой дверь.

Может, его интуиция об этом и пыталась предупредить всё это время? Но почему же? Он не в ПСС, призыву не подлежит — но почему же на сердце так тревожно?

Захарий — достаточно пожилой, сутулый, но ещё крепкий мужчина с аккуратной седой бородкой работал в данном отделении мануфакторума главным бухгалтером. Помогала ему в этом деле небольшая команда из трёх человек. Старика мало кто любил из-за его невероятной приверженности правилам и скрупулёзности: он по нескольку раз пересчитывал каждую монетку, и никогда не давал больше, чем было нужно, даже случайно. Получить от него отгул или больничный — целый подвиг. К тому же Захарий отличался сварливостью и придирчивостью к каждому обычному рабочему, хотя те работали в цеху, а он — в офисе.

Очевидно, Ламерту не очень хотелось идти в святая святых старика, однако у него сегодня внеплановый выходной из-за смены графика, и нужно было взять соответствующий документ, прежде чем со свободной душой идти на свидание с Мальвией. Мысленно молодой мужчина уже прикидывал, какие цветы подарит любимой девушке сегодня.

Он постучался. С той стороны раздался такой знакомый хриплый голос Захария.

Внутри как всегда чисто, но не очень просторно, тем более что много места занимали целые горки бумаг. Несмотря на их обилие, лежали они в явном порядке — старик-бухгалтер ни за что бы не потерпел у себя беспорядка.

А вот и он собственной персоной. Несмотря на свои шестьдесят три (Ламерт узнал об этом от коллег), держится он более чем достойно. Кожа смуглая, местами пожелтевшая, длинные волосы и бородка белые, словно пепел, но взгляд ровный и строгий.

Завидев Ламерта, старик почему-то немного опустил взгляд, чего раньше никогда не происходило.

— А, это ты, Рольде. Проходи.

Ламерт всё больше удивлялся. Обычно Захарий почти пренебрежительно называл его «приезжим» или «сельским», но по фамилии — никогда. Непривычно поникший взгляд старика тоже не внушал доверия. Страх стальными прутьями начал сжимать ему сердце.

Ламерт подошёл к его столу, потратив секунду на невольный осмотр.

— Здравствуйте ещё раз, Захария. Я пришел за справкой о внеплановом выходном, ведь иначе мне засчитают прогул…

— Да, я знаю, Рольде. — Старик сидел мрачнее тучи. — Но произошли некоторые накладки. Мне очень жаль.

— О чем вы? — побледнел Ламерт.

Захария потянулся к шкафчику возле себя, достав из него какое-то письмо с алой печатью. Знака он не разглядел, но по качеству пергамента уже почти всё понял.

— Полагаю, ты уже встречался со своими друзьями, Юстианом и Алекто? Что ж, у тебя будут для них дурные вести, как и у меня для тебя. Держись, Ламерт.

Руки его не слушались, но он всё же кое-как открыл конверт. Печать Администратума, а внутри повестка от Департаменто Муниторум. Ламерт отказывался верить тому, что видит.

— Нет, этого не может быть…Я ведь даже не солдат! Не состою в рядах ПСС!

Захарий пожал плечами, но взгляд его выражал искреннее сочувствие.

— Это вопросы не ко мне, Ламерт, но я видел подобное не раз. Администратум порой гребёт всех подряд, не только псс-эсовцев. Чаще всего такое происходит в какие-то критические моменты, когда нужно больше солдат…

Слова старика тонули в его голове, словно в болоте. Захарий встал с места и внезапно чуть приобнял его за плечи.

— Дыши ровнее, парень. Я знаю, это непросто. Ты не первый с нашего мануфакторума, кого вот так забирают.

— Я ведь…я ведь должен был… должен встретиться с Мальвией и ребятами, вечером, после смены. А теперь…

Захарий со всем сочувствием наблюдал за этим крахом всей прошлой жизни и всех прежних надежд. Как бывший работник Администратума, он вспомнил памятку, что часто лежала у него на столе, и которую он прочёл как-то раз: «жизнь имперского гвардейца на фронте составляет в среднем двенадцать часов».

То утро он узнал бы, даже если бы проснулся глухим, слепым, и лишённым осязания. Все его экстрасенсорные чувства буквально кричали, но даже без их воплей Руксус бы всё понял.

За окном ярко светило приветливое Сионское солнце, было тепло, стоял самый разгар лета. Свободно проникал в полутёмную комнату приятный ветерок, слегка колышущий волосы. Руксус долго лежал, наблюдая за его игрой, вслушивался в окружающие звуки, думал о своём.

Значит, вот оно. Решающий момент, но ему почему-то совсем не страшно. Наоборот — он чувствовал необычайную лёгкость, словно с души упал придавивший её валун.

В конце концов он встал, стремительно оделся, легким шагом направился в душевую, где с зеркала над раковиной на него уставился высокий, но достаточно худощавый юноша шестнадцати лет отроду. Густые светлые волосы ниспадали до самых плеч, щёки сильно запали, под глазами синяки — один из результатов почти беспрерывных ночных кошмаров. Взгляд серых глаз пристальный, тяжелый, и отчуждённый, неестественный — Руксус сам всё это прекрасно понимал. «Скоро многое изменится», пришла в голову не своя, будто чужая мысль, но он ей усмехнулся. И правда ведь…

В столовой он за знакомым, уже ставшим почти родным столом заметил своих друзей. Заметив его, Альберт приветливо помахал рукой, а Марианна улыбнулась.

— Прекрасное утро, — Руксус сел рядом с Альбертом, напротив подруги. — Я почти счастлив.

— Ты будто бы со значением это произнёс, — Марианна усмехнулась, отпила серой безвкусной жидкости, что служила ученикам водой.

— Не исключено, — Руксус вернул усмешку, потянувшись за бежевой кашицей — поговаривали, будто это картошка, невероятно древняя терранская сельская культура, но юноша в это не верил. На вкус такая же вязкая безвкусица, призванная лишь утолить самые базовые признаки голода, но не более.

В этот раз он всё же доверился своим психически обострённым чувствам и принялся есть, решив, что ничего не будет говорить друзьям. Заметив его легкую, почти мечтательную улыбку, Альберт лукавым тоном произнёс:

— Нет, что-то не так. Не пойми неправильно, брат, но чего-то ты слишком радостный. Что случилось?

Какие-то доли секунды Руксус засомневался, но не прекращая многозначительно улыбаться, ответил:

— Ничего, Альберт. Тебе кажется.

— И вовсе нет! Ты что-то утаиваешь от нас, брат.

— Оставь его, — вмешалась Марианна, серьёзная и непреклонная, как всегда, — если он упёрся, то ничего не скажет, хоть ты тресни. Хотя эту хитрую ухмылку я узнаю из тысячи. Дай-ка угадаю, Руксус: у тебя снова были видения, так?

— От тебя сложно что-либо утаить, — уже серьёзнее ответил юноша. — Не переживайте, ещё сегодня вы всё узнаете. Ждать осталось недолго.

Услышав торжественно-скорбные нотки в его голосе, Марианна и Альберт переглянулись, но Руксус остался неумолим. Неспеша, но мало доев свою порцию, он тихо произнёс:

— Сегодня эта жижа особенно противна.

Ждать пришлось совсем недолго, и через два с небольшим часа Руксуса отвлёк от чтения неприглядный молодой слуга:

— Вас вызывает к себе госпожа верховная настоятельница.

— Я знаю, мой маленький скромный друг, — он закрыл книгу, — знаю.

По дороге до кабинета Руксус чувствовал неловкость молодого слуги, его подсознательный страх. Он и так, как пристало благочестивому гражданину Империума, боялся псайкеров, а загадочные слова жутко выглядящего юноши нагнали ещё больше ужаса. Иногда лысый мужчина даже нелепо спотыкался, бросая на Руксуса извиняющийся взгляд. Тот в ответ только беззвучно усмехался.

Наконец, заветная дверь. Глухой скрип, а внутри — уже ждущие его Марианна и Альберт. Видение сбывалось до мельчайших подробностей.

Альберт, достаточно высокий, крепко сложенный шатен с короткими, непослушными волосами и ярко-зелеными глазами топтался с ноги на ногу, даже не пытаясь скрыть своего волнения. В очередной раз увидев мягкие, достаточно приятные черты лица близкого, родного друга Руксус едва заметно улыбнулся уголками губ. Скромный, но добродушный, дружелюбный и самоотверженный, он вызывал в сердце Руксуса лишь бесконечную привязанность и любовь.

Марианна выглядела куда более серьёзной и собранной, но и в её глазах юноша без труда увидел трепетное волнение. Она ничего ещё не знала, но точно понимала — в этом Руксус не сомневался.

Но того, чего он так и не увидел, так это то, что к своим шестнадцати годам Марианна преобразилась в более чем привлекательную девушку, — не ослепительную красавицу, но достаточно притягательную. Руксус часто слышал, что она нравилась множеству парней в школе, но никогда не придавал этим слухам значения, тем более что девушка твёрдо отвергала любые попытки ухаживаний. Стройная, если не сказать изящная, со светлыми волосами, опускающимся до плеч почти как у Руксуса, но даже чуть ниже, умная, способная и своенравная, Марианна неизменно приковывала к себе взгляды. Парочку таких она замечала на себе от Альберта; видел их и равнодушный Руксус.

Даже сейчас юный псайкер-телекинетик изредка бросал на излучающую харизму девушку восхищенные взгляды.

Марианна в свою очередь неотрывно следила за вошедшим Руксусом, а когда их взоры на мгновение пересеклись, опустила глаза. Он в очередной раз не понял, чтобы это значило, и повернул голову в сторону сидевшей за своим верховной настоятельницы:

— Вы меня звали, госпожа.

— Звала. — Серые глаза Валерики внимательно изучали худой силуэт юноши, словно всматривались в каждый сантиметр его тела. — И подозреваю, что опоздала.

— Не перестаю восхищаться вами, — с тёплой, но отстранённой усмешкой ответил Руксус.

Альберт бросил на Марианну более твёрдый, испуганный взгляд, а девушка храбрым, требовательным тоном произнесла, теперь тоже смотря на Валерику:

— Не хочу показаться грубой или резкой…но не составит ли вам труда, госпожа верховная настоятельница, и нам с Альбертом объяснить, что тут происходит? К вам у меня, разумеется, никаких претензий нет, но вот этот вот субъект, — она кивнула на ухмыляющегося Руксуса, — вечно с какими-то тайнами. Постоянно себе на уме.

Альберт почему-то покачал головой, отвёл взгляд от Марианны.

Валерика немного помедлила, сложила на столе руки.

— Да, разумеется, моя дорогая. Думаю, ни для кого не секрет, что Руксус — сильнейший ученик в стенах нашей школы. По сути, его потенциал значительно превосходит даже мой.

Юноша с сомнением взглянул на неё, но верховная настоятельница продолжила:

— Так же не мне вам объяснять, дети мои, что психический Дар может проявлять себя по-разному, так что пусть наш дорогой Руксус по своей основной специализации и пиромант, но его таланта достаточно, чтобы преодолевать эти рамки, обычно непроходимые для рядовых псайкеров. Иными словами, он способен бессознательно видеть будущее. Они ведь случались и раньше, правда?

— Да, госпожа, — кивнул юноша. — Но очень редко. Сегодняшний же день слишком особенный, так что я начал видеть его наступление достаточно давно. Три года назад.

Теперь даже до Альберта начала доходить суть происходящего, но от страха он оцепенел, не способный вымолвить не слова. Марианна решила ничего не говорить, и продолжила твёрдо смотреть в лицо верховной настоятельницы.

На какие-то секунды в комнате воцарилась тяжелая тишина, только мерно тикали часы за спиной Валерики. С трудом собравшись, она чужим, будто не своим голосом объявила:

— Прибыл приказ, мои дорогие. Сиона вновь приносит в жерло войны своих детей. С сегодняшнего дня вы трое — официально санкционированные псайкеры-примарис на службе у незыблемого Империума Человечества. Администратум уже привязал вашу троицу к Сто Двадцать Первому пехотному Сионскому полку.

Руксус вновь почувствовал облегчение. Эту короткую речь верховной настоятельницы, слово в слово, он слышал почти каждую ночь на протяжении трёх последних лет, и теперь дороги назад уже нет. Словно приговорённый к смертельной казни преступник, идущий к виселице, он видел в ней не смертельную грань, но спасение, ключ к долгожданному покою, концу всем мукам. Дальше — лишь неизвестность, но она казалась куда притягательней, чем многолетнее заточение.

— И когда мы отправляемся на фронт, госпожа настоятельница? — взял слово Руксус, куда лучше сейчас владевший собой, чем его друзья. — И известно ли, против кого?

— Через девятнадцать дней. Кто ваш противник — увы, не знаю. Администратум не счёл нужным меня об этом оповестить.

Руксус спокойно кивнул. Ещё целых девятнадцать дней мира…

Валерика не сводила с них скорбного взгляда. Альберт топтался на месте, Марианна будто закрылась в себе сильнее обычного, взгляд её застыл.

— У вас ещё есть время, чтобы в полной мере осознать произошедшее. Не буду мешать вам в этом. Можете идти. Руксус, останься.

Юношу повеление верховной настоятельницы не удивило. Он ждал чего-то такого.

Валерика подалась назад, облокотившись об мягкую спинку стула, но расслабиться это не помогло. Смертельная тоска и боль сжимали её любящее материнское сердце.

— Ты как-то уж слишком расслаблен, сын мой. Неужели твои сны придали тебе столько спокойствия?

Юноша небрежно пожал плечами.

— Я знал, что это должно произойти, но не знал, когда. Теперь, когда этот день настал, я пока что не чувствую ничего, кроме облегчения. Мне тревожно за Марианну и Альберта, но за себя отчего-то не переживаю, не знаю, почему.

Валерика едва заметно кивнула, приняв слова юноши как должное. В его словах и действиях она видела Методора, а к нему у неё всегда было мало вопросов — такова загадочная природа наиболее одарённых псайкеров из числа расы людей.

— Это безусловно хорошо, что ты держишь себя в руках, Руксус, но ты должен отдавать себе полный отчёт в том, что тебя ждёт.

— Вечная война, кровь, насилие, и миллионы смертей? Прошу вас, госпожа, мы слышим об этом с семи лет.

— Нет, золотце, я немного не об этом. Попав в Полк, вы станете его частью — и уже никто не сможет, да и не станет вставать на вашу защиту. Я здесь не всегда могла уберечь вас, а в Имперской Гвардии вы всегда будете под дулом пистолета, — ей было тяжело говорить эти слова, но ради блага своих детей, она обязана. — Вашей смерти будут хотеть как враги, так и сослуживцы.

— Наши тюремщики и палачи, вы хотели сказать, — с улыбкой ответил Руксус.

— Вот именно об этом я сейчас и говорю. Пойми, Руксус, здесь, в стенах этой школы я и другие наставники хоть как-то могли уберечь вас от некоторых угроз, но там у вас не будет никакой защиты. Ты будешь обязан поубавить свой пыл.

— Зачем? Не задумывались вы над тем, госпожа, что для нас может быть несколько…более привлекательных вариантов развития событий?

— Например? — не поняла Валерика.

— Милосердная пуля в лоб, скажем. Чтобы не терпеть ужасов войны, презрения солдат и офицеров, которые хоть и проливают свою кровь бок о бок с нами, всё равно нас ненавидят. В такой обстановке расстрел — неслыханная милость, вы так не считаете? Впрочем, это не мой вариант.

Валерика поняла, что он имел ввиду, и лишь покачала головой. Каким сломленным и напуганным он пришёл сюда, и каким несгибаемым, непреклонным уходит!

— Прошу тебя, Руксус, не будь таким эгоистом. Уходишь на войну не ты один. Марианна и Альберт далеко не так сильны и талантливы, как ты. Подумай о них, хотя бы на мгновение.

Взгляд юноши изменился, дикие искорки в нём исчезли. Он даже немного опустил голову.

— Альберт и Марианна. Да, я понимаю, госпожа, и признаю свою вину. Они моя семья, и я сделаю всё, чтобы их защитить.

— Отрадно это слышать, Руксус.

Она встала, приблизилась, и нежно, со всей своей материнской любовью обняла. Руксус, разумеется, не сопротивлялся, но немного насторожился.

— Вы должны злиться на меня за мой слепой эгоизм, разве нет?

— Может и так, мой дорогой Руксус, но я не могу. Меня на самом деле в глубине души восхищает твоя сила духа. Система обучения санкционированных псайкеров ломает любого ученика…по крайней мере, я так считала до встречи с тобой. Иногда я даже ловила себя на мысли, что меня восхищает твоя сила не столько псайкера, сколько как человека. Ты не сломался, остался верен себе и друзьям. Уверена, с тобой они не пропадут.

— После ваших слов я уже не так в этом уверен, — поморщился Руксус. — Порой мне кажется, что моя ненависть к остальному Империуму слишком велика. Я боюсь, как бы она не ослепила меня, не заставила забыть о долге перед друзьями. Они моя семья, госпожа, вы это сами знаете. Брат и сестра, ближе них у меня никого не осталось. Но и того, почему так вышло, я палачам из Империума никогда не прощу. Впрочем, и это вы знаете без моих слов. Извините…

— Всё хорошо, мой мальчик, — она положила ладонь ему на голову; сквозь чёрную перчатку ощущалось приятное тепло, уже почти забытое. — Ты действительно можешь служить примером для остальных, но тебе еще многому предстоит научиться. Верю, что ты достаточно силен, чтобы выжить и приобрести необходимый опыт.

По его взгляду Валерика поняла, что юноша ещё переживает, но не за себя, а за друзей.

— Ты во многом прав, Руксус, и я действительно многое знаю. Например то, что все наставники насчёт тебя говорят об одном и том же.

Он отвёл взгляд.

— Контроль, да. О таком невозможно не думать и сложно забыть.

— Верно, мой мальчик. Что ж, эта школа сделала для тебя всё возможное, и если мы не смогли усилить твой контроль над собственным Даром, значит, ничего не сделаем и за оставшиеся девятнадцать дней. Хочу, чтобы ты знал: мне очень жаль. Я очень не хочу отпускать не до конца подготовленного ученика, но с другой стороны, опять же, мы едва ли что-то сможем сделать. Тебе было необходимо более продвинутое обучение, которого на всей Сионе просто нет.

— Не переживайте так за меня, — немного подбоченился Руксус. Валерика даже улыбнулась уголками губ. Несмотря ни на что, он остаётся совсем ещё мальчиком, задиристым и гордым. — Думаю, я справлюсь. В конце концов, война — отличный учитель. Или она научит меня лучшему контролю, либо убьёт, третьего не дано.

Валерика улыбнулась ещё шире, и от её улыбки на душе у юноши потеплело. За то, чтобы госпожа верховная настоятельница так искренне улыбалась, он был готов пройти десятки битв и сжечь тысячи врагов.

— Ты самый удивительный ученик, которого видела эта школа, мой дорогой. Ну же, обними меня ещё раз. Вот так, не смущайся. В конце концов, скоро настанет момент прощания, и мы уже скорее всего никогда не увидимся. — Непрошеные слезы всё же нашли выход. — У нас, конечно, есть ещё девятнадцать дней, но честно говоря, я чувствую себя так, словно уже потеряла вас.

— Нам очень повезло с вами, — искренне ответил Руксус, желая при этом хоть как-то поддержать её. — И вы и так сделали безумно многое для нас. Кто бы что ни говорил, но у каждого ученика в этой школе есть мать, заботливая и любящая. Спасибо вам за всё, госпожа верховная настоятельница, и простите меня за ту вспышку гнева. Я пронесу благодарность к вам через каждую битву, и клянусь прожить столько, сколько смогу, оберегая при этом Марианну и Альберта, разумеется.

Валерика плакала абсолютно беззвучно.

— Так значит, вот оно, да? — Альберт поёрзал на кровати. — Конечно, мы знали, что нас ждёт, но я как-то всё равно не готов умирать.

Марианна открыло было рот, но промолчала. Сложив стройные ноги перед собой, она сидела на своей постели. Руксус, только-только вошедший, не сразу нашёл слов — настолько подавленными и удивлёнными были его друзья. Альберт прятал испуг за фальшивой улыбкой, а нахмурившаяся Марианна выглядела настолько замкнутой в себе и своих мыслях, что походила на неприступную крепость.

— Мы даже там будем вместе, — произнёс наконец Руксус. Мысленно он порадовался тому, что Горацио с остальными находился на занятиях. Лишние уши им сейчас точно не нужны. — И вместе всё преодолеем.

— Слепой оптимизм не спасёт нас там, — отозвалась Марианна. — Это от простых граждан Империума стараются скрывать правду об ужасах войны, но нас к ней готовились изначально. Кого ты пытаешься обмануть?

— С моей стороны было бы глупо даже подумать об этом, — непринужденно ответил Руксус, присаживаясь рядом с ней. — Однако идти с такой подавленной миной на войну — всё равно что на алтарь жертвоприношений добровольно лечь. Ваш страх съест вас изнутри, если вы не дадите ему бой.

— Тебе легко говорить, — голос девушки казался раздраженным, но Руксус слышал в нём отчаяние.

Он пожал плечами.

— Дело ваше. Мы все уже взрослые, самостоятельные, неглупые… Не мне вас за ручку вести. Просто знайте, что такой подход вам не помощник.

Альберт с болью во взгляде смотрел на них.

— Вы…оба по-своему правы. Наставники учили нас, что страх действует лучше любого яда, и что псайкер, слепо боящийся тварей извне никогда не победит их. Но тебе и правда так легко говорить об этом, Руксус…Тем более, что ты видел наступление этого дня, но нам не сказал.

Руксус поморщился. Теперь и Альберт корит его!

— Скажите честно… сильно бы вам полегчало, если бы я поделился своими видениями? Изменило бы это хоть что-то? Я решил, что если скажу, это посеет в ваших душах семена отчаяния, ведь такого будущего точно не избежишь.

— Поэтому тебе сейчас легко, а нам как-то не очень, — отозвалась Марианна, впрочем, без особой злости, скорее как-то устало. Она будто каким-то чудом уже вернулась из череды бесконечных войн.

— Вините меня сколько хотите, — пожал плечами Руксус. — Ваше право. Я в любом случае не считаю, что сделал что-то дурное. Не все знания безопасны — этому нас тоже учили наставники, — он бросил мимолётный взгляд на Альберта. — И сейчас я пытаюсь поддержать вас, а вы недовольны. Впрочем, не осуждаю. Впереди у вас ещё девятнадцать дней, чтобы принять произошедшее и смириться с грядущим.

Он успел отправить письмо отцу и сёстрам, прежде чем его вместе сотнями новобранцев перевезли в центр Кардены, за внутреннюю стену, где в специально отведенных казармах они будут ожидать полного формирования всех обозначенных Полков. Из разговоров вокруг Ламерт понял, что в этот раз с Сионы забирают достаточно щедрую жатву: чуть больше семи миллионов мужчин и женщин должны в скором времени стать частью всеобщей войны между звёзд. Насколько он сквозь волнение, страх и отчаяние мог судить, с его родной планеты очень давно не уходило за раз так много солдат. Что же случилось? Об этом им ещё не говорили.

Впрочем, об масштабах призыва он и так мог достаточно легко судить, стоило лишь оглядеться: рядом с ним шагали такие же бледные и вспотевшие Дециус, Крис, Торио, и даже Сафолк. Последний выглядел особенно тревожным, хоть и явно старался скрыть это. В какой-то момент его взгляд заметил Ламерта:

— И ты здесь, парень, — он не спрашивал. Взгляд застывший, голос словно у одержимого. — Как видишь, мы теперь не только соседи. А мне они сказали, что выплатят моей семье компенсацию. Мол, у меня семья, дети…

Ламерт был бы рад поддержать мужчину, чья жизнь, уже устоявшаяся, в отличие от его собственной, так же пошла крахом на его глазах, но к своему стыду он понимал, что сейчас его заботит только своё будущее. Даже близкое присутствие друзей не придавало ему сил, не создавало желания поддержать их. Сейчас его волновала только собственная судьба.

«Не все же имперские гвардейцы умирают», появилась в голове настойчивая мысль, пока беспощадное солнце било ему в затылок. «Кто-то же выживает. Ещё есть шанс! Ещё не все потеряно, хотя Сиону я вряд уже увижу».

Их вели по внутреннему двору какой-то небольшой базы для будущих гвардейцев. Кругом стояли бойцы ПСС, тоже вспотевшие и взволнованные, при оружии. Глухо рокотала техника, в основном — бессменные «Носороги». Над всеми ними с одной стороны возвышался собор святого Меркурия, с другой главный офис Администратума и, по сути, — сердце Кардены, где принимались все важные решения, касающиеся всего города.

Когда они почти достигли белокаменных казарм, Ламерта внезапно охватила смертельная тоска. В голове бушевал целый вихрь из самых разных мыслей, но ещё даже не успев покинуть родную планету и в полной мере осознать происходящее, он уже начал скучать по всему тому, что его сейчас окружает. По городку, где он родился и вырос, по отцу и сёстрам, по теплой, приятной погоде, что почти круглый год царит на Сионе, по Мальвии, даже по Кардене, хоть и прожил здесь всего чуть больше года.

Прохладный полумрак поглотил колонну взволнованных новобранцев, и Ламерт со стискивающим сердце ужасом понял, что дороги назад уже больше нет.

Следующие две недели они провели в интенсивных учениях.

Ламерт впервые примерил на себя стандартную флак-броню имперского гвардейца, взял в руки легендарный лазган. Их нещадно муштровали, показывали, как обращаться с оружием, кидать гранаты, куда стрелять. Проводились лекции о самой распространённой боевой технике Империума, его тактиках, но более интересными, лично для Ламерта, были уроки, посвященные борьбе с ксеносами и еретиками. Суровые, непреклонные инструктора, больше похожие на ожившие статуи, отлично поставленным голосом достаточно сухо рассказывали застывшим в трепетном внимании будущим гвардейцам о том, как успешнее всего противостоять тому или иному грозному врагу.

— Еретики предпочитают брать числом, — говорила на одном из первых уроков крепко сложенная женщина со шрамом на лице. — Они, как правило, хуже вооружены и куда как менее дисциплинированны, но для вас это не повод расслабляться. Пусть их кажущаяся слабость вас не обманет, бойцы, ибо не стоит даже пытаться понять того, кто в здравом уме отвернулся от света Бога-Императора. Безумие и непредсказуемость — вот их главное оружие.

На другой лекции бородатый мужчина с парочкой невзрачных медалей на широкой груди рассказывал о методах борьбы с Зеленокожими, на следующей тема коснулась аэльдари, — и так далее. Послушав про каждую расу ксено-мразей, Ламерт про себя решил, что не хотел бы встречаться на поле боя ни с одной из них. Тем не менее, инструктора и офицеры молчали, ни словом не обмолвившись о том, с кем им предстоит сразиться. Ламерт счёл, что они всё сообщат, но попозже, когда придёт время, а пока будущим солдатам вовсе до этого.

За прошедшие две недели он чувствовал себя так, будто уже прожил целую жизнь. Оно и понятно, ведь за столь сжатый срок многих из них пытаются превратить в настоящих имперских гвардейцев, сделать частью гордого и могучего Молота Императора. Оглядываясь на однополчан, Ламерт видел, что подобная участь далеко не каждому по плечу, но у них уже не было выбора. И никогда не было, как он однажды внезапно понял.

Правда ближе к концу беспощадного обучения настрой определенной части новобранцев сменился — сказалось влияние повсюду висевших громкоговорителей, с которых чуть ли не круглые сутки лилась пропаганда, а так же офицеров и полковых священников. Какая-то доля солдат действительно приободрилась, ибо они начинали чувствовать себя частью чего непомерно огромного и великого, гордыми, непреклонными защитниками Империума. Если в первые дни все ходили растерянными и подавленными, напряженными, словно пружина, то к концу второй недели всё чаще на лицах появлялись улыбки, даже вновь раздавался смех. Ламерт в число таковых счастливчиков не входил.

В подобной непередаваемой суматохе не было ни единого шанса заговорить с друзьями. Лишь один раз они будто бы вспомнили о существовании друг друга, когда Торио, стягивая с ноющих ног сапоги, раздраженно прорычал:

— Вот дерьмо. Я вообще их не чувствую, — он скорее обращался сам к себе. — Проклятые марш-броски. Я что, похож на атлета?

Ламерт искоса глянул на друга. Нет, не похож, хотя из-за постоянных интенсивных нагрузок тело закономерно начало меняться.

— Реальное дерьмо ещё даже не началось, — отозвался Крис, такой же вымотанный и подавленный. Все готовились ко сну. — Оно нас ещё только ждёт.

— Завались, — безжизненно выдавил из себя Торио, кое-как сняв второй сапог. По одному только выражению его лица было видно, как он вымотан. — И без тебя тошно.

— Говорю, что хочу и когда хочу. Ты мне не указ.

— Перестаньте, парни, — вмешался Ламерт, уставший не меньше всех остальных. — Всем нам сейчас тяжело. Не стоит ругаться на ровном месте. Скоро у нас появится общий противник, настоящий. Давайте оставим всю злость для него.

— Я ещё никогда в жизни не чувствовал себя таким выжатым, — продолжал жаловаться Торио. — Сейчас я скорее буду кого-то молить убить меня, чем прикончу кого-то сам.

Ламерт посмотрел на Сафолка. Мужчина, тоже готовящийся ко сну, заметил его взгляд и будто бы виновато улыбнулся.

— Ты как, парень? Держишься?

— Пока вроде как справляюсь. А вы?

Сафолк пожал плечами и достал из личных вещей небольшую семейную фотографию. Ламерт на несколько мгновений задержал взгляд на счастливых лицах его жены и сыновей.

— Смотри. Это всё, что успел взять из дома. Надеюсь её сохранить.

Ламерту очень хотелось сказать что-то утешающее, но усталость и полное незнание того, что их ждёт впереди, остановили его. Вместо этого он тоже виновато улыбнулся; и едва его голова дотронулась до подушки, он мгновенно уснул.

Им дали время собрать личные вещи — но что за них вообще можно принять? Большую часть того, что они носят или используют, принадлежит школе. К тому же, сложно определить, что может понадобиться на полях сражений вечной войны.

Руксус сидел на краю своей кровати, и внезапно рассеянным жестом погладил её край. Как много ночей он провёл на ней, как быстро вырос! Его старую кровать вынесли ещё года три назад, когда он стал слишком высок для неё. Что ждёт эту, он не знал. Может, сюда заселят кого-то его комплекции, а может, снова принесут кровать поменьше, под ребёнка. Руксус ставил на второе, и не без причины. Он поднял взгляд.

Рядом суетилась Марианна, явно задававшаяся теми же вопросами, что и он. «Собрать личные вещи». Это что, ещё одна невесёлая шутка в их адрес? Нет, разумеется, они могут забрать с собой редкие оставшиеся детские игрушки, только вот зачем? Какая с них польза там, куда они отправятся через два дня? Немного поодаль, но близко к Марианне, Альберт задумчиво поглядывал на собственную полку, усеянную книгами, кусками пергаментов и разными мелкими учебными принадлежностями, вроде перьев.

На кроватке, ранее принадлежавшей Саре, беззаботно играл с Одноглазиком Горацио. Комнатный питомец уже давно из маленького, едва живого котёнка вырос в приличных размеров гладкошёрстного кота, так что ладони мальчика буквально тонули в нём. Одноглазик, как обычно ласковый, охотно отвечал Горацио, иногда довольно мурча.

Рядом сидела Агнета, новенькая — девочка лет шести, пришедшая всего около двух месяцев назад. Несмотря на столь короткий срок пребывания в школе, она уже чувствовала себя достаточно уверенно в ней. Подобное быстрое привыкание встречалось редко.

— Одноглазик, смотри, рука!

Кот охотно прыгнул на ладонь Горацио, шутливо попытавшись её куснуть. Агнета радостно засмеялась, даже захлопав в ладоши от радости.

— Ой, какой он хорошенький, Горацио! А давай ещё!

— А сама не хочешь попробовать? — спросил мальчик, смело посмотрев на неё. Руксус улыбнулся. Горацио тоже рос быстро, и было в его взгляде нечто, когда он смотрел на Агнету, что всегда неизменно вызывало у юноши ухмылку.

В другом углу комнаты на своей кровати сидела Николетт — девочка постарше, попавшая в школу два года назад, но переведённая в их обитель совсем недавно. Впрочем, за прошедшие пять месяцев Руксус успел привыкнуть к худощавой, замкнутой двенадцатилетней гостье, которая так же достаточно быстро стала ему как сестра. Николетт на правах старшей после их троицы, часто следила за младшими, хотя больше предпочитала сесть в каком-нибудь укромном месте за книгами — только её густые темные волосы и выглядывают.

За окнами яркое тёплое солнце, легкий ветерок игриво проникает в комнату, едва колыша волосы и одежду. Мерно шумит Море Страхов, если прислушаться. На этажах бегают и веселятся дети под неусыпным взором Стражей Веры, негромко переговариваются наставники. Настоящая идиллия, подумал Руксус утомлённо. Идиллия, которая для него скоро перестанет существовать.

— Присматривай за ними, Николетт. Ты большая, ответственная девочка, и тебе это по плечу.

Девочка через силу кивнула, в полной мере понимаю всю серьёзность момента.

Они прощались с детьми, как бы передавая комнату, своё своеобразное наследие в школе, следующему поколению. Альберт и Марианна нежно обнимались с ними, пока Руксус стоял немного в стороне и с напряженно-задумчивым выражением лица смотрел куда-то мимо всех.

— Ты тоже будь осторожен, братец Руксус, — от голоса Горацио юноша дёрнулся. Его словно резко вытащили из глубокой спячки. Мальчик мягко обнял его, едва-едва доставая до живота.

— Да, разумеется, малыш. Слушайся Николетт и будь молодцом, хорошо? — рассеянно ответил Руксус.

— Насчёт первого обещать не могу, но постараюсь, — улыбнулся Горацио и наклонился, взяв Одноглазика на ручки. Кот коротко мяукнул.

— Сара принесла тебя совсем маленьким и слабым, — Руксус нежно почесал зверька за ухом. — А ты вон каким большим вырос. Выходит, её старания были не зря. Мы оставляем вам Одноглазика, так что не обижайте его, ладно, ребята?

«Это то немногое, что осталось от Сары в этом мире», хотелось ему добавить.

Кот снова мяукнул, словно тоже хотел сказать что-то важное, и в какой-то момент Руксусу не захотелось убирать руку. Он ещё раз погладил Одноглазика и с тяжелым грузом на сердце направился вниз. Там уже началась церемония прощания.

Их так же, как Илиота и всех остальных до и после, провожали под громкий церковный хор и песнопения, что на взгляд Руксуса было достаточно мрачной, совсем невеселой шуткой, если не издевательством.

Ученики собрались по бокам от коридора, а вдоль их рядов — недвижимые Стражи Веры с глухо потрескивающими силовыми глефами. Безликие чёрные металлические маски казались ещё более суровыми и осуждающими, чем обычными. В какой-то момент Альберту показалось, что они даже сейчас наблюдают за ним со смесью нескрываемого презрения и праведного гнева.

Троица шла вместе, бок о бок, но Руксус чуть подавался вперед, словно вел их за собой.

Всё происходило так же, как девять лет назад, только теперь вместо Илиота и его спутников был Руксус с друзьями: то же гнетущее молчание, нарушаемое лишь изречениями из священных текстов и несмолкаемого церковного хора. Молчали и Стражи, и ученики, и редко встречающиеся наставники, хотя Руксус видел, что некоторым детям искренне хочется сказать что-то утешительное, напутственное… но служители Церкви не позволят, нет.

Они неспешной, мрачно-торжественной походкой вышли за главные ворота школы, где им в лицо ударило яркое Сионское солнце. До Сезона Дождей ещё далеко, стояла нестерпимая жара, которую не смягчал даже прохладный морской бриз, дующий с запада. Прямо с противоположной стороны, с востока, из-за далёких гор виднелась медленно наступающая пелена чёрных туч. Нагрянет — умилостивит Кардену и близлежащие окрестности, изнемогающие от удушливой жары, пройдет мимо — и город продолжит страдать.

Руксусу эта мысль показалась забавной. Уже сегодня он покинет родной мир навсегда, а его голову занимает погода. Может, это от чувства непреодолимой тоски?

В плотной темно-зеленой мантии псайкера-примарис было спирало дыхание, пот тёк ручьем.

Напротив ворот стояла госпожа верховная настоятельница в окружении ближайших помощников; леди Анна со свитой церковников расположилась немного поодаль, будто не очень-то хотела принимать участия во всём происходящем. У зигзагообразной дороги, ведущей вниз, своей добычи уже дожидался небольшой отряд вооруженных арбитров. За их спинами гудели готовые к выезду чёрные «Носороги».

Верховная настоятельница старалась сохранять безучастное выражение лица, ведь вся церемония — не более чем формальность. Они — санкционированные псайкеры, с самого рождения призванные лишь исправлять ошибочность своей греховной природы, не более того. Нет в их искуплении никакого подвига или героизма, лишь необходимость; нет в их жестоких смертях славы, ибо то единственный для них способ очистить своё имя перед лицом Владыки Людей. Никто никогда не воспоёт их подвигов, не вспомнит их имён, не станет жалеть, что их не стало. В грехе рожденные, в крови они живут и в вечное забытие уходят.

Троица приблизилась, и к удивлению многих, в бесконечном уважении склонила колено.

— Госпожа верховная настоятельница. Спасибо вам за всё. Только благодаря вам мы такие, какие есть сейчас. Ваша милость в отношении нас не знает границ. — Голоса звучат твёрдо, в унисон, но на грани.

Валерике стало ещё тяжелее бороться со слезами. Она вышла вперед и обняла своих уже бывших учеников.

— Хотела бы я сказать что-то…что-то такое…как сказали вы, но…

— Не стоит, госпожа, — ответила Марианна и негромко добавила: — мы любим вас. Вы были нам больше, чем матерью.

Верховной настоятельнице пришлось с помощью пси-сил успокоить себя, дабы не заплакать при всех. Анна кажется понимающей служительницей Экклезиархии, но вот арбитры подобного жеста точно не оценят.

— Да будет Бог-Император милостив с вами, дети мои. Вас ведёт Его всемогущая рука. Будьте сильными и бдительными, исполняйте все заветы — и тогда штормы минуют вас.

Она посмотрела Руксусу в глаза.

— Пожалуйста, береги их.

Юноша кивнул, не сказав ни одного слова в ответ, но в его взгляде Валерика увидела готовность умереть за свою семью.

Руксус сделал пару шагов в сторону, на какие-то мгновения спрятавшись за спиной Альберта. Это было необходимо, ибо его переполняли чувства. Смотря на красивое бледноватое лицо верховной госпожи, ему от всего сердца хотелось нежно обнять её, поцеловать в щёку и забыться в её объятьях, представив, что ничего этого нет и он снова обычный шестилетний ребёнок. Образ Валерики очень быстро заменил в его голове облик настоящей родной матери, которая в какой-то момент совсем перестала приходить (возможно, ей было слишком больно смотреть на старшего сына), но настоящего ответа он не знал. Зато в чём юноша никогда не сомневался, так в том, что госпожа верховная настоятельница головой ляжет ради своих детей, если потребуется, и будь в этом хоть какой-то смысл, то она отдала бы свою жизнь ради того, чтобы их защитить. Она всегда была неиссякаемым источником любви, заботы, ласки, на неё в любой момент можно было положиться, спросить совета, найти в её нежных объятьях утешение.

В последний раз посмотрев в её небесно-голубые глаза, Руксус понял, что ей тяжелее ничуть не меньше. Вновь уходили её дети, снова их забирал вечно ненасытный Империум, а она словно фермер, готовящий домашний скот, приносит их на убой. Ему искренне хотелось, чтобы она так не считала, но смотреть за нестерпимыми муками любящей, сострадательной женщины для него оказалось невыносимо, и юноша отвернулся.

Тот, кто живёт во мраке, вскоре начинает ценить даже самый слабый свет.

Руксус легонько тронул друзей за руки, как бы поторопив их. Нечего растягивать страдания верховной госпожи, с неё хватит. Чем меньше они будут мозолить ей глаза, тем лучше.

Внезапно его голову словно кольнули булавкой. Руксус уже знал этот «почерк».

— «Потрясающий жест», — раздался внутри него голос Кайлуса. — «Госпоже действительно чрезвычайно трудно даже стоять, так что быстро уйти — настоящий акт милосердия».

— «Это наш долг, как благодарных детей».

— «Ты прав. Ещё хочу сказать…что пусть у нас не было нормальной возможности поговорить на прощание, но ты действительно стал могучим псайкером, Руксус. Госпожа настоятельница может гордиться тобой».

— «Это не только моя заслуга. Спасибо вам за всё, учитель».

Ступая в сторону «Носорогов», Руксус в глубине души понадеялся, что Валерика забудет их как можно скорее — так ей самой будет легче, но он знал, что она ни за что этого не сделает. В её любящем сердце есть место для памяти о каждом навсегда ушедшем ребенке.

Стоял яркий солнечный день, и казалось, ликовала вся Кардена, от каждого кирпичика до самого последнего гражданина.

Они маршировали по главным улицам в полном боевом облачении, с разряженными лазганами наготове, и с неба постоянно сыпались лепестки цветов вперемешку с конфетти. Над их головами из динамиков беспрерывно звучали церковные гимны и песнопения, восхваляющие стойкость и бессмертный долг каждого защитника Империума.

Ламерт шагал в одной шеренге с однополчанами, смотря куда-то вперед перед собой. Страх перед грядущим жадно держал за руку переполнявшую его гордость, ведь часть этих восторженных криков, оваций и песнопений предназначалась и ему. Он не мог расслышать ни одного отдельного слова из всей этой какофонии звуков, но видеть эти счастливые лица, смотрящие на него с каждой улицы, и с каждого парапета всё равно было очень приятно. Краем глаза Ламерт заметил, как какая-то молодая женщина лет двадцати трёх бросила к их ногам букет красивых белых цветов.

— Будьте стойкими!! — удалось разобрать хоть что-то среди стоявшего гвалта.

Ламерту хотелось кивнуть, искренне поблагодарить, но останавливаться было нельзя. Бок о бок с такими же напряженными лицами маршировали остальные имперские гвардейцы. Если бы они могли оглянуться, то увидели бы, что процессия растянулась на несколько километров.

Невероятно красивые знамёна разных цветов (в основном красного, чёрного и золотистого), развевались на ветру. Несли их каждые передние колонны Полков, так что зрители сразу могли понять, где начинался один и заканчивался другой. Под каждым гордым полотном, что одним своим видом будто бросал вызов всем врагам Империума, на Высоком Готике были чёрной краской вышиты имена и номера Полков. Ламерт искоса постарался посмотреть на свой, и хоть чётко разглядеть надпись ему не 91-ый Сионский механизированный, так же с колышущимися на ветру красно-чёрными знамёнами.

Так процессия красиво и делилась: пехотные полки сменялись техническими. «Часовые», «Химеры», «Василиски», «Леман Руссы» и прочие машины войны вводили толпу в радостно-религиозный экстаз не меньше, чем сияющая броня и лазганы пехотинцев.

Молитвы, громогласно звучавшие на Высоком Готике были подобны чёрной дыре, ибо поглощали собой каждый звук поблизости. Ламерт мог поклясться, что их было слышно даже в окрестных деревнях.

— И будут они подобны кровавому приливу, что беспощадно смоет каждого врага человечества… — гласили священные тексты. Через мгновение после этих слов воздух разрезал идеально ровный строй самолётов из Империалис Аэронавтика. Толпа возликовала ещё сильнее.

— Ой, какая прелесть!!

— Это наши защитники, о да. Горжусь!

— Империум вечен!!

— Удачи вам, солдаты! Да познаете вы одни победы! Император с вами!!

Ламерт улыбнулся во весь рот. Страх всё же на какое-то время отступил, убежал. Уполз в укромную нору, словно осторожная, хитрая змея.

Руксус, Альберт и Марианна ехали в отдельной «Химере», подальше от людских глаз. За санкционированными псайкерами-примарис приглядывали два офицера, мужчина и женщина, оба средних лет.

— Они едва ли почувствуют использование нами пси-сил, — мысленно обратился Руксус к друзьям. Альберт дёрнулся, мужчина-офицер тоже. На какую-то долю секунды его рука потянулась к кобуре с пистолетом.

— Что-то не так, мутант?

— Да нет, что вы, — Альберт потянул себя за длинный ворот, будто пытался освободить горло от незримых пут. Лицо его изрядно вспотело, взгляд нервно блуждал по всей кабине. — Просто немного переживаю, сами понимаете.

— Нет, не понимаю, — отрезал гвардеец. — И понимать не хочу. Советую не дёргаться, выродок. У меня приказ.

— Да-да, я понимаю…

Офицер поморщился, словно учуял перед носом навозную кучу.

— Жаль, вас нельзя пристрелить на месте.

— У меня от этих ублюдков мурашки по коже, — призналась женщина.

— Понимаю. Но я видел их в деле, так что надеюсь, от вас будет настоящая польза. Вы же не думаете о побеге, правда? — он всё же потянулся к кобуре, достал лазпистолет, проверил его работоспособность. — Эта штука с одного выстрела сделает в вас дыру размером с детский кулак. Неприятно, наверное, как думаете?

«Если попадёшь, тварь», подумал Руксус, уже мысленно мечтающий сжечь солдата на месте.

— Мы ещё даже не покинули Кардену, а ты уже серьёзно рискуешь, — ментально ответила Марианна.

— Просто захотелось попробовать. Тем более мне интересно, что именно происходит там, снаружи. Даже немного неприятно, что все эти восторженные крики адресованы не нам.

— Тем лучше, — вмешался Альберт, который в искусстве телепатии был совсем плох, так что Марианне приходилось подпитывать его собственной силой. — Уж лучше сидеть тут и лишний раз не отсвечивать. Вы же знаете, как они к нам относятся.

— Ублюдки.

Из-за гнева тело Руксуса словно изнутри начало отдавать жаром, и в кабине понемногу поднялась температура. Офицер напрягся ещё сильнее.

— Не смотри на меня, выродок! — не выдержала женщина и больно пнула Руксуса по ноге. Его тяжелый пристальный взгляд сильно действовал ей на нервы.

«Он словно смотрит мне в душу, читает всё, о чем я думаю и что чувствую, проклятый мутант», прочла в её голове Марианна.

— Извините, — процедил Руксус сквозь зубы.

Он искренне старался держать себя в руках, хотя ему ничего не стоило всего за секунду залить изнутри всю «Химеру» огнём, оставив в живых только Марианну и Альберта.

— Мы почти приехали, — оповестил офицер через пару минут. — Скоро приглядывать за вами будут настоящие надзиратели, не то что дилетанты вроде нас.

— Это кто? — преодолев страх, спросила Марианна. Женщина напротив неё усмехнулась сквозь напряжённую улыбку.

— Комиссарам Полка.

Орбитальные челноки почему-то казались Ламерту меньше, чем когда он читал про них, но данные транспортники Империума оказались просто огромными.

Не менее внушительной собралась и толпа вокруг них. Арбитры, солдаты, представители Департаменто Муниторум и бойцы ПСС пытались держать строй, но выходило у них это достаточно посредственно.

Ламерт неловко топтался на месте, переводя взгляд то на сослуживцев, то на орбитальные челноки, то в сторону наступающей толпы.

— Волнуешься? — спросил Торио, стоявший рядом. Лазган за спиной, голову закрывает шлем, лицо немного осунулось из-за интенсивных тренировок, но взгляд достаточно твёрдый.

— Только если немного.

— Надеешься увидеть отца и сестёр?

— И Мальвию. Но сомневаюсь, честно говоря…посмотри вон, сколько людей хотят попрощаться со своими родными и близкими.

— Да, ребята неплохо стоят. Буквально каждому восьмому удаётся прорваться. Оно и понятно — негоже настоящему имперскому гвардейцу переживать по пустякам. Дом должен остаться в сердце, но разум и глаза обязаны смотреть только вперед, на линию фронта. Ничто не должно нас отвлекать, как они считают.

Ламерт посмотрел другу в глаза.

— Но они забывают, что мы всё равно остаёмся обычными людьми, — закончил Торио.

«Он бы тоже хотел, чтобы его хоть кто-то навестил», понял Ламерт. «Но едва ли кто-то придёт. Торио не очень дружен со своей семьей, а девушки или других друзей кроме меня, у него нет».

Ламерт протянул ему руку, и они приобняли друг друга.

— Впереди одна неизвестность, а, брат? — улыбнулся Торио. — Но мы обязательно справимся.

Ламерт не успел ответить, ибо услышал рядом знакомый топот. Обернувшись, он увидел Мальвию и едва успевавших за ней отца и сестёр.

— Ламерт! Ламерт! Вот ты где!!

Она жадно обняла его, чмокнула в шею. Он приобнял её за талию, поцеловал в лоб. Почувствовав прохладу его шлема, девушка чуть дёрнулась, но сдержалась.

— Это ты, и правда ты…Мы так долго не виделись, знаешь… Но я потерплю ещё немного, — Мальвия отошла в сторону, давая дорогу его семье.

Отец выглядел ещё чуть постаревшим, но таким крепким, непреклонным. Он тепло обнял сына.

— Мама бы тобой гордилась, как горжусь сейчас тобой я, сынок. Ты превзошёл все наши надежды и мечты. Конечно, я бы хотел, чтобы ты остался, но тут такое великое дело, защищать Империум, и ты…

— Не надо лишних слов, пап. Просто знай, что я тебя люблю. Всех вас люблю. Я старался быть достойным сыном в твоих глазах, и надеюсь, что у меня хоть немного это получилось.

Рольде-старший разомкнул объятья и всё же дал волю долго сдерживаемым слезам. Он крепко взял сына за плечи, чуть-чуть сжал, словно хотел передать ему часть своих сил.

— Я самый счастливый и гордый отец в мире, Ламерт. Бог-Император с тобой. Неси службу достойно и верно.

Они снова обнялись.

Пришёл черед сестёр. Младшая, Адель, бросилась в объятья брата словно снаряд.

— Я буду очень скучать, братик. Мы будем ждать твоего возвращения.

Ламерт приподнял на Герду удивленный взгляд. По её реакции, тому, как она виновато опустила глаза, он всё понял. «Они ей так и не сказали. Не хватило смелости. Малышка ещё не знает, что имперские гвардейцы никогда не возвращаются домой».

Ламерт крепче обнял сестру.

— Я тоже буду скучать, родная. Веди себя хорошо, слушайся отцу и Герду, ладно? Ты же у нас большая умница.

Адель кивнула, глухо шмыгнула носом. В её голубых глазах он увидел целый океан надежды на то, что он ещё вернётся. Разрушить эту иллюзию ему тоже не хватит сил, но и открыто лгать было бы преступлением.

— Держи, братец, это тебе, — девочка протянула ему небольшую деревянную фигурку на простенькой верёвке, отдаленно напоминающую священную аквилу. Много лет назад он сам сделал ей почти точно такой же подарок — тогда они жили ещё достаточно бедно, и Адель переживала, что ходит «некрасивая», когда все окрестные девочки носят то сережки, то браслеты. Ламерт, которому стало обидно за сестру, всего за один вечер вырезал ей эту фигурку. Радости девочки не было предела, и она потом ещё долго всем хвасталась, хотя сама деревянная аквила, говоря объективно, была совсем простенькой.

Годы спустя Адель повторила за любимым братом.

— Мне папа чуть-чуть помогал, но совсем немного! Я почти все сделала сама!

Ламерт улыбнулся.

— Спасибо, сестрёнка. Ты просто чудо. Иди сюда.

Герда, в отличие от остальных, слёз не прятала.

— Я будто всегда знала, что это произойдет, — словно осуждающим тоном произнесла она, сердито смотря на брата. — Невезучий ты дурак, Ламерт Рольде-младший, но я всё равно тебя люблю.

Он улыбнулся, обнял её.

— Ты теперь старшая в доме. Приглядывай за отцом и Аделью, ладно? Надеюсь на тебя.

Герда кивнула, чувствуя, как наружу рвётся новый поток слёз. Оно стремительно отошла в сторону, сотрясаемая безудержным рыданием. Отец нежно заключил её в объятья.

Они поговорили ещё немного, обнялись на прощание, как раздался звук, похожий на сирену. Первые колонны солдат двинулись в обширную утробу ближайшего челнока. Суета возобновилась вновь. Ламерт на секунду застыл, наблюдая, как сотни и тысячи имперских гвардейцев готовились подняться в космос, на далёкую от их родного дома войну.

Рольде-старший в последний раз приобнял сына аугментированной рукой.

— Мы всегда будем любить тебя, Ламерт. Да хранит тебя Владыка. — Нежный поцелуй в лоб — словно укол ножом, но молодой солдат сдержался.

— Не печалься, пап. Всё будет хорошо. И я вас люблю.

Отец хорошо держался, но позже, уже будучи дома, когда за окном сгустились сумерки, дал волю слезам. Герда сидела рядом, всецело разделяя его горе.

Проводив родных взглядом, Ламерт заметил, что Мальвия всё это время стояла рядом и терпеливо ждала. Прощаясь с семьей, он в какой-то момент и вовсе забыл про неё.

Она приблизилась, взяла его теплые ладони в свои, снова поцеловала в шею. Они обменялись коротким, жадным поцелуем.

— Ламерт, знаю, что наверное не время, но как думаешь…у нас бы получилось хоть что-нибудь?

На какое-то мгновение он не понял, о чем она, но затем задумался, даже нахмурившись и прикусив губу.

— Я…я не знаю, Мальвия. Сейчас могу сказать только одно: я жалею, что провёл с тобой меньше времени, чем хотел бы. Может, это была и не настоящая любовь, но какая теперь разница? Просто хочу, чтобы ты знала: мне действительно было очень хорошо с тобой. Ну а что бы из этого вышло — не могу знать.

Он пожал плечами, что было немного неудобно из-за висящего за спиной лазгана.

Мальвия опустила взгляд, но из объятий Ламерта не выпускала.

— Вот как… Ты, скорее всего, во многом прав. Знаешь, и мне…мне тоже было очень хорошо вместе с тобой. Ты славный, Ламерт, и в последние дни мне даже начало казаться… казаться, что всё это не просто симпатия. Но теперь уже поздно. — Ей так и не хватило сил поднять на него свои чудесные зеленые глаза, в которые он так любил смотреть.

Ламерт взял её за подбородок и поцеловал в лоб.

— Ты ещё найдешь себе достойного мужчину, Мальвия. Для этого у тебя есть всё…

Раздалась ещё одна сирена. Где-то рядом раздался голос лейтенанта:

— Ваш выход, салаги! Вперед, к «Валькириям», шагом, марш! Хватит соплей!

Ламерт успел поцеловать Мальвию ещё раз, но та в последнюю секунду словно отстранилась. Когда он повернулся посмотреть на неё в последний раз, она глядела ему в след обиженным, если не сказать, рассерженным взглядом. Так его и не поняв, Ламерт скрылся в толпе таких же новобранцев.

Пока он шёл, один из этих металлических летающих монстров, что зовётся орбитальным челноком с невообразимым шумом поднялся в небо. Зрелище завораживало.

Слева проезжала техника. «Химеры» и «Церберы», а позади них — грациозные «Часовые». Ламерту очень хотелось рассмотреть их подольше, ибо раньше не имел такой возможности, но и сейчас они оба пребывали в движении. «Ничего, у меня ещё будет возможность. В реальном бою, например», рассеянно подумал он и нервно сглотнул. От мысли об предстоявших сражениях снова вспотело всё тело, и задрожали ноги.

«Гвардейцы никогда не возвращаются домой», с тоской подумал Ламерт.

Краем глаза он заметил справа от себя людей в странной униформе, коей раньше никогда не видел. Однако посохи в их руках и символ на них расставил всё на свои места. Псайкеры-примарис, боевые колдуны на службе у Имперской Гвардии.

Они держались обособленно, как-то по-своему, к тому же окруженные конвоем из парочки офицеров и даже комиссаров. Последних Ламерт тоже видел впервые. От вида их чёрно-красных шевронов у него ещё сильнее затряслись колени. Ещё в мирной жизни он был наслышан об обязанности комиссаров сохранять боевой дух в частях Астра Милитарум, любой ценой.

Псайкеров было всего трое: двое юношей и одна девушка. Все явно младше него самого, ибо на вид им было максимум лет по шестнадцать-семнадцать. В какой-то момент Ламерту даже стало их жаль. Едва он об этом подумал, как его взгляд, словно выброшенную на берег рыбу, стальными клещами поймал один из колдунов. Лицо его показалось гвардейцу знакомым, но он так и не смог вспомнить, почему, как ни старался. А вот псайкер, высокий и светловолосый, с зачёсанным назад тугим пучком, жутковато ухмыльнулся. «Он меня узнал», растерянно подумал Ламерт, но страха не ощутил. Почему-то ему казалось, что этого юношу, ещё почти мальчишку, не стоит бояться — не смотря на все предостережения и проповеди Церкви.

В воздух с оглушительным рёвом взлетел ещё один челнок.

— Чего заулыбался, Руксус? — негромко спросила Марианна.

— Да так, ничего такого, сестрёнка. Не обращай внимания.

«Это он! Тот самый парень, единственный, кто не радовался сожжению моих братьев и сестёр, тогда, на площади Чистоты, когда это происходило в первый раз»! Руксус внутренним взором чувствовал едва заметную нить, связывавшую их судьбы воедино. Она была достаточно слаба, и могла разорваться в любой момент, но юный псайкер почему-то был уверен, что этого не произойдет.

— Пошевеливайся, мутант, — шедший за ним комиссар неприятно толкнул его в спину. — У нас не так много времени, и я не хочу, чтобы вы сильно светили своими рожами перед бойцами, а то как они почувствуют, как вы растлеваете своим присутствием сам воздух вокруг нас.

Руксус уже успел заиметь возможность узнать имя этого человека — Вермонт Дуката, тридцати семи лет отроду. То, как его зовут, он сообщил сам, а вот второе Руксус прочёл в нем, как почувствовал и открытую неприязнь к рядовым псайкерам. Впрочем, даже не обязательно быть колдуном, чтобы это понять — суровый взгляд, полный злобы и отвращения, говорил сам за себя.

Однако даже не столько негативное восприятие комиссара, сколько чувство невосполнимой утраты и жгучее ощущение несправедливости терзало душу Руксуса. Солдаты вокруг него идут защищать свои дома, семьи, свои ценности и своих сограждан. А ради чего идут умирать дорогие ему люди, Альберт и Марианна? Для какой цели идет погибать он сам?

Он вспомнил свою школу, заменившую ему родной дом, и некоторых наставников, ставших ему вторыми родителями. В голове всплыл образ госпожи Валерики.

«Нет. Она тоже не хотела отправлять нас на убой. Это он, этот ублюдочный, порочный Империум заставляет её идти на эти жертвы».

Руксус огляделся на колонны солдат, ступавших везде, куда ни кинь взгляд, и на какое-то мгновение ему захотелось обратить всё вокруг в пепел.

«Сиона. Кардена. Школа. Учитель Кайлус и госпожа Валерика. Едва ли мы ещё свидимся, так что скажу одно: я буду бесконечно скучать по вам всем», подумал он, пока закрывалась аппарель, погрузившая всё вокруг него в гнетущий полумрак.

Конец первой части